Копьё Темирбея

Снилось, что его – послушника, убивает огромный черный воин. Острие копья, блеснув синей искоркой, пробивает незащищенную доспехом грудь и разрывает легкое, дробит кости, выходит со спины. Кровь наполняет рот, он захлебывается и погружается во тьму.

- Буде милостив, ко мне грешному! Во имя Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Инок Олексашко окончил молитву и поспешил во двор. Братья Троице-Сергиевского монастыря принимались за работы – кто за водой, кто по дрова, кто за огород, да в ремесленную. Инок взялся было за тачку, но на плечо легла рука.

- Отец Сергий ждет в молельне, - монах Григорий пригладил бороду. – У него гость и разговор серьезен.
- Позволь вопрос, отче? – инок пощупал шапочку, под которой ютилось гуменцо – выбритый кружок, печать его недавнего пострига.
- Спрашивай.
- Давид был иудеем. Его потомок, наш Господь Христос – тоже. Почему же вера иудеев перекочевала к нам, русичам?
- Больше молись, грешник Александр! – глаза монаха прищурились, в них инок заметил довольный блеск. – Господу дух человека важен, а не племя. Каждый человек – персть земная, Божья тварь. И вера исконная не иудеям принадлежит, и не русским. Вера исконная от Бога исходит. Потому и ищем мы Его лице и веру святую храним. Откуда Иисусе вышел – не важно, важнее – у кого удержится. Не заставляй отца Сергия ждать.

Инок поспешил в молельню.  Низенький деревянный храм не отличался роскошью, которой бывший боярин и мастер кулачных боев Александр Пересвет видал с лихвою; манило богатство духа: во время молебнов успокаивалась мятущаяся душа, сердце переполнялось трепетом и благоговением. Не из-за этого ли охватывающего чувства молодой, пышущий жизнью Пересвет отрекся от мира?
У входа собрался народ – витязи держали копья, шеломы блестели на утреннем солнце, развевались плащи, сверкали белесым оперением стрелы в колчанах. Отец Сергий наставлял статного мужа – инок легко признал в нем князя Димитрия. Уже подойдя, послушник увидел, как игумен осенил витязя крестным знаменем, услыхал наказ:
- Следует тебе, господин, заботиться о порученном тебе Богом славном христианском стаде. Иди против безбожных, и если Бог поможет тебе, ты победишь и невредимым в свое отечество с великой честью вернешься.
Настоятель поманил Александра:
- Отправишься с монахом Андреем за князем. Собралась орда Мамайская грабить земли русские. Молите Господа о благоволении к Димитрию, о защите его, о сиянии веры на бранном поле.
Пересвет упал на колени:
- Отче, слаб я духом. И отрекся от мира, не видеть чтобы убийств, не бередить душу.
Игумен строго посмотрел на инока:
- Пойдешь и назначенное совершишь. Будет тебе Андрей Ослябя в подкрепление и наставление. Он – мудрый человек. Отправляетесь сейчас же.
Александр встал, отвесил поклон. Покидая деревянный оплот, обернулся и, тяжко вздохнув,  дал коню шенкеля. Пересвет мог бы поклясться, что глаза настоятеля наполнились слезами.
- Брат Родион, – инок догнал духовника, пустил лошадь рысью. В миру Родион, в монашестве - Андрей, Ослябя погрузился в думы, руки привычно перебирали четки, губы шептали молитвы. – Почему меня, слабого духом, юного в вере и грешного битвами послали на ратное поле? И поклоны я бить не умею, и молитв не знаю, и слабых в вере не наставлял доселе.
- Неисповедимы пути Божьи, - Ослябя оторвался от четок. – А на вопрос отвечу. И я и ты были воинами, знаем грешную тягу к битвам, понимаем удаль да разудаль. Наставлять надо русичей, чтобы идя на битву – не боялись и не гневались, убивая – не растлевались. Войну плотскую они знают - и мы знаем. Войну духовную им показать следует. Этот труд тяжелее, чем мечами махать, да копья метать. Ты в сегодняшний день токмо зришь – отцу Сергию Христос наперед все открывает.
Мимо проплывали березовые рощицы, полянки, деревеньки и села. С косогора увидели великий Дон. Переправа заняла почти весь день – хоть и широки мосты, а людей много. Войдя в лес, учуяли запах горелого, увидали, как поднимается дым над рекой.

Вечером князь отдал приказ разбить лагерь. Ослябя и Пересвет ходили от стана к стану, благословляли дружину, наставляли в смирении и смелости. Пылали костры, жарились на вертелах подбитые рябчики и куропатки, булькала в котлах каша. Александр помолился за воинов, подсел в круг, прислушался. Старый витязь с соломенными усами, морщинистым лицом и шрамом на правой щеке жевал ржаную краюху и рассказывал:
 - Кочевники – род поганый. Мы, русы, бьемся честно – железом, стрелами, кулаками. Они же все норовят магией созоровать. То хворь напустят, то дивов призовут, а то гиенами оборотятся. Чего лыбу растянул? Почто думаешь, князь Димитрий стяги с ликом Христа выставил? Защита чтобы была от злых татарских чар.
Воин зыркнул на Пересвета, протянул руку:
- Вот и монахов святой отец послал. Где это видано, чтобы молитвенники на брань собирались? Не иначе, от зла схоронить.
- Хватит бакунить, Святогор! – лучник с каштановой бородой, в расписном шеломе оперял стрелу. – Я бью без промаха. Хоть лису, хоть человека, хоть самого черта. Только явится их магия, получит в лоб закаленное острие.
- Ни черта ты не имаешь, Олешко! – старик сплюнул. – Нет у магии лба. А еще, среди мамайских прихвостней ходит заговоренный -  воин Темир, Темирбей по ихнему. Выходит на первую битву. Побьет противника – выигрывает войско татарское. А его превозмочь никак. Велик он и силен. Копье его – из черного дуба, пропитано кровью Змея, закалено в кузнях ада. Острие смочено ядом василиска – и царапина ума лишает. И зачарованно оно – бьет без промаху, железо в пепел обращает.
- А святой подвижник что скажет? – лучник ухмыльнулся, поправил взмокшую прядь. – Одолеем силу вражью? Разобьют молитвы шаманскую порчу?
Воины молча уставились на Пересвета. Тот смутился, сотворил крестное знамение:
- Бог перед нами, как сильный ратоборец. Вспоможет. Темирбей перед Христом, как Голиаф перед Давидом. Страшен, но смертен.
- Хорошо глаголешь, остриженный боярин. Где бы еще Давида найти.
К ним подскакал князь. Конь в мыле, пена срывается с морды, бока дрожат. Димитрий и сам раскраснелся, от плеч валит пар, грудь вздымается мощно:
- Укладывайтесь, дружина. Стан татарский рядом. Я с Игорем Багряным и Всеволодом Беляком разведаем что да как. Утром подступаем к кулиге на устье реки Непрявды, сила потребна будет.

Пересвет совершил ночную молитву и растянулся на рогоже. Хорошее место выбрал князь Дмитрий. С одной стороны – река, с другой – овраги. Даже если проберешься через буераки, выйдешь к сожженным мостам – там враги и застигнут. Путь лишь один – вперед. Верит Дмитрий в победу и других заставляет верить. А он – «остриженный боярин», инок Александр Пересвет – верит ли? Невеселые мысли роились в его голове, душа стенала в отчаянии.
Под утро, дрожа от напряжения, осунувшийся и бледный, послушник вышел к полю. Гордо рдеют знамена с золотыми ликами, жеребцы прядают ушами предчувствуя битву, витязи восклицают– горячат кровь, нагоняют силу.
Впереди, на кауром, восседал князь. Рядом что-то нашептывал Ослябя. Увидев инока, приветственно опустил голову:
- Всю ночь в молитвах?
Александр облизнул растрескавшиеся губы:
- Кто решился на бой с Темирбеем?
Дмитрий странно посмотрел на инока, в глазах мелькнул страх:
- Никто не вышел. Вестимо, мне предстоит показать силу веры русской.
Пересвет склонил главу:
- Позволь, я сражусь с иноверцем. Где царит магия – сталь бессильна.
Ослябя от изумления выронил четки, растерянно выпалил:
- Как же обеты? Молитвами и поклонами.
Александр смиренно встал, голос обрел твердость. Тихо, но уверенно произнес:
- Идя на битву – не бояться и не гневаться, убивая – не растлеваться. Молитвами и поклонами обрящем силу Божью низвергать гадов и прочую силу вражью. Я не отец Сергий, но и мне Господь милостью день сей открыл.

С другой стороны поля появился всадник. Высокий, косая сажень в плечах. Узкие глаза полыхают недобрым огнем, одна рука сжимает круглый щит, в другой темное копье. Голова в богатом лисьем тымаке, тело защищает мелкая кольчуга.
Князь смерил противника взглядом, недоверчиво покосился на Пересвета:
- Знаю тебя по ратным делам. Воин на поле и в келье, – Дмитрий улыбнулся. – Не ждало полчище мамайское такого богатыря. Я распоряжусь подобрать лучшего коня. Ступай, и да поможет тебе Бог!
За Пересветом в палатку спешно зашел Ослябя, вспыхнул:
- Ты что делаешь? Видел этого Темирбея? Его копье на аршин длиннее любого из наших. Кочевник ударит тебя раньше, чем ты до него достанешь.
- Знаю, - Александр встал на колени, горько вздохнул. – Видел я судьбу свою и скорблю страшно. Одна просьба – причаститься бы мне.
Инок вскочил на подведенного гнедого. Простоволосый, в одной монашеской накидке. Среди строя раздались удивленные возгласы. Князь подал Александру копье:
- Темирбей не знает промаха, а ты даже не одел доспех. Как думаешь поразить его?
Послушник сжал древко:
- «Следует тебе, господин, заботиться о порученном Богом стаде» - так сказал отец Сергий. А мне надлежит другая участь – увидел я его слезы.
Конь, чуя опытную руку, заржал и бросился в атаку. Всадник легок, держит узду крепко. Пересвет мчался навстречу кочевнику, не сводя глаз со своего копья.
«А я иду на тебя во имя Господа Саваофа…» - инок улыбнулся, вспомнив беседу о Давиде с братом Григорием. Дух важнее племени. Последним, что увидел перед ударом, была синяя искорка на вражеском острие.
Его пронзило справа. Боли не ощущал, наоборот – тело наполнила легкость. Наконец-то прекратится этот сон. Наконец-то отпустят его грехи прошлого.

«Только бы не осрамиться».

Собственное древко потяжелело, Пересвет поднял голову. Темирбек закатил глаза, из пробитой шеи хлестала кровь. Инок  отпустил копье и кочевник упал. Александр перехватил темное древко – все вокруг расплывалось, сердце молотом било по вискам, в груди пульсировал жар. Конь поворотил обратно к дружине.
Пересвета встречали бешеным гвалтом – дружинники радостно орали, били кольчужными перчатками по щитам.
Александр остановился перед князем, вдохнул. Сознание неумолимо меркло.
- Что ж, княже – Бог помог. Теперь иди против безбожных - победишь и вернешься с великой честью. А я возвращаюсь к Отцу – буде милостив ко мне грешному.