Перышко

              Волшебная повесть.

1. Ангелы

Удивительный сон снился Аленке: она бежала по ромашковому полю, широко раскинув руки навстречу теплому летнему ветру, словно пытаясь обнять эту родную землю, и голубое безоблачное небо, и бескрайний лес у опушки, и звонкий прозрачный ручей, бегущий вдоль этого леса. Воздух пах медом и мятой, да так терпко, что казался осязаемым. Взмахнула Аленка руками, и вдруг — словно птица поднялась над полем, с той же легкостью набирая высоту. С каждым мгновением полет становился все свободней  и стремительнее. И вот уже мелькают макушки вековых сосен, игривой волной раскачиваясь внизу, под самыми ногами девчушки, в такт колокольному звону в ее ушах. Или звук рождается где-то внизу — в стенах старой церквушки у деревни за косогором? А может, он ниспадает с самого верха, оттуда, где яркий солнечный луч разрывает синеву неба?
Аленка уже не машет руками, контролируя полет, а просто плывет, словно пушинка в стремительном потоке воздуха, наслаждаясь ощущением внутренней свободы и божественными звуками, заполнившими все пространство вокруг и проникающими, кажется, в самую глубину ее души…
В комнате дедули прозвенел будильник, и Аленка нехотя приоткрыла глаза.
Ей всегда было непонятно, зачем старый ветеран, ее любимый прадедушка, каждый день заводит будильник на такое раннее время. Куда ему спешить? Дедуля давно на пенсии, да и дел неотложных у него нет — много ли дел наделаешь, сидя в старой инвалидной коляске, одно колесо которой постоянно грозит отвалиться? Спал бы себе до обеда…
Дедуля Аленки — Никита Андреевич — герой. Самый настоящий! Об этом все в поселке знают, и наград у него много-много, Аленка до их числа даже считать еще не умеет. Но есть средь них одна, которую дедуля чтит больше всех — медаль «За отвагу». Всего два коротких слова на награде той написано, но очень дорога она ветерану. Он ее за свой последний бой получил, когда потерял в той далекой страшной войне ногу и часть кисти на правой руке. Но сумел не только выжить, а даже спасти полковое знамя, успев спрятать его на груди до того, как потерял сознание. И было в ту пору Никите Андреевичу Кострову 19 лет…
А еще Аленкин прадедушка вырезает из обычных поленьев забавные фигурки и дарит их ребятне, за что та просто обожает старика. Сядет он во дворе на лавочку под окном, а они, будто стайка озорных воробьев, тут же слетаются ко двору и так же щебечут, словно птенчики. Среди них и Аленка — весело всем тогда. Дедуля довольно щурит глаза сквозь толстые стекла очков и, ловко зажав деревянный брусок однопалой рукой, строгает из неотесанных брусков заек, мишек, ежиков… Замечательный он у нее!
Звонко шлепая босыми ногами по полу, Аленка пробежала в комнату дедули и, забравшись к нему на кровать, звонко поцеловала в морщинистое лицо. Старик улыбнулся беззубым ртом и нежно погладил правнучку по растрепавшимся кудряшкам.
— Проснулась, Аленушка, это хорошо… Кто рано встает…
— Дедуля, — не дослушала девчушка, — а ангелы бывают?
— Конечно! А почему ты спрашиваешь?
— Я сейчас такой сон видела! Такой… аж слов нет!
— А ты попробуй подобрать, — дедуля приподнялся на локтях, усаживаясь в постели повыше, и, достав из-под подушки очки, ловко напялил их на нос.
— Я летала, представляешь? — огромные голубые глаза Аленки, словно два драгоценных камня, сверкнули в полумраке комнаты. — Высоко-высоко! А внизу проплывали леса, поля, реки, и я плыла над землей, а вокруг звучала музыка. Нет, не такая, как по телевизору, а другая совсем, волшебная…
— Надо же, — ласковый, добрый взгляд выражал восторг, — да ты и впрямь ангелочек!
— Ангелы — они ведь добро приносят, счастье… А я всего лишь маленький неугомонный ребенок. И со мной «хлопот полон рот» — так мама говорит.
— Ну какая же ты маленькая? Осенью в школу пойдешь — значит, совсем взрослая уже. А хлопот со всеми хватает, даже со мной, а я далеко не ребенок.
— Тогда почему меня папа с собой на рыбалку не берет?
— А вот это мы сейчас исправим. Хочешь на рыбалку?
— Ну да… — Аленка неуверенно посмотрела на старика. — А мама разрешит?
— Ты же со мной — значит, разрешит. Беги — собирайся.
Дел-то собраться! Косынку цветастую повязала, кеды обула — вот и весь сбор! Одно тяжеловато — коляску с крылечка на землю спустить, но и с этим они справятся.
 
 
Они шли по пыльной проселочной дороге — старый ветеран в инвалидной коляске и маленькая девочка, осторожно подталкивающая коляску сзади. Редкие в столь ранний час прохожие улыбались этой необычной паре и, дружелюбно приветствуя, спешили по своим делам дальше.
До ручья идти было совсем недалеко — рукой подать, как говорил дедуля. В самом конце улицы стоило повернуть направо — и, перебравшись по тропинке через неглубокий, заросший лопухами да лебедой овраг, оказываешься прямо на берегу густо поросшего ивняком ручья. Вода в нем медленная, почти стоячая. В такой воде в летний зной и искупаться можно, а уж рыбам здесь вообще благодать — тихо, спокойно. Лишь огромные стрекозы звонко трещат перламутровыми крыльями, нарушают время от времени притаившийся здесь покой.

Аленка осторожно насадила на крючок хлебный катышек, окрашенный для привлекательности рыб старой маминой помадой в ярко-красный цвет, и закинула его в воду. Удочка была одна, и потому дедуля просто сидел в своем кресле у самой воды, внимательно наблюдая за Аленкой.
Яркий поплавок медленно скользил по чуть заметному течению вниз ручья, застыв в кособокой позе.
— Может, тут вообще рыбы нет… — вздохнула девчушка, перекинув леску на прежнее место.
— Быть такого не может! Мы здесь всегда таких карасей ловили! — и старик широко развел руки в стороны. Потом, подумав немного, заметно сократил расстояние между ладошками и рассмеялся.
— Вот и выловили, наверное, всех.
— Так не бывает, Аленушка. Ручей с рекой сливается, и рыба из нее сюда постоянно заходит. Ведь на рыбалке что главное?
— Хорошая погода? — Аленка посмотрела вверх на посеревшее вдруг небо. — Наверное, дождь будет…
— Будет, но чуть попозже. Сейчас самый клев и начнется, — дедуля тоже посмотрел вверх, где с севера на юг надвигалась огромная туча, невиданным зверем расплываясь по всему горизонту, — в рыбалке главное — терпение!
Поплавок внезапно запрыгал по воде, разогнав вокруг себя ровные круги, и вновь застыл. Аленка притихла, держа удочку в вытянутой руке, боясь вспугнуть наконец-то подплывшую к вкусной приманке рыбу.
— Она что, уплыла? — шепотом произнесла девочка, не отрывая взгляда от яркого шарика на воде.
— Нет, — также шепотом успокоил Аленку дедуля, — пробует, проверяет. Сейчас главное не торопись, тяни только тогда, когда будешь уверена, что рыба на крючке.
Поплавок снова едва заметно дрогнул и спустя мгновение понесся против течения, рассекая воду. Девочка уже была готова потянуть гибкое удилище на себя, но тут до ее уха донесся взволнованный голос старика:
— Рано, Аленушка, рано!
Аленка расслабила руку, отпуская натянутую леску, и цветной шарик тут же нырнул под воду, погрузившись почти на самое дно.
— Пора!
Девчушка медленно потянула уду на себя, пятясь от берега, аккуратно выводя рыбу на мелководье так, как всегда это делал папа. Из воды показался сначала широко открытый рот, а следом и серебряный бок незадачливого карася. Аленка бросила снасть на камни и принялась извлекать острый крючок, сияя от счастья.
— Дедуля, смотри, какой огромный! — она поднесла к старику норовящую выпрыгнуть из маленьких ладоней рыбу.
— Ого, с ладошку будет! — дедуля погладил улов по искрящемуся боку. — Давно таких не видал.
Крупные капли дождя гулко зашлепали по прибрежным камням, давая понять рыбакам, что пора торопиться домой. Взглянув в последний раз на свой улов, Аленка поднесла рыбу к воде и, бережно разжав пальцы, отпустила. Карась на несколько секунд застыл на месте, словно не веря в свою удачу, но тут же, резво вильнув хвостовым плавником, скользнул в родную стихию, блеснув на прощанье из глубины ручья серебряной чешуей.
Пока Аленка наматывала длинную леску на тонкое сухое удилище, дождь разыгрался вовсю. Сунув в руки дедули снасть, девочка поспешила развернуть коляску и как можно быстрее покатила ее по тропинке, ведущей к оврагу. Глина под ногами моментально расквасилась, превратив узкую дорожку в липкую неприветливую лужу. Тугая грязь тут же налипла на широкие колеса коляски, и Аленка, изо всех сил толкавшая вперед ставшее почти неподвижным кресло, заплакала. По ее бледным щекам холодными струйками стекали капли дождя, смывая горячие слезы, а коляска теперь вообще встала «колом», провалившись колесами на добрую четверть в рыжее месиво. Дедуля тяжело поднялся, ступив ногой на одинокий камень посреди тропинки, и попробовал вытащить коляску, потянув ее вверх. Глиняная масса нехотя отпустила кресло, прихватив лишь переднее, отвалившееся так некстати колесико, засосав его в свое жадное нутро. Аленка кинулась к колесу и, пачкая глиной ладони, принялась отчерпывать холодную грязь, но оно только проваливалось все глубже и глубже.
— Придется тебе, Аленушка, за подмогой бежать, — дедуля, устало кряхтя, сел в скособоченную коляску, — не справиться нам, видимо.
Девочка взглянула на старика, на его насквозь промокшую одежду и опять заплакала, пряча поток слез за грязными ладошками.
Неожиданно невесть с какой стороны налетел теплый ветер и, окружив со всех сторон старика и девчушку, словно шелковой шалью укрыл, укутал, спрятал от пронизывающих ледяных струй. И так же, как в утреннем сне, Аленка почувствовала, как поднимается над землей, уносимая ласковым потоком в сторону от залитого водой оврага. А совсем рядом легко скользит по воздуху коляска, осторожно так, будто боится обронить невзначай обессилившего совсем старика. И тот же звон, что и прошедшей ночью, красивый, торжественный, звучит не то в ее голове, не то в округе. Лишь на мгновенье закрыла девчушка глаза, восстанавливая перехватившее дыхание, а когда вновь открыла, то стояла уже на земле, во дворе родного дома, рядом с инвалидным креслом. Тут же, рядом с коляской, валялось то самое отвалившееся от нее колесико, чистое и блестящее. Дедуля удивленно оборачивался по сторонам, так же, как и Аленка, пытаясь понять, что же произошло. Но теплый ветер стих, музыка растаяла в воздухе, как будто ее и не было, а холодные струи заставили рыбаков прийти в себя.
На крылечке дома показался папа и, приказав Аленке быстро идти в дом, принялся помогать ветерану.

Почти неделю Аленка с дедулей провели в постели. Оба они простудились, и теперь мама беззлобно ругала то одного, то другого «рыбака», обвиняя их по очереди в случившемся. Старик, когда удавалось избежать строгого взора, весело подмигивал девчушке одним глазом, отчего Аленке становилось очень смешно, и она весело смеялась. Мама тогда окидывала дочку серьезным взглядом, и та, сделав покорно-серьезное лицо, с головой забиралась под одеяло и там, пряча смех в маленькую ручку, продолжала улыбаться.
Приходил Валерка навестить больных. Соседский мальчишка с ярко-рыжей шевелюрой, веснушчатый и улыбчивый. Принес банку свежего меда — это его отец, дядя Леня, передал, чтоб быстрей поправлялись. У него своя пасека за поселком, там, где особенно много растет липы. Из нее-то пчелки это волшебно-целебное снадобье и делают. Пил со всеми горячий мятный чай, громко чмокая пухлыми губами, и рассказывал местные новости. Дедуля с Аленкой наперебой задавали Валерке вопросы, а он с серьезностью диктора центрального телевидения подробно отвечал на каждый из них. Тот день пролетел для «госпитализированных» совсем незаметно…
Еще заходила Даша — лучшая подруга Аленки. Они с ней в детский садик в одну группу ходили, теперь вместе в школу пойдут. Даша — она красивая: волосы длинные, прямые, черные. А кожа белая-белая. Прям не девочка, а Белоснежка из сказки про гномов. Но самое главное то, что у нее братишка есть, Егорка. Забавный такой малыш. Аленка в нем души не чает, может полдня с ним проиграть. А вот у нее, Аленки, никого, кроме дедули, нет. Мама с папой, конечно, есть, но они почти всегда заняты делами, которые никогда не кончаются, а ей так хочется порой с кем-нибудь поиграть, побегать…
Даша чай пить не стала, лишь похвасталась новой заколкой в чудесных волосах и ушла, даже не попрощавшись. Аленка подошла к зеркалу, тряхнула непослушными кудряшками, хлюпнула простуженным носом и рассмеялась своему отражению. Дедуля подхватил звонкий смех, и комната после минутной грусти вновь заполнилась радостью.

Первого сентября Аленка проснулась даже раньше дедулиного будильника. Легко и быстро спрыгнув с кровати, побежала к умывальнику. Теперь она совсем взрослая, а значит, и самостоятельная, потому сама надела белоснежную воздушную блузку с коротким рукавом — «фонариком», пышную юбочку и чуть великоватый пиджак. Прицепила к золотым кудряшкам белый бант на резинке и побежала в комнату Никиты Андреевича.
Старик уже не спал и тоже был «при параде» — в черном наглаженном костюме поверх белой сорочки и разноцветной планкой наград на лацкане пиджака. Он даже слегка прослезился, внимательно оглядывая правнучку.
— Совсем взрослая ты стала, Аленушка, а я все боялся, что не доживу…
— Ну что ты, дедуля, — Аленка погладила старика по редким седым волосам, — ты меня еще в университет провожать будешь.
— Конечно, буду! Родителям-то твоим все некогда, — улыбнулся старик и принялся поправлять галстук, заглядывая в огромное зеркало, — ты беги давай, а то папа что-то задерживается, а без него мне не спуститься с крыльца. Ты иди, я тебя догоню.
Захватив из трехлитровой банки приготовленные с вечера лохматые георгины, Аленка медленно побрела в сторону школы в надежде, что дедуля, вот-вот догонит ее. Но он так и не появился. Зато посреди дороги невесть откуда возник Егорка, братишка Даши. Он громко плакал, отчаянно растирая кулачком по лицу липкую грязь.
— Егорка, ты чего? — девчушка склонилась над малышом и принялась утирать с пухлых щечек неопрятную влагу. — Что случилось?
— А-а-а… — не унимался Егорка, хлюпая курносым носом.
— Тебе больно? — Аленка не на шутку встревожилась и внимательно оглядела мальчугана. — Или обидел кто?
— Меня Дашка брос-и-и-и-ла, — еще громче заревел малыш, прижимая к белоснежной блузке мокрое личико.
— Так тебе здесь два шага до дома…
— А мне не домо-о-о-й, мне в сад-и-и-к надо-о-о… А она сказала — сам дойдешь, а я не хочу са-а-а-м — там коза бабы Любы, она меня не люби-и-и-т…
— Давай я тебя отведу, — вздохнула Аленка, — прекращай реветь и пошли. Только поторопиться надо, а то я в школу на первый звонок опоздаю.
— Ага, давай, — Егорка радостно посмотрел на подружку, стирая рукавом остатки сырости с лица и протягивая маленькую пухлую ладошку, — пошли?
Девчушка еще раз взглянула в сторону своего дома, но так и не приметив дедули, медленно пошла в сторону детского сада, держа за руку совсем уже успокоившегося малыша.

Обратную дорогу до школы пришлось бежать.
— Наверное, дедуля уже там и ищет меня, — подумала Аленка и прибавила ходу. От быстрого бега белый бант соскочил с головы и свалился на дорогу. Девочка быстро нацепила его обратно, но без зеркала и с букетом в одной руке это оказалось сделать неудобно, и бант повис где-то сбоку. На ходу поправляя прическу, Аленка, перестав смотреть на дорогу, оступилась и грохнулась на асфальт, теряя цветы и больно раздирая коленки. Белые ажурные колготки, купленные специально к этому празднику, были безнадежно испорчены. Из образовавшейся дырки торчала ободранная в кровь коленка, а георгины рассыпались на полдороги.
Собрав развалившийся букет, девчушка, заметно хромая на одну ногу, медленно побрела к школе, надеясь в душе, что она все-таки успеет прийти вовремя.

— Это у нас кто? — перед Аленкой возвышалась полноватая тетя в очках и нарядном платье.
 — Алена… Кострова… — шмыгнула Аленка носом, разыскивая глазами дедулю в толпе народа, собравшегося на школьном дворе.
— Класс какой? — не унималась тетка и опять строго посмотрела поверх очков на Аленку.
— Первый.
— Зинаида Петровна! — неожиданно громко «рявкнула» строгая тетя. — Вот она, ваша пропажа!
Из толпы выскочила совсем молоденькая учительница, худенькая и опрятная, и, присев перед Аленкой на корточках, внимательно оглядела.
— Что-то случилось? Твой дедушка сбился с ног, разыскивая тебя.
— Я Егорку провожала…
— У тебя кровь на коленке, — Зинаида Петровна внимательно осмотрела пораненную ногу девочки, — но думаю, ничего страшного. Сейчас мы оповестим твоего дедушку, что ты нашлась, и пойдем помажем рану зеленкой.
Она посмотрела на маленькие часики на тонком запястье:
— Время у нас еще есть. А вот колготки, наверное, стоит снять. Тепло на улице…
— А вы моя учительница?
— Ну да…
— Тогда это вам, — Аленка протянула измятый букет, — мы их специально для вас растили.
— М-да… — напомнила о себе все еще стоявшая рядом яркая тетенька. — Явно не ангел вам достался, Зинаида Петровна.
— А ангелов вообще не бывает, — молодая учительница широко улыбнулась и, взяв Аленку за руку, повела ее за собой.
Они легко разыскали в толпе старого ветерана, и девочка, поймав на себе недоуменный взгляд дедули, поторопилась объяснить старику, что с нею произошло по дороге.
— Вы не беспокойтесь, мы сейчас все поправим, — успокоила ветерана Зинаида Петровна и увела Аленку в просторный светлый класс. Отыскав в узком шкафчике зеленку, учительница сначала обработала Аленкину коленку, а затем, причесав непослушные локоны, аккуратно собрала их в пушистый хвост, прихватив бантом.
— Ну вот, теперь все в порядке, можно идти на линейку.
— Зинаида Петровна, спасибо! Вы добрая, и я хочу сказать вам по секрету одну вещь. Можно?
— Говори, если хочешь.
— Ангелы существуют, — почему-то шепотом произнесла Аленка и посмотрела прямо в глаза женщины.
— Ты их видела? — так же тихо спросила учительница, не отводя серьезного взгляда от глаз девочки.
— Нет, я их слышала…
Зинаида Петровна задумалась, а потом уже громче сказала:
— Знаешь, Аленушка, а я тебе верю! Вот смотрю я в твои глаза и понимаю: их не может не быть!
Все так же держась за руки, они вышли на улицу, и Аленка, подняв голову вверх, к небу, чуть не вскрикнула от восторга. По голубому, чистому небу плыли белые-белые ангелы, едва шевеля своими огромными, в полнеба, крыльями, и улыбались всему живому на земле. Девочка весело помахала им рукой и побежала вниз по ступенькам, туда, где ждал правнучку, сидя в старой инвалидной коляске, ее любимый дедуля.


2. Волшебный дуб
 


Утренняя прохлада ласково погладила Аленку по голой, выбившейся из-под колючего одеяла коленке, и девочка нехотя приоткрыла глаза. Совсем рядом послышались тихие голоса, и вслед за этим взвыл диким зверем тракторный мотор. Надо было вставать, но Аленка лишь глубже укуталась в постельное белье и крепко зажала уши руками.
Нынешним летом она сама напросилась на покос, чтобы помочь матери, а заодно заработать немного денег. Ей страсть как хотелось купить себе телефон. Маленький, с сенсорным экраном и совсем без кнопок. Обязательно ярко-розового цвета, на задней крышке которого она вычурным узором дедулиным клеем наклеит искристые стразики, отвалившиеся с ее прошлогодних школьных туфелек.
Мама Аленки работала поваром в полеводческой бригаде, а так как «рук на селе» не хватало, особенно в летнюю страду, девочку взяли к ней в помощницы: посуду помыть, картошку почистить, а иногда даже и печку-буржуйку разжечь. Аленке нравилось чувствовать себя взрослой, и она с гордостью носила пластиковыми бутылками воду из родника, повязав выгоревшие на жарком солнце непослушные кудряшки белой косынкой, скроенной из старой простыни. Мужики громко восхищались трудолюбием девчушки, отчего Аленка деловито, совсем как мама, смотрела на них снизу вверх, еще с большим усердием выполняя свою незатейливую работу.
Пора было вставать, и девочка, одним прыжком выскочив из-под одеяла, настежь распахнула дверь вагончика. Ленивое солнце медленно ползло по кромке горизонта, не торопя новый день и давая передохнуть от полуденного зноя всему живому вокруг. В воздухе висел стойкий, ни с чем не сравнимый запах свежескошенной травы, пробуждая нестерпимое желание дышать этим терпким ароматом бесконечно, смакуя и наслаждаясь каждым вдохом. Аленка блаженно опустила длинные ресницы и, высоко запрокинув головку, зачерпнула полные легкие этого чуда, окончательно пробуждаясь от крепкого утреннего сна.
Мама уже привычно суетилась у печи, подкладывая в небольшую железную пасть очередную порцию заготовленного с вечера хвороста. Некогда голубой, а теперь черный от напрочь въевшейся копоти железный чайник с узким носиком важно выпускал в утреннюю прохладу тугую струйку молочно-белого пара, подавая сигнал, что он уже готов угостить всех утренней чашкой ароматного чая.
Быстро надев легкий ситцевый сарафанчик с длинной пышной юбкой и тонкими бретелями, повязывая на ходу косынку, Аленка торопясь спустилась по металлическим ступенькам вниз, оценивая острым взглядом обстановку вокруг и решая для себя, с чего начнется ее новый рабочий день. В картонной коробке под импровизированным навесом из нескольких палок и куска старого брезента стояли запотевшие бутылки со свежей родниковой водой, матово отражая первые лучи восходящего солнца. Там же стоял большой цинковый таз, почти доверху наполненный очищенными желтоватыми картофелинами.
— Доброе утро, мамочка, — она быстро чмокнула мимоходом подставленную щеку и тоскливо еще раз огляделась вокруг. — Ну вот, а мне что теперь делать? Опять ты всю работу за меня выполнила.
— А у тебя, Аленушка, — мать нежно погладила девочку по белому платочку, — сегодня особенное задание.
При слове «особенное» девочка вмиг ожила, сверкнув василькового цвета глазами.
— Представляешь, у нас соль кончилась, а продовольствие привезут только завтра. Этот оболтус Валерка всю соль к реке снес. Говорит, солонец для кабарги сделал.
Аленка вспомнила милое с россыпью почти оранжевых веснушек лицо помощника тракториста дяди Лени и незаметно для себя улыбнулась. Валерка был немногим старше ее, но уже не одно лето работал на летних каникулах с отцом, во всем помогая ему. Руки у него всегда были выпачканы, а под коротко стриженными ногтями тонкой полоской залегла черная прослойка мазута. Аленке его руки вовсе не казались неопрятными. Они были рабочими и, наверное, очень сильными. Больше всего она уважала Валерку именно за эти не боящиеся никакой работы огромные ладошки. Он совсем не казался Аленке «оболтусом», а просто очень любил животных.
— Надо в село за солью сходить. Напрямую здесь пара верст, а по дороге через мост путь много длиннее, — продолжала свое повествование молодая женщина, хлопоча у раскаленной докрасна плиты. Мы с тобою в самом начале сенокоса той тропинкой ходили, помнишь?
Аленка утвердительно кивнула, уже понимая, какое важное задание ей предстоит выполнить. Ее еще никогда в жизни так далеко одну не отпускали, значит, это действительно что-то «особенное».
Жаркое солнце уже вовсю разгулялось над бескрайним лугом, а вместе с этим сгинула и утренняя свежесть, уступая место июньской духоте. Девочка сняла платочек и тщательно расчесала спутавшиеся волосы, аккуратно забрав их вверху в нехитрую прическу и закрепив парой шпилек. Ну что же, она вполне готова — девочка улыбнулась своему отражению в зеркальце, и на ее щечках показались озорные ямочки.
— Только красной шапочки не хватает, — прыснула она и, подхватив с пола небольшой рюкзачок, ловко накинула его на свои худенькие плечики.
Мама пошла проводить Аленку до реки, которая текла всего в нескольких метрах от лагеря, и, проследив за тем, как девочка перейдет на другую сторону по мелкому быстрому перекату, вернулась к своим делам, наказав нигде не задерживаться и вернуться к обеду. Надев на мокрые ступни легкие босоножки, девочка, весело напевая, побежала по тропинке к виднеющейся вдалеке деревне.
Неожиданно налетевший невесть откуда сильный ветер заставил Аленку остановиться. Она посмотрела по сторонам широко распахнутыми глазенками и тяжело вздохнула.
— Так и есть, — озабоченно произнесла девочка вслух, — сейчас будет ливень.
И, словно услышав ее слова, огромная черная туча мгновенно расплылась по только что безоблачному небу, и первые крупные капли зашлепали по открытым плечам и спине. Аленка огляделась в поисках хоть какого-нибудь укрытия. Приметив огромный дуб, одиноко стоявший совсем недалеко от тропинки, она решила, что если поторопиться, то вполне можно попробовать укрыться под ним. И, резво свернув с тропинки, она бросилась к дереву. Вдруг ее нога наступила в траве на что-то мягкое, и Аленка, поскользнувшись, кубарем покатилась по мокрой траве. Поднявшись, девочка посмотрела на то место, откуда совершила падение, и обомлела: в густой траве пряталась целая стайка белых, как снег, шампиньонов. Воздух наполнился аппетитным ароматом от нечаянно раздавленной шляпки. Поддавшись искушению, Аленка наклонилась и, быстро выкручивая «ножки», стала собирать грибы прямо в широкий подол юбки.
Небывалой силы раскат грома разорвал тишину, и девочка, словно опомнившись, опять рванула к цели, но небо разверзлось, опрокидывая на нее нескончаемый поток воды. Прическа вмиг наполнилась влагой, и она потекла быстрыми струйками по лицу, шее, спине, безжалостно стекая холодом под легкое ситцевое платьице. Бежать больше не было смысла, и Аленка остановилась, низко опустив голову, придерживая подол с размокшими мятыми шампиньонами. Яркая вспышка света заставила девочку на секунду зажмуриться, и в это мгновение громкий треск от расколовшегося пополам дуба заполнил округу. Аленка испуганно посмотрела вперед сквозь плотные потоки воды и ахнула. Молния расщепила вековое дерево надвое, превратив его в ярко пылающий факел. Словно завороженная, смотрела девчушка на быстро угасающее под крепкими струями воды пламя, пытаясь осознать, что могло бы произойти, не поскользнись она на мягкой шляпке гриба, неожиданно оказавшегося ее спасителем.
Дождь закончился так же неожиданно, как и начался. Новый раскат грома прозвучал уже намного дальше, а потому не так устрашающе. Аленка собралась было идти дальше, но ее взгляд опять упал на искореженное стихией дерево. И тут она заметила слабое голубое свечение, исходящее аккурат из той самой расщелины, поделившей дуб пополам. Свет не был похож на тот, что обычно исходит от огня, он казался холодным и каким-то таинственно-манящим. Девочка сделала несколько неуверенных шагов к тропинке, но потом, опустив полы сарафана и не обращая внимания на просыпавшиеся грибы, повернула в сторону дуба, быстро зашагав по мокрой траве в сторону необычного свечения.
Подойдя совсем близко ко все еще дымящемуся местами дереву, Аленка с любопытством заглянула в самое основание трещины, уходящей глубоко в крепкие корни дуба, и замерла от изумления, открыв рот. Образовавшаяся из обломков ствола чаша была доверху наполнена драгоценными камнями всех возможных цветов: от темных, почти черных, до безупречно прозрачных, похожих на льдинки. Оттенки сказочно красиво переплетались в лучах вновь выплывшего на небосклон яркого солнца, заставив Аленку прищурить огромные глаза от пылающего таинственным костром света. Девочка склонилась над кристаллами и зачерпнула двумя ладошками огромную горсть самоцветов, все еще не веря в случившееся и ожидая, что все это окажется всего лишь необъяснимым видением. Но камни оказались совсем реальными, и их тяжесть заставила Аленку отсыпать половину кристаллов обратно. Она еще некоторое время любовалась находкой, размышляя о том, на что она сможет потратить неожиданно свалившееся на нее богатство. Первым делом, конечно, она купит себе розовый телефончик. Или даже айфон, украшенный вот такими же ослепительной красоты камнями! Жаль только, что он очень большой и его наверняка совсем неудобно будет держать в маленькой девичьей ладошке…
Еще она хочет такую же шубку, как у Даши, с коротким блестящим мехом, капюшоном и большими деревянными пуговицами. Но в этой шубке ее лучшей подружке даже не разрешают гулять, только «на выход» — и то по большим праздникам. Ну и к чему тогда такая вещь, на которую только что любоваться не запрещено?
А еще можно поехать за границу, где все не так, как здесь, а совсем по-другому. Огромные из бетона и стекла дома упираются в самое небо, грозясь зацепить луну и опрокинуть ее на землю. Ух, высотища, аж дух захватывает! Но Аленка вдруг вспомнила, что она ужас как боится высоты, и даже с крыши своего родного одноэтажного домика она не решается посмотреть вниз.
И как же я поеду без Даши? Она может обидеться и даже перестанет со мной разговаривать. А это невыносимо! Они уже поссорились однажды, и целых два дня подружка не выходила гулять, а Аленка чуть не умерла от наступившей, словно неизлечимая болезнь, тоски. Решено! Дашка поедет со мной, и ей я тоже куплю и новый телефон, и шубку, и все остальное, такое же, как у меня, или даже лучше!
— Почему «лучше»? Клад-то я нашла, — нехорошая зависть больно всколыхнула чистую душу Аленки, острой колючкой впиваясь в самое ее сердце. Девочка на мгновенье затаила дыхание, прислушиваясь к новому, ранее неведомому чувству. Оно ей явно не понравилось, и девочка тряхнула головой, отгоняя неприятное наваждение.
Высоко в небе, над самой ее головой, зависла огромная радуга. Таких ярких цветов Аленка еще никогда не видела. Разве есть еще где-нибудь такое же чистое голубое небо? Разве может так пахнуть скошенная трава в огромном мегаполисе? Там-то и травы, небось, никакой нету. Один асфальт. Дедуля говорил, что только у нас такие яркие звезды…
Дедуля был вовсе и не дедулей Аленке, а отцом ее дедушки, то есть прадедом. Но девочка никак не могла в детстве выговорить это сложное слово, и так с ее легкой руки прадед превратился в дедулю, и как-то само собой получилось, что все в деревне стали его так называть.
Дедуля был настоящим героем. Когда-то очень давно он воевал с фашистами, уйдя на фронт совсем мальчишкой, приписав себе в военкомате два «лишних» года, позволяющих ему вступить в ряды Красной Армии. Он был не просто солдатом, а знаменосцем! В одном из боев под далеким городом Курском дедуля был серьезно ранен. Осколками ему оторвало четыре пальца на правой руке и ногу. Но храбрый красноармеец смог все же снять алое, как сама его кровь, полотно с флагштока и спрятать у себя на груди. Больше он ничего не помнил о том сражении, но раз его все-таки доставили в госпиталь, а позже наградили медалью «За отвагу», дедуля был уверен, что тот бой они выиграли.
Каждое 9 мая дедуля в сопровождении всей семьи ехал в райцентр на Парад Победы. Сам он передвигаться уже давно не мог, и ногами ему служила старая, видавшая виды инвалидная коляска. Мама, папа, а с некоторых пор и Аленка бережно грузили дедулю вместе с коляской в потрепанный «пазик», и он, сверкая множеством орденов и медалей на черном пиджаке, гордо оглядывался на окружающих счастливым приветливым взглядом.
Одно из колесиков коляски почти отвалилось, и его приходилось постоянно поправлять, чтобы дедуля ненароком не перевернулся. Именно поэтому старый герой в остальные дни года сидел дома или на лавочке во дворе, читая книжки и вздыхая по прошедшей молодости.
А еще он говорил правнучке, что никогда не стоит осуждать людей, если у них грязные от работы руки. Значит, этот человек настоящий труженик, совсем как рыжий Валерка.
— Такие люди, — говорил дедуля, — и есть самая соль земли русской. Соль земли!
— Соль! — вдруг вспомнила девочка и опять посмотрела на самоцветы. — Меня же мама ждет!
И она медленно развела пальцы, наблюдая, как сверкающие камни холодным водопадом стекают вниз.
— Надо же, я их столько времени в руках держала, а они все такие же холодные, словно лед.
Она отступила на несколько шагов, в последний раз взглянув на сияние кристаллов, решительно отвела от них взгляд и сначала робко, а потом все быстрее и быстрее направилась по все еще мокрой тропинке в деревню, задевая длинным подолом платья лысые и мокрые после грозы головки полевых ромашек.
До села Аленка добралась быстро, наверное от того, что почти всю дорогу бежала, даже ни разу не обернувшись на волшебный дуб. Для себя она решила никому о том, что с ней сегодня произошло, не рассказывать. Да и кто ей поверит? Теперь она уже и сама не очень верила в случившееся, считая, что, скорее всего, ей это привиделось.
Взбежав по ступенькам крыльца родного, такого уютного и любимого дома, девочка на ходу скинула с ног насквозь мокрые сандалии и напрямую побежала в комнату дедули. Он, по обыкновению, сидел у открытого окна и что-то мастерил. Завидев правнучку, старик быстро спрятал рукоделие за спину и протянул вперед обе руки для объятий.
— Аленушка, — ласково заговорил дед, прижимая к груди склонившуюся над ним девочку, — я очень скучал по тебе! Разве покос уже закончен? Или тебе уже надоело работать? — и он строго посмотрел на правнучку, слегка отстранившись.
— Да нет, дедуля, — засмеялась Аленка, — в лагере соль кончилась, вот мама меня и послала за ней. Как вы здесь справляетесь с папой?
— Все у нас хорошо, милая. А папа в райцентр поехал за лекарствами для своих питомцев. Он же как-никак ветеринар! А что у тебя волосики мокрые, купалась или как?
— Так ливень же был, — округлила девочка огромные глаза, — в грозу самую и попала.
— Странно, — задумчиво проговорил старик, — а здесь тихо совсем. Ни облачка.
Только теперь, внимательно посмотрев в распахнутое окно, Аленка заметила, что трава, земля, деревянный тротуар совсем сухие. Она пожала худенькими плечиками и, поцеловав дедулю, прошла на кухню. Уложив в рюкзачок пакет с солью и ловко водрузив его на себя, девочка обула свои прошлогодние туфли, которые совсем уже лишились своих красивых украшений, и отправилась в обратный путь.
Напротив ее дома, не обращая никакого внимания на проносящийся мимо транспорт, в небольшой грязной луже купался соседский поросенок, довольно похрюкивая и блаженно размахивая крючковатым хвостиком. Аленка улыбнулась во весь рот, подумав о том, какая же он все-таки «свинья». За своими размышлениями она совсем не заметила, как позади нее остановился трактор.
— Аленка? Ты как здесь?
— Ой, дядь Лень, — спохватилась девчушка, — меня ведь мама за солью послала.
— Так ты взяла соль?
— Ага, теперь назад в лагерь тороплюсь.
— Садись, подвезу, — засмеялся тракторист, — я как раз туда еду.
— Как хорошо! — обрадовалась девочка, ловко забираясь в кабину. — А то боюсь, к обеду не успею.
— Не бойся, доставлю в срок и даже раньше, — и трактор весело поскакал по ухабистой проселочной дороге, белой лентой струящейся вдоль бескрайних полей.

Совсем скоро закончилась сенокосная пора, и Аленка с мамой опять жили дома. Летом всегда есть чем заняться и скучать не приходилось. Девочка бегала с подружками на речку и по грибы, собирала вкусные спелые ягоды, а вечерами мечтала о том, что когда вырастет, обязательно станет ветврачом, как папа.
Всего однажды она не удержалась и поведала историю с таинственным дубом Даше. Та, внимательно выслушав Аленку, обозвала ее «дурой», и они опять два дня не разговаривали. Потом все забылось и жизнь потекла своим привычным чередом.
Однажды мама, придя с работы, положила на стол перед девочкой несколько зеленых купюр, торжественно сообщив, что это ее, Аленкина, первая зарплата. Девчушка некоторое время смотрела на невиданную кипу денег, а потом тихо спросила:
— А на телефончик здесь хватит? Розовый, с сенсором?
— Здесь как раз столько, сколько тебе надо для его покупки, — весело засмеялась женщина, привычным движением погладив девочку по непослушным кудряшкам, — поедешь завтра в «район» и сама выберешь, какой тебе надо. Ты уже совсем взрослая, а мне некогда — работа…
На следующий день счастливая Аленка уселась в белый, с синей полосой, рейсовый автобус, который понес ее по гладкой асфальтированной трассе в райцентр — навстречу заветной мечте.
Двери магазина оказались еще закрытыми в столь ранний час, и девочка решила немного побродить по небольшому городку. Но скоро ей это надоело, и она от нечего делать принялась читать объявления, беспорядочно расклеенные прямо на высоком деревянном заборе. Чего здесь только не предлагали: квартиры, машины, коров, свиней и даже яйцо страуса! Внезапно взгляд девочки остановился на простом тетрадном листочке, висящем чуть в стороне. Она подошла ближе и быстро прочла написанный от руки простыми чернилами текст. «Продается инвалидная коляска, почти новая, недорого». Дальше шли адрес и номер телефона. Аленка взглянула на наручные часы и побежала к уже открывшемуся магазину.
Дедуля сидел на завалинке, читая свежую газету, изредка мусоля единственный большой палец во рту для того, чтобы было удобно перелистывать непослушные страницы, когда старая калитка со скрипом распахнулась и в нее, сияя счастливой улыбкой, вошла Аленка, легко толкая впереди себя новую коляску.
— Деда, смотри, что я тебе привезла! — радостно произнесла девочка и направилась к старику.
Дед только ахнул, на время потеряв дар речи.
— Это тебе, дедуля. Теперь ты сможешь гулять даже тогда, когда все заняты своими делами, и даже «ходить» на речку или в поле. Навещать своих друзей. И тебе больше не придется сидеть дома одному. Это же так здорово!
Дедуля смотрел благодарными глазами на правнучку, а по его щекам катились слезы… Спохватившись, он быстро стер с лица влагу и суетливо достал из-за спины старенький Аленкин телефон. Он был совсем маленьким, черным, со стертыми от долгого использования цифрами.
— Смотри, что я сделал, Аленушка, — все еще пряча мокрые глаза, старик повернул телефон задней крышкой вверх, и на ее глянцевой поверхностью ярко сверкнула красивая буква «А», выложенная стеклянными стразами.
— Как красиво, дедуля! — восхитилась Аленка тонкой работой, силясь понять, как он смог одной рукой сделать такую красоту. — Спасибо тебе огромное! Давай я помогу тебе пересесть на новую коляску, — затарахтела она, пряча телефон в карман, — и мы вместе испробуем, как она едет...

Незаметно быстро пролетело лето. Стаи птиц длинными вереницами потянулись на юг, громко прощаясь в полете с родными краями. Тополя быстро скидывали яркие одежды, застилая округу пестрым мягким ковром. Все говорило о скором приближении долгой зимы.
Сегодня в деревне был праздник. Праздник урожая. Его неизменно устраивали в селе по окончании уборочного сезона. По обыкновению, в этот день в клубе собиралась почти все жители деревни, весело вспоминая прошедшее лето и делясь необыкновенными историями друг с другом. Пришли на этот праздник и Аленка с дедулей. Теперь он не пропускал ни одного мероприятия и казался очень счастливым. Торжественная часть собрания началась, и главный зоотехник, поздравив всех с праздником, принялся вручать подарки лучшим работникам прошедшего сезона.
Полеводы, чьи имена он произносил, по одному поднимались на сцену и, получив коробку или сверток, под шквал аплодисментов возвращались на свои места. Получила подарок и мама девочки. Слегка порозовев от смущения, она быстро вернулась на свое место, неся в руках огромную коробку.
В самом конце своего выступления зоотехник вдруг пригласил на сцену Аленку, отчего та совсем растерялась, но, подбадриваемая односельчанами, быстро пришла в себя и легко взлетела по ступенькам, остановившись прямо напротив серьезного дяденьки. Он торжественно вручил девчушке скромный сверток, повязанный алой ленточкой. Вернувшись почти бегом на свое место, Аленка нетерпеливо сорвала бант и, освободив от блестящей бумаги маленькую коробочку, тут же открыла ее. Громкий радостный возглас разнесся по всему залу, отчего в нем на мгновение воцарилась полная тишина…
В специальном углублении на белой мягкой подушечке лежал розовый телефон с сенсорным экраном и без единой кнопочки…

3. Перышко


Вот и отзвенело, отпело птичьими голосами теплое лето, нехотя уступив место сытой нарядной осени. Полноправной хозяйкой ступила она на скошенные поля, спокойно дремлющие под все еще ярким, но уже не таким жарким солнцем. Невидимой нитью паутинок с нанизанными, словно драгоценные камни, каплями росы окутала стройные изгибы блондинок-берез и тонкие ветви дрожащих даже от самого слабого ветерка осинок.
Нескончаемой вереницей потянулись на юг птицы, прощаясь с родными краями до новой весны, унося с собою вдаль разноголосые трели, чтобы где-то там, за много-много миль от дома, петь свои песни, вспоминая о родимой сторонке.
Аленка весело шагала по осеннему лесу, часто наклоняясь и собирая запоздалые опята. Рыжие сорванцы отчаянно прятались в опавшей листве, натянув поглубже свои шляпки, но им сложно было уйти от зоркого взгляда девчушки. Аленка радостно вскрикивала, когда удавалось отыскать их дружную семейку, и теплый ветер, подхватив ее звонкий смех, разносил его по всей округе, наполняя светлой радостью пространство.
— Аленка! — раздался неподалеку взволнованный голос Валерки. — Иди сюда, скорее!
— Не-е, — протянула девочка, решив, что товарищ опять нашел целую полянку грибов и зовет ее для того, чтобы поделиться «богатым уловом», — здесь их тоже много! Лучше ты иди сюда!
— Да я не про опенки, — отозвался Валерка, — я здесь кое-что другое нашел.
Врожденное любопытство Аленки перебороло азарт от «тихой охоты» и, на ходу запоминая место сбора, она поспешила на зовущий ее голос.
— Смотри, — Валерка ткнул пальцем в сторону дряхлой валежины и остановил взгляд на лице девочки, ожидая ее реакции.
Сначала Аленка ничего «такого» не приметила и лишь спустя несколько мгновений внимательного осмотра сумела разглядеть большую птицу, пугливо забившуюся меж серых камней, под самый ствол упавшего некогда дерева.
Птица стояла на одной длинной ноге, прижимаясь одним боком к серому остову, и испуганно косила глазом на приближающихся людей. Издав пронзительный крик, она попыталась сделать шаг, но вторая лапа подвернулась, и птица, широко раскинув крылья, упала, бессильно распластав их по траве, оставляя на ней ярко-красный след крови.
— Она ранена! — вскрикнула Аленка и, бросив корзинку, поспешила к истерзанной птице. — У нее лапа и крыло перебиты!
— Теперь погибнет … — печально произнес Валерка и перевел взгляд в оглушительно-синее небо, пряча от Аленки предательски набежавшие слезы.
— Как же так! Она не должна умереть! — отбросив все сомнения, девочка быстро подошла к птице и бережно подняла ее на руки, пачкая новую курточку пятнами крови. — Я заберу ее домой. У меня папа ветврач, ты же знаешь! Он обязательно поможет!
И полными слез глазами она посмотрела на друга, ища в его взгляде подтверждение правоты своих слов. Валерка правильно понял этот взгляд и наконец, полностью совладав с собой, посмотрел прямо в лучистые глаза Аленки.
— Конечно же! Как я сам об этом не догадался! Надо скорее отнести ее к тебе домой, и тогда твой папа обязательно ей поможет! Давай я понесу — тяжелая, наверное…
— Нет-нет, — быстро проговорила девочка, бережно прижимая к себе дрожащее тельце бедной птицы, — смотри, она немного успокоилась, а мы можем ее снова напугать. Мне не тяжело. Ты лучше корзинку возьми, — она кивком указала на почти полное грибами лукошко.
Знакомой тропинкой друзья быстро вышли из леса и, пройдя знакомой улицей, остановились у дома Аленки.
— Валер, ты лучше завтра приходи, ладно? Сейчас не до тебя, понимаешь? — она ласково посмотрела на лицо друга. На побелевшей от волнения коже нескончаемая россыпь веснушек казалась особенно яркой, и сейчас Валерка напомнил ей рыжие опята. Аленка слабо улыбнулась.
— Понимаю. Я только корзинку во двор занесу, — и, поставив лукошко на скамейку, стоящую прямо под окнами Аленкиного дома, Валерка медленно побрел домой.
Только сейчас, поднимаясь вверх по крылечку, девчушка почувствовала, как сильно она устала. От напряжения ныла спина, а руки затекли. Отворив дверь ногой, Аленка с трудом разжала сцепленные ладошки и, бережно положив птицу прямо на коврик, поспешила в дом.
— Что случилось, Аленушка? — к ней навстречу из своей комнаты выехал дедуля, ловко управляя колесами недавно купленной ему инвалидной коляски. — На тебе лица нет…
— Деда, — девочка быстро скинула с себя новую курточку, стараясь сделать так, чтобы никто не заметил следов крови и ненароком не испугался, — там птица, — она указала на входную дверь, — папа дома?
— Какая птица, Аленушка? — старик щурил подслеповатые глаза, пытаясь понять, чем так встревожена девочка. — Папа в стайке. Зорьке загон чистит…
— Раненая птица, — жалобно пропищала Аленка, и по ее щекам ручьем потекли слезы, — я сейчас, только за папой сбегаю …

— Это черный журавль, редкая птица. Встретить ее — большая удача, — папа Аленки склонился над птицей, аккуратно приподняв мокрое от крови крыло, — похоже на выстрел… Аленушка, принеси тазик с теплой водой, мне его осмотреть надо.
Девочка почти бегом кинулась в дом и спустя всего несколько минут уже несла все необходимое. Дедуля тоже выехал в коридор, с тревогой и болью в глазах наблюдая за происходящим.
Журавль, вытянув вперед длинную шею, попытался подняться, но опять упал и, словно почуяв, что ему хотят помочь, покорно замер.
— Придержи его, доченька, сейчас ему будет больно.
Аленка встала на колени, как можно бережнее прижимая тело журавля к полу. Папа поднял обвисшее, словно мокрая тряпка, крыло и, смочив принесенный Аленкой бинт в теплой воде, принялся промывать рану. Вода в тазике моментально окрасилась в красный цвет, и девочка зажмурилась, чтобы не видеть боли в глазах бедной птицы.
— Так и есть — дробь, — и на дно тазика звонко упал маленький свинцовый шарик.
Почти час папа Аленки с помощью пинцета медленно извлекал из крыла журавля смертоносный заряд, отчего птица, дрожа всем своим телом, пыталась вырваться из рук девчушки, но Аленка только крепче прижимала ее к полу, понимая, что это единственное спасение для журавля.
— Ну что ж, — папа вытер чистой салфеткой окровавленные руки, — похоже, что все вытащил. Кость не повреждена, повезло бедолаге. При надлежащем лечении крыло быстро заживет, и он, я уверен, сможет летать.
Лицо Аленки мгновенно просветлело, а из васильковых глаз снова хлынули слезы, только теперь от радости.
— А как же его нога? — вдруг вспомнила девочка, и счастливая улыбка мгновенно сползла с ожившего было личика.
— Сейчас и с этим разберемся, — папа вновь присел над журавлем, осматривая его безжизненно болтающуюся голень, — здесь посложнее будет. Надо шину наложить, — и он оглянулся по сторонам, ища глазами что-нибудь подходящее для изготовления планки.
— Да вот, — заговорил неожиданно молчавший все время до этого дедуля, — я уже подготовил, — и старик протянул папе Аленки аккуратно оттесанную планку из обычной рейки.
— Какой ты молодец, дедуля! — восхитилась девчушка, в который раз поражаясь умению деда обращаться с инструментами практически одной рукой.
Когда-то давным-давно, во время страшной войны, ему осколком оторвало четыре пальца на правой руке, но он сумел сберечь полковое знамя, сняв его одной рукой с флагштока и спрятав у себя на груди. Это был его последний бой, в котором он лишился и правой ноги. За то сражение он получил свою самую дорогую награду — медаль «За отвагу».
Шина оказалась как раз нужного размера, и папа, приложив ее к месту перелома, крепко прибинтовал к ноге журавля.
— Ну вот и все, — он устало погладил выбившуюся из сил птицу по красной голове и, поднявшись с корточек, бережно поднял ее на руки, — нужно отнести его в стайку. Определим в клетку для теленка. Она все равно сейчас свободна.
Аленка хотела возразить, но в разговор вмешался дедуля. Взяв правнучку за руку, он ласково произнес, глядя прямо в глаза девочки:
— Ему покой нужен, Аленушка. Это сейчас для него главное. Здесь ему тревожно будет, а там он сможет успокоиться и отдохнуть.
Аленка тяжело вздохнула и побежала догонять отца, чтобы помочь ему как следует подготовить клетку для нового питомца.
— Надо будет ему лекарства купить, Аленушка. Придется тебе съездить завтра в аптеку в райцентр. Сама сможешь?
— Конечно, смогу!
— Вот и хорошо. Я с утра составлю тебе список лекарств. А сейчас пошли в дом, журавлю надо побыть одному.

Журка — так назвала подранка Аленка — совсем отказывался от еды, но охотно пил воду. Папа говорил, что это оттого, что птица тоскует по своим родичам и небу. Ведь небо для птицы — это все равно что родительский дом для человека. Всегда, где бы ты ни был, ты будешь тосковать о нем. Особенно в минуты отчаяния. Аленка внимательно слушала отца и пыталась хоть как-то скрасить одиночество несчастной птицы. Ведь в противном случае Журка мог попросту умереть от голода. Вместе с Валеркой они перемалывали на старой мясорубке твердые кукурузные зерна и толкли в старой глиняной ступке яичную скорлупу. Папа говорил, что это для Журки сейчас самая важная еда. Но миска с кормом уже несколько дней оставалась нетронутой, а птица стояла всегда на одном месте, в самом углу клетки, с трудом опираясь на забинтованную ногу.
— Мне очень жаль, Аленушка, но, скорее всего, Журка не сможет пережить разлуку со своей семьей, — печальным голосом произнес однажды папа, стараясь не смотреть девчушке в глаза, — эти птицы не выносят одиночества. Я сделал все, что мог, — и, пряча виноватый взгляд, он вышел из комнаты, так и не взглянув на Аленку.
— Нет… — тихо прошептала девочка, готовая вновь разразиться потоком слез, но, переборов себя и накинув на плечи испорченную кровью курточку, Аленка выбежала из дома и поспешила в стайку.
Журка, покачиваясь, стоял все в том же углу, отрешенно опустив голову. Впервые за все время пребывания журавля в клетке Аленка решилась подойти к нему. Медленно, чтобы не дай бог не испугать бедную птицу, девочка подошла к Журке, протягивая ему полную горсть дробленых кукурузных зерен. Птица подняла голову и только крепче зажалась в угол, пытаясь укрыться от незваного посетителя.
— Ешь, Журка, ну пожалуйста, — свободной рукой Аленка ласково погладила журавля по красной головке, искренне надеясь на то, что он почувствует, как сильно она его любит и что он вовсе не одинок. И что она, Аленка, готова на всю долгую зиму стать его новой семьей.
Крупная слезинка скатилась по бледной щечке и теплой каплей упала прямо на красное оперение. И, словно услышав ее маленькое сердечко, бьющееся в зыбкой надежде, Журка нерешительно протянул голову к вытянутой ладони и аккуратно захватил клювом несколько зерен. Сердце Аленки грозило выскочить из груди от неописуемой радости, но она стояла все так же спокойно, боясь пошевелиться.
— Ешь, Журка, ешь, — тихо, почти шепотом продолжала Аленка, — я с тобой, я рядом.
Журавль еще несколько раз клюнул пищу и отвернулся, закрыв глаза. Аленка осторожно вышла из клетки и, тихонько затворив калитку, кинулась в дом.
— Дедуля! — бросилась она к старику. — Он ел! Немного совсем, но ел! Он поверил мне!
Дед отложил книгу и, сняв очки, протер платочком промокшие вмиг глаза. Прижимая к груди хрупкое тельце правнучки, он с нежностью гладил ее по золотым кудряшкам куцей ладошкой, стараясь не пролить слез на пару с этим чудесным созданием.
— Я верил, Аленушка, я знал, что у тебя все получится! Чистое сердечко и бескорыстная любовь способны не только вылечить, но и с того света вернуть. Главное верить, Аленушка.
— А я и верила, дедуля, — и она звонко поцеловала старика в морщинистую щеку.

Очень скоро Журка пошел на поправку. Раны на крыле перестали кровоточить и затянулись новой кожей, пока еще лишенной оперения. Птица, заметно хромая, теперь свободно перемещалась по клетке и уже не пряталась в угол, завидев людей. Журка даже слегка ткнул клювом в нос любопытную Зорьку, и та, отвернувшись, принялась с деланным безразличием пережевывать свою жвачку, кося все же на него заинтересованный взгляд. Но скоро и ее внимание к новому постояльцу ослабло и жизнь потекла своим чередом.
Каждое утро, едва открыв глаза, Аленка бежала в стайку навесить своего нового друга. Оперенье его очистилось от грязи и крови, и теперь это был настоящий красавец. Вопреки названию, оперение журавля оказалось темно-серым, а совсем не черным, и белым на шее и груди. Только голову украшали черные перышки и яркое красное пятнышко на самом темени. Ростом он доходил почти до груди Аленки, а за последнее время еще и заметно пополнел. Если бы не наложенная шина и заметная хромота, то хоть на конкурс птичьей красоты!
Предварительно сделав уроки, все долгие зимние вечера Аленка проводила в стайке. Она садилась на маленький табурет, на котором обычно мама доила Зорьку, и часами «разговаривала» с Журкой. Девочка рассказывала, как прошел день, что произошло нового в ее жизни, и, если вдруг новости заканчивались, она просто читала ему сказки. Журавль подходил к Аленке и, кладя голову на ее плечо, внимательно слушал ставший для него родным голос.
Но вот и прошла долгая зима. Однажды придя с работы, папа сказал, что пришла пора снять повязку с Журкиной лапы. Вся семья, и даже дедуля, отправились в стайку. Папа аккуратно срезал ножницами старые бинты, пока Аленка нежно прижимала птицу к себе, и убрал деревянную планку. Птица робко встала на поврежденную некогда ногу и, слегка покачнувшись, сделала первый шаг. Потом еще. И еще. Теперь Журка почти не хромал, и папа, поставив под громкие аплодисменты зрителей диагноз «здоров», велел всем покинуть помещение. Аленке было разрешено остаться, и она еще долго сидела на табурете, с восторгом наблюдая, как птица все увереннее ходит по просторной клетке.

Буйно зацвели весенние сады, наполнив прозрачный воздух неповторимым ароматом пробуждения. Дни стали длиннее, ночи — короче, а в болотах у деревни озорные лягушки наперебой заводили свои звонкие трели, готовясь к брачному сезону. И только Журка опять загрустил, все чаще заглядываясь на крохотное оконце под самым потолком стайки.
— Журавли прилетели, — сказал однажды папа и, тяжело вздохнув, продолжил: пора, доченька, Журку на волю отпускать. Там его дом.
Аленка знала, что рано или поздно это все равно случится и ей придется расстаться с птицей, поэтому приняла слова папы совершенно спокойно, хотя в глубине души больно заныло. Но и держать птицу при себе она не могла, это было бы слишком жестоко.
В тот же день дедуля с Аленкой отправились за околицу, прихватив и притихшего журавля. Он словно опять почувствовал Аленкино настроение и, безропотно позволив взять себя на руки, прижался к ее груди.
На опушке у самого леса Аленка бережно опустила журавля на землю, и тот, в последний раз взглянув на девчушку, словно не веря в происходящее, сначала медленно, а потом все быстрее побежал по весенней траве и, наконец, взлетел. Аленка широко открытыми глазенками наблюдала за дивным полетом, все больше убеждаясь в том, что ее участие в жизни журавля окончено. Сделав круг почти над самыми головами дедули и Аленки, журавль взмыл высоко вверх и вскоре скрылся из вида за макушками деревьев. И лишь маленькое серое перышко, долго кружа в воздухе, опустилось к ногам девочки, словно прощальный привет в благодарность за ее доброту. Аленка подняла перо с земли и аккуратно убрала в карман куртки, решив, что навсегда сохранит его в память о новом, но таком далеком друге.
Лето. Оно всегда пробегает быстро, оставляя на сердце восторженную радость от разных веселых событий — купания в теплой речке, от сладкого запаха скошенной травы, приветливого солнышка и неистовых гроз. Этим летом Аленка опять работала с мамой на уборочной и часто ловила себя на том, что ищет взглядом знакомый силуэт среди пролетающих высоко в небе птиц. Но чуда не случилось. Журка навсегда исчез из ее жизни, и девочка искренне надеялась, что теперь у него все хорошо.
И опять наступила зима. Морозная, как никогда, снежная, с высокими сугробами и частыми, пронизывающими насквозь вьюгами.
Вот и сегодня за окном бушевала метель. Папу вызвали по телефону на ферму, где срочно понадобилась его помощь. Ферма располагалась далеко за деревней, но если идти по тропинке, то можно было добраться до нее совсем быстро. Однако зимой обычно по ней никто не ходил, лишь изредка недотепа-прохожий сворачивал на знакомый путь, оставляя на рыхлом насте глубокие ямы от провалившихся в снег ног. Мама Аленки так же работала на ферме и домой возвращалась всегда поздно. Зачастую только тогда, когда Аленка уже спала и «смотрела десятый сон».
Из комнаты дедули раздался непонятный шум, и, быстро соскочив со своей постели, Аленка поспешила на звук, решив, что старик, по обыкновению, опять что-то уронил и ему, возможно, нужна ее помощь. Так часто случалось. Зайдя в его комнату, Аленка остановилась, испуганно наблюдая за тем, как неверной, дрожащей рукой дедуля пытается достать из маленького пластмассового пузырька какую-то таблетку. На его таком родном лице маской застыла гримаса нестерпимой боли. Опомнившись, Аленка рванула к старику и, выхватив из его руки лекарство, быстро достала пилюлю. Дед смотрел на нее широко раскрытыми глазами, но ничего не говорил. С силой разжав своими ручонками губы дедули, Аленка пальцем пропихнула таблетку ему в рот, и в этот самый момент лампочка в комнате часто заморгала, а вслед за этим совсем потухла. Недолго думая девчушка побежала в свою комнату, натыкаясь в темноте на всевозможные предметы и косяки дверей, в надежде отыскать телефон. Она лихорадочно пыталась вспомнить, куда положила ставшую вдруг такой нужной вещь, и не могла.
— Дедуля, — громко позвала Аленка.
Из комнаты деда донесся слабый стон.
— Дедуля, потерпи немножечко. Я сейчас за папой сбегаю и вернусь. Я быстро.
Схватив с вешалки первую попавшуюся под руки куртку, нацепив вязаную шапку и наспех засунув ноги в валенки, Аленка выскочила в непроглядную темень.
Ледяной ветер ударил по мокрому от слез лицу девочки, мгновенно осев на щеках белым инеем, но Аленка даже не заметила этого. Выбежав со двора, она со всех ног рванула по дороге в сторону фермы. Добежав до перекрестка, девчушка вспомнила о летней тропинке и, решив, что так она сможет значительно сократить путь, свернула в ее сторону. Было совсем темно, и девочка просто пыталась угадать дорогу, не различая ничего перед собой. Сначала твердый наст легко выдерживал легкий вес Аленки, но спустя какое-то время нога девочки все же провалилась в глубокий сугроб. Пытаясь выбраться из снежной ловушки, Аленка легла на наст и, отчаянно царапая снег тонкими пальчиками, вспомнила о том, что забыла надеть рукавички. Льдинки таяли под ее теплыми ладошками, отчего руки заледенели и совсем перестали слушаться. Холодный ветер безжалостно пробирался сквозь тонкую материю легкой курточки, и Аленкино тело охватил озноб. Ей все-таки удалось наконец выдернуть из сугроба застрявшую ногу, но только валенок так и остался где-то глубоко под снегом. Аленка поднялась на ноги, боясь опять провалиться, и огляделась. Все та же плотная темнота окружала ее, и она поняла, что окончательно сбилась с пути.
Аленка сунула озябшие руки в карманы тощей курточки в слабой надежде хоть чуточку согреться, но, уколов обо что-то острое палец на правой руке, быстро вытащила ее обратно и раскрыла машинально сжатую от резкой боли ладонь. В ее руке оказалось перышко. То самое, которое прошлой весной обронил, улетая, Журка. Девочка давно забыла про него, и вот сейчас оно лежало у нее на ладошке и излучало слабый, но теплый свет. Ветер легко подхватил его и быстро погнал по твердому насту. Аленка, боясь упустить этот лучик надежды, почти бегом бросилась за ним вдогонку. Но странное дело: когда девочка отставала или падала, перышко спокойно лежало на снегу, все так же излучая чуть заметный свет, но стоило Аленке подойти к нему, как оно тотчас срывалось с места и летело дальше, словно указывая ей дорогу.
Скоро Аленка совсем выбилась из сил и, усевшись прямо на снег, устало закрыла глаза. Она больше не чувствовала холода. Напротив, по ее телу побежало блаженное тепло, и ей невозможно захотелось спать. Она вспомнила жаркое лето, зеленые луга с бессчетным количеством ярких цветов, пение птиц по утрам на покосе, то, как они с Валеркой запускали сделанного дедулей бумажного змея…
Дедуля… Как он там без меня? Аленка подняла отяжелевшие веки и посмотрела на небо. Метель прекратилась, а на чистом небе опять засеяли яркие звезды. Она перевела взгляд на перышко, лежавшее совсем рядом от нее, но сил подняться или хотя бы просто протянуть к нему руку уже не было… Вдруг перышко медленно поднялось над землей и, ярко вспыхнув, ослепительным синим пламенем исчезло из вида. Где-то совсем рядом послышался голос папы, зовущий Аленку, но она не смогла откликнуться, окончательно погружаясь в сладкий сон…
Проснулась Аленка уже дома, в своей кровати. Сквозь зашторенные окна пробивался дневной свет. Рядом на стуле сидела мама и, увидев, что девочка открыла глаза, ласково улыбнулась.
— Как же ты нас напугала, Аленушка, — в ее глазах блеснула слеза, — мы чуть с ума не сошли с папой, пока тебя искали.
— Как дедуля? — Аленка вспомнила, зачем она вышла вчера из дома в такую метель.
— Дедушка в больнице. Врач сказал, что с ним будет все в порядке, но ему надо немного подлечиться. Ты молодец, что догадалась засунуть ему в рот таблетку, она-то его и спасла, — мама нежно погладила девочку по разметавшимся по подушке кудряшкам, — как ты себя чувствуешь?
— Нормально. Только горло немножко болит.
— Это пройдет, Аленушка. Доктор сказал, что ты просто простудилась, но ничего страшного не случилось. Как хорошо, что ты догадалась взять с собой фонарь, иначе мы б тебя ни за что не нашли.
— Какой фонарь? — спросила Аленка, открыв широко глаза.
— Которым ты смогла подать нам сигнал, — спокойно ответила мама, — правда, мы так его и не нашли, ну да и бог с ним…
— Это было перышко, мама. Журкино перышко!
Мама удивленно подняла бровь, но ничего не ответила. Просто подошла к окну и, о чем-то задумавшись, долго смотрела в серебристую даль…

4. Подарок

Хоть и выдалась в этом году зима суровая, вьюжная, с трескучими морозами и неуемными метелями, но к концу февраля все чаще стало проглядывать сквозь серую пелену неба ласковое солнышко. Еще не такое щедрое на тепло, как хотелось бы, но уже чувствовалось приближение весны.
Аленка с Дашей готовились к выступлению на концерте, посвященному Международному женскому дню 8 марта, и потому все свободное время проводили в сельском Доме культуры, или в клубе, как его все называли.
Специально к выступлению мама пошила Аленке замечательное платье из розового шелка, сточенное в аккурат по хрупкой фигурке девочки, и с огромными белыми розами по левому плечу. Аленка глаз оторвать от обновки не могла — до того оно было красивое. Она живо представляла себе, как выйдет на сцену и все, а особенно рыжий Валерка, ахнут от такой красоты.
Сегодня была последняя, «контрольная», как говорила мама, примерка. Аккуратно надев на себя это великолепие, еще кое-где скрепленное булавками, Аленка, покрасовавшись перед зеркалом, наконец-то решила показать платье дедуле. Старый ветеран, по обыкновению, сидел в инвалидной коляске в своей маленькой, но уютной комнате и читал свежую газету. Увидев Аленку в новом платье, он долго, внимательно смотрел на нее сквозь толстые стекла очков, явно любуясь правнучкой.
— Как же ты, Аленушка, на свою прабабушку похожа, — наконец произнес старик, вытирая одиноким пальцем правой руки набежавшие вдруг слезы, — такая же красавица!

И словно вспомнив невзначай о чем-то важном, но давно забытом, дедуля суетливо-быстро подъехал на своей коляске к старому комоду и стал поочередно выдвигать деревянные ящики, перебирая всевозможные коробочки, скопившиеся за многие годы. Наконец он достал маленькую, обшитую темно-вишневым бархатом шкатулочку и, бережно стерев с нее пыль, открыл. На дне шкатулки огнем сверкнули два крошечных камушка, вправленных в незатейливую золотую оправу.
— Это серьги твоей прабабушки, а ей они от ее бабушки достались, — и он протянул коробочку правнучке, — теперь твоя очередь по всему пришла. К этому платью, я думаю, они идеально подойдут.
Аленка взяла шкатулку из рук дедули и невольно залюбовалась подарком. Серьги были совсем маленькие, можно сказать крохотные, с небольшими лучистыми камушками в самой серединке резных листочков, словно переливающиеся на утреннем солнце капли росы.
— Какая красота! — Аленка смотрела на серьги и не могла отвести глаз. — А можно я их примерю?
— Конечно, Аленушка, они теперь твои.
Девочка бросилась к зеркалу и легко вставила в розовые ушки подарок дедули, тихо щелкнув «английскими» замочками. Теперь камушки засверкали еще ярче, отражая в себе все цвета, какие только можно себе представить.
— Береги их, Аленушка. Как память береги, — повторил старик и опять смахнул слезу.
— Обязательно сберегу, дедуля, — и Аленка, звонко поцеловав старика в мокрую щеку, побежала показывать подарок маме.

Вот и наступил долгожданный день. Сегодня вечером все село соберется в клубе смотреть концерт, а сейчас, пока еще утро, Аленка с лучшей подружкой Дашей ехала на стареньком сине-белом «пазике» в районный центр. Для выступления Даше не хватало новых туфель, и сейчас девочки отправились именно за ними на большой районный рынок, где и «выбор был лучше, и цены ниже». Так утверждала Дашина мама, а она в покупках «знала толк». Автобус слегка потряхивало на неглубоких выбоинах в асфальте, отчего ехать было еще веселей.
Краем глаза Даша заметила, что швенза на одной серьге у Аленки расстегнулась, и она даже хотела ей об этом сказать, но тут вспомнила, что вчера она просила у лучшей подружки одолжить ей эти серьги для выступления, ведь они так шли к ее белому в блестках платью, но Аленка ей отказала, придумав глупую причину про деда, который придет на нее посмотреть. Можно подумать, он увидит в серьгах она или нет! Он старый и слепой, а сцена высокая. Да и может, и не придет он вовсе, ведь по скользкой дороге на инвалидной коляске больно-то не наездишь. Просто пожадничала, наверное, вот и все. И Даша отвернулась к окошку, сделав вид, что ничего не видела.
Подружки долго ходили по рынку, прежде чем Даша выбрала себе замечательные белые босоножки на каблучке и с большим белым бантом впереди. Лицо подружки светилось от радости, и Аленка решила, что Даша больше не обижается на нее за то, что она не дала ей серьги. Она потом Даше обязательно даст их на время, но сейчас ей так хотелось порадовать дедулю! Аленка машинально прикоснулась к мочке уха и замерла: серьги на месте не оказалось! Она растерянно огляделась по сторонам, выискивая в грязном снегу искрящуюся капельку, но ее нигде не было видно. Даша весело щебетала о чем-то рядом, но Аленка даже не слышала ее, думая лишь о том, как она посмотрит в глаза дедуле. «Береги их как память» — сказал он, а она? Она их потеряла! Вторая серьга оставалась на месте, но это уже не имело значения.
— Аленка, ты чего так расстроилась? — Даша смотрела в глаза подруги, пытаясь понять внезапную смену ее настроения. — Из-за босоножек, что ли? Завидуешь? Не переживай так, твои туфли тоже хорошие, правда, ты в них на первое сентября была, ну так кто об этом сейчас вспомнит!
— При чем здесь туфли? — по щекам Аленки потекли слезы. — Я серьгу потеряла, которую мне дедуля подарил…
— Ох и влетит же тебе! Они, наверное, больших денег стоят. Камни, видела, как сверкают!
— И деньги тут ни при чем, — из-за слез девочка почти не могла говорить, — это память, понимаешь?
— Ну, на память у тебя еще одна есть. Теперь мы ее уже не найдем, а нам на автобус надо спешить.
Аленка еще раз внимательно огляделась вокруг и согласилась с подружкой. До рейсового автобуса оставалось совсем немного времени, а еще надо было дойти до вокзала, перепрыгивая и обходя огромные лужи от таящего под теплыми, совсем уже весенними лучами солнца. Из-за непрекращающихся слез она почти не видела дороги и просто плелась за тащившей ее за рукав куртки Дашей. Неожиданно Аленка столкнулась с невесть откуда взявшейся старушкой и еле успела подхватить ее под локоть, помогая не молодой уже женщине избежать падения в грязь. К счастью, старушке удалось удержаться на ногах, и девочка помогла несчастной выбраться на ровный участок дороги. Женщина горячо поблагодарила Аленку и, прищурив глаза, стала всматриваться в то самое место, где только что чуть не села в лужу в прямом смысле этого выражения.
— Что-то не так? — участливо спросила девчушка, понимая, что времени на утешительные разговоры у нее уже нет. Вот-вот автобус покинет вокзал, а следующий рейс будет только вечером, и она сейчас очень рискует не попасть на столь долгожданное выступление, пусть даже и без серег.
— Очки… — слабым голосом произнесла старушка. — Я только что обронила очки. Без них я ничего не вижу.
Аленка вошла в грязную лужу и почти сразу заметила лежащие на ее дне очки. Пластмассовая черная оправа была легко заметна даже в мутной воде. Девочка опустила руку в ледяную жижу и, вытащив очки, уставилась на них долгим взглядом.
— Аленка, — раздался за спиной нетерпеливый голос Даши, — мы опаздываем! Автобус через пять минут! Отдавай скорее эти несчастные очки и побежали!
— Здесь одного стекла нет, а другое треснуло…
— Да тебе-то какая разница? Отдавай и пошли, — Даша опять попыталась схватить Аленку за рукав, — опоздаем же!
— Ты беги, — тихо произнесла Аленка, — а я бабушку провожу. Как же она одна до дома доберется?
— Ты с ума сошла? У тебя же сольный номер! Ты к нему полгода готовилась!
— Езжай без меня, — Аленка решительно шагнула к старушке, беря ее под руку, — ты там моим все объясни, только про серьгу не говори пока, ладно? Я сама потом все объясню. И скажи, что я вечерним автобусом приеду, пусть не волнуются.
Даша еще раз посмотрела на часы и со всех ног бросилась к видневшемуся за поворотом автовокзалу.
— Ты бы тоже поспешила, милая, — тихо проговорила женщина, — раз у тебя сегодня такой ответственный день. Доберусь я как-нибудь потихоньку…
— Ну что вы, бабушка, не могу я вас на дороге в такой ситуации оставить. Очки-то из-за меня сломались. Вечно я под ноги не смотрю.
В голосе Аленки уже не было ни капли сомнения в принятом решении, и старушка успокоилась.
— Давайте я вас до дома провожу. Вы где живете?
Женщина назвала ей улицу и номер дома. Адрес Аленке оказался совсем незнаком, и она просто пошла рядом со старушкой, бережно держа ее под руку.
— Меня Аленкой зовут, — представилась девочка, просто для того, чтобы не молчать, — а вас?
— Зоя Яковлевна, — улыбнулась женщина. Ее лицо как-то сразу вспыхнуло необычайной добротой, и она показалась Аленке гораздо моложе, чем в самом начале, — можно просто баба Зоя.
— Баба Зоя, а к вашему дому далеко идти?
— Не очень. Да я бы и сама добралась. Может, ты все-таки побежишь, догонишь свою подружку?
— Я уже все равно опоздала, — тяжело вздохнула Аленка, — но зато я познакомилась с вами! — и она весело рассмеялась, понимая, что ничего уже не изменить.
— Вот мы и пришли, — Зоя Яковлевна остановилась у небольшого, выкрашенного в ярко-зеленый цвет домика с белыми резными ставнями, — здесь я и живу.
— Ой, совсем забыла! — девочка протянула старушке испорченные очки, которые все еще держала в свой руке.
— Да зачем они мне теперь? Надо новые в аптеке заказать, а эти… — она приняла из рук Аленки осиротевшую без линз оправу и ощупала ее тонкими длинными пальцами, — надо выкинуть. Они долго служили мне «верой и правдой», — снова улыбнулась женщина, — но ничто не вечно на этом свете…
— Кроме добра…
— Как ты сказала?
— «Ничто не вечно на этом свете, кроме добра…» — так мой дедуля говорит.
— Знаешь, а пойдем ко мне чай пить! Ноги у тебя, наверное, совсем промокли, и чашечка горячего ароматного чая тебе совсем не помешает.
— Пойдемте, — легко согласилась Аленка и с радостью вошла в широко распахнутую гостеприимной хозяйкой калитку.
В доме Зои Яковлевны было тепло и уютно. Аленка с удовольствием сняла насквозь промокшие ботинки, и женщина сразу поставила их на теплую печку. Затем она подошла к старинному резному буфету и достала из ящичка очки. Они были совсем старенькие, с одной дужкой и с резинкой вместо второй.
— Ну вот, — улыбнулась женщина, — теперь все в полном порядке, — и она ласково посмотрела на девчушку сквозь толстые стекла, — проходи, Аленушка, будем чай пить.
Пока на газовой плите закипал веселый чайник, Зоя Яковлевна поставила на стол мед, варенье, печенье, конфеты и еще множество сладостей. Было заметно, что она очень рада случайной гостье и рада выставить на стол все свои запасы сладостей.
— А вы одна живете, баба Зоя? — Аленка с восхищением рассматривала ажурные занавески, вывязанные умелой рукой из простых ниток.
— К сожалению, это именно так.
— У вас что, совсем-совсем никого нет?
— Почему же? — засмеялась женщина, — у меня есть сын, он живет далеко на севере, а еще у меня есть два внука и даже одна правнучка.
— Тогда почему вы одна? — Аленка смотрела на старушку огромными глазами, пытаясь понять, как же она одна со всем этим справляется? Колодец во дворе — девчушка его сразу приметила — печка, опять же, дрова. И дома так все чисто и красиво, как в сказочной избушке: все в кружевах и уютных самотканых полосатых ковриках.
— Я привыкла. А если быть точнее, — Зоя Яковлевна разлила по веселым цветастым чашкам горячий чай, — я без этого свою жизнь уже и не мыслю. Отними у меня все это — и жизнь, наверное, закончится. Сын и внуки звали меня к себе, но я отказалась.
Чай оказался восхитительно ароматным, с тонким привкусом мяты и липы. Аленка с удовольствием отхлебывала из чашки кипяток, пробуя поочередно подставляемые к ней поближе угощения.
— Они часто звонят, — продолжала женщина, — иногда приезжают. Главное — не забывают, а это самое важное. А твои, Алена, бабушка и дедушка где?
— Мама моя сирота и не помнит своих родителей. А папин папа давно умер от неизлечимой болезни, а мама его вышла еще раз замуж и теперь живет за границей, — Аленка вздохнула. — Зато у меня есть дедуля! Он просто замечательный!
— А кем тебе приходится дедуля?
— Он мой прадедушка. А еще он герой!
— Как интересно, — Зоя Яковлевна принялась убирать со стола, заметив, что девчушка больше ничего не ест.
— Он во время боя знамя полковое за пазуху спрятал, хотя и был серьезно ранен. Ему тогда всего 19 лет было, а на фронт он пошел в 17!
— Да … — женщина вышла в другую комнату и скоро вернулась со старым альбомом в руках, — страшная война была. Самая кровопролитная война за всю историю человечества.
— Я знаю. А вы воевали?
— Я тогда совсем маленькая была — от горшка два вершка, — лицо женщины опять осветила ясная улыбка, — не довелось. А вот папа мой воевал.
Зоя Яковлевна положила альбом на стол и присела рядом с Аленкой, придвинув стул поближе.
— Мы тогда в Ленинграде жили. Вот это наш дом до войны, — старушка указала на старую пожелтевшую фотографию с городским пейзажем, — так выглядел Ленинград в начале сорокового…
— Красивый дом, — Аленке и вправду понравилось невысокое старинное здание с красивой витиеватой лепниной по фасаду, — прям как усадьба в кино.
— А это и была усадьба. Хозяин, известный в те времена купец, уехал за границу сразу же после революции, а дом отдали под жилье нуждающимся. В этом доме родилась моя мама, а потом уже и я.
Зоя Яковлевна с тоской смотрела на старую, с потрепанными краями, открытку, и Аленке даже на секундочку показалось, что женщина забыла о ее присутствии в своем доме.
— А как вы в наших краях оказались? Ведь Ленинград во-о-он как далеко.
— Фашисты разбомбили наш дом, — Зоя Яковлевна опять посмотрела на старое фото, и по ее щеке скатилась слеза, — мы с мамой переселились в соседний, давно опустевший. Мама работала и редко бывала дома. Мы с моим младшим братишкой тихо сидели в пустой комнате и ждали ее. Мебель, книги, одежду — почти все наши вещи мы сожгли в старой железной печке, чтобы хоть как-то обогреться. Мама приходила ненадолго раз в день и приносила три ломтика хлеба. Если ей удавалось найти хоть что-то, чем не брезгует огонь, то мы пили горячий чай. Ну как чай, — улыбнулась женщина, — кипяток. Но тогда этот кусочек хлеба и кружка кипятка казались нам вкуснее любых конфет. Брат мой сильно простудился, а лекарств не было. Мама два дня сидела около него, пытаясь отогреть дрожащее тельце, но это не помогло… ему было тогда три года… Потом мы переселились в подвал, где все-таки были люди. Такие же несчастные, как и мы, но в их окружении мне было почти не страшно оставаться, пока мама находилась на работе. Теперь она приносила целых полтора кусочка хлеба и утешала меня тем, что за хорошую работу ей добавили паек. И хоть я и подозревала, что она просто делит со мной свой кусочек, все равно не могла отказаться от этой лишней крошки хлеба. А вскоре не стало и мамы: она просто ушла на работу и не вернулась. Несколько дней я напрасно ждала ее, забившись в старые тряпки в углу подвала, умирая от голода. Когда стало понятно, что мама больше не придет, какая-то женщина посадила меня рядом со своими детьми, девочкой моего возраста и мальчиком чуть постарше, и сказала, что теперь всю раздобытую еду они будут делить на четверых. Дети на удивление спокойно приняли меня в свой круг, и вскоре мы стали одной семьей.
Зоя Яковлевна надолго задумалась, но потом, спохватившись, встала со стула и, взяв Аленку за руку, повела ее в комнату, где на стенах в старых деревянных рамках хранились, по-видимому, самые дорогие для нее фото.
— Это мой отец, — старушка указала на маленький портрет в верхнем углу рамки, — он Дорогу жизни защищал. Слышала, Аленушка, о такой?
— Мне дедуля рассказывал, — кивнула Аленка, всматриваясь в молодое красивое лицо на старом фото.
— А это тетя Варя, она-то меня и взяла к себе после смерти мамы. До конца войны я прожила в ее семье, а потом вернулся папа, и мы с ним уехали на Дальний Восток. Он военным был — куда Родина пошлет, там и дом. Так мы здесь и остались. Я замуж вышла, тоже за военного, жила-то в гарнизоне, потом сын родился… В Ленинграде у меня после войны из родных никого не осталось — всех война отняла…
— А это кто? — с портрета на Аленку смотрела веселая, вся в веснушках девчушка с длинными косичками лет шести.
— А это я, — рассмеялась Зоя Яковлевна, — изменилась, да?
— Совсем чуть-чуть, — подхватила Аленка шутку и тоже весело засмеялась.
Баба Зоя еще долго перечисляла имена изображенных на фотографиях людей, а Аленка внимательно слушала ее и думала: как же это страшно, когда война! Когда дома превращаются в руины, дети умирают от голода и холода, а мамы и папы не в силах им помочь, и как больно терять навечно родных, близких и просто дорогих тебе людей.
Женщина закончила свое повествование и виновато посмотрела на девочку:
— Ой, совсем я тебя заболтала, Аленушка, прости меня. Просто так часто теперь бывает, что и поговорить не с кем…
— Да ничего, баба Зоя, мы с дедулей тоже часто разговариваем, даже не пойму о чем, но тема всегда как-то сама собой находится. А у вас пианино! — Аленка подошла к черному блестящему инструменту и, бережно приподняв крышку, нежно коснулась пожелтевших клавиш.
— В молодости я преподавала музыку, — Зоя Яковлевна села на стул, и комната заполнилась необычайно красивой музыкой. Вообще, в этом доме Аленке все напоминало сказку: и белые кружевные занавески, и обшитые таким же кружевом пузатые пуховые подушки, и даже покрывала на диване и креслах вторили общему убранству комнаты. Словно это и не жилище одинокой старушки, а будуар маленькой принцессы. И эта волшебная музыка, льющаяся из-под тонких музыкальных пальцев доброй феи.
Зоя Яковлевна перестала играть, а Аленка все так и стояла в оцепенении, словно околдованная уникальной увертюрой.
— Это Чайковский, из «Детского альбома». Ты знакома с Петром Ильичом?
— Я слышала «Щелкунчика», — к сожалению, Аленка больше ничего не смогла вспомнить из произведений великого композитора, и ей даже стало немного неловко от этого.
— Ну и ладно, — закрыла тему Зоя Яковлевна, заметив замешательство девочки, — я случайно подслушала, что у тебя сольное выступление должно было состояться сегодня. Значит, ты поешь?
— Немного, — опять смутилась девчушка, — я еще только учусь.
— Тогда давай петь! Сегодня все-таки наш праздник — 8 марта!
— Ой, я совсем забыла, — улыбнулась Аленка, — поздравляю вас!
— И тебя, милое дитя, с этим замечательным праздником! Так, что будем петь?
— Я даже не знаю…
— Тогда давай ту самую, которую ты полгода готовила. Я подыграю.
И Аленка, встав посередине комнаты, запела. Она пела так, как никогда раньше не пела, даже на генеральной репетиции. Звонкий голос не умещался в тесном пространстве комнаты и прорывался сквозь ветхие стены деревянного домика на улицу, заставляя останавливаться посреди улицы редких прохожих.
— …Только мы с конем по полю идем,
Мы с конем вдвоем по полю идем, —
пела девчушка под прекрасный аккомпанемент старого рояля, наслаждаясь и прекрасной игрой музыканта, и замечательными словами автора.
— Аленушка, ты чудо! — Зоя Яковлевна восторженно посмотрела на девочку. — У тебя прекрасные музыкальные данные. Тебе обязательно музыке учиться надо. Из тебя получится суперзвезда!
— Я не хочу быть суперзвездой, я хочу быть ветврачом, — Аленка, смущаясь, закрыла лицо ладошками.
— Ветврач — это тоже очень хорошо, но все же… Ты можешь приезжать ко мне по выходным, и я буду давать тебе уроки музыки. От этого мы оба выиграем — ты будешь спасать меня от безделья, а я учить тебя тому, что умею. Ты согласна?
— Согласна! — и Аленка обняла старушку, ставшую ей совсем родной за такой короткий срок. — Я обязательно приеду, баба Зоя! А сейчас мне пора идти, — Аленка посмотрела на висящие на стене вполне современные часы и вышла из комнаты.
Ботинки ее совсем высохли, и она с удовольствием засунула ноги в их теплое, нагретое печкой нутро.

До автовокзала Аленка дошла совсем быстро, хотя вовсе не торопилась. Дом Зои Яковлевны оказался удивительно рядом со станцией, и прихода автобуса ей пришлось подождать. Настроение у девчушки было совсем праздничное, и она, приветливо улыбаясь прохожим, думала о том, какой замечательный сегодня день. А еще она думала об этой удивительной женщине, перенесшей все тяготы далекой страшной войны и сумевшей пронести сквозь боль, расстояние и время самое важное, что дано человеку — любовь и доброту.
На стоянку прибыл все тот же полосатый ПАЗ, и громкий женский голос через микрофон объявил посадку. Автобус оказался почти пустым, и Аленка села на то самое место, на котором она сидела утром, направляясь в райцентр за новыми туфлями для Даши. Улыбчивая кондукторша оторвала билет и, пожелав счастливого пути, прошла на свое место в самом начале салона. От нечего делать девочка принялась рассматривать яркий кусочек бумаги, машинально складывая в голове напечатанные черной краской цифры. Скоро Аленка с восторгом обнаружила, что сумма первых трех цифр равняется сумме последних трех чисел. Счастливый билетик! Аленка еще раз проверила и, не обнаружив ошибки, принялась перечислять в голове все свои самые сокровенные желания. В этот момент билет выскользнул из ее руки и упал на пол, прямо под то самое кресло, где она сидела. Девочка присела на корточки и стала шарить рукой по грязному полу в надежде таким образом отыскать потерю. Не сумев ничего обнаружить на ощупь, Аленка опустилась на колени и заглянула под сиденье. Неожиданно яркий лучик сверкнул прямо перед ее глазами, ослепив на мгновение. Девчушка протянула руку и вытащила на свет предмет, который таким необычным образом привлек к себе ее внимание. Она растерянно глядела на свою руку, все еще не веря глазам. На ее маленькой ладони лежал резной золотой листик с крохотным камушком-росинкой посередине.

5. Звездопад

Этой весной дедули не стало…
Аленка шла за медленно двигающейся машиной, обшитой ярко-красной материей, все еще не веря в случившееся. Он ушел тихо, во сне, никого, как всегда, не потревожив, и мама с папой даже не сразу заметили его уход. А потом, когда Аленка вернулась из школы, папа сообщил ей эту печальную новость. Не дослушав слов отца, девочка бросилась вверх по ступенькам крыльца и, не разуваясь, побежала в комнату старика. Его кровать оказалась пустой и застеленной свежим бельем с веселым рисунком. В углу у окна сиротливо притулилось инвалидное кресло, будто испугавшись навалившегося невзначай одиночества. Девочка медленно опустилась на край старой скрипучей кровати и, закрыв лицо руками, заплакала. В комнату тихо вошла мама и, присев рядом, начала говорить какие-то слова, видимо, пытаясь утешить, но Аленка ничего не слышала. То ли от полного осознания потери, то ли от ласкового голоса матери плакать хотелось еще больше, и, не выдержав напора разбушевавшихся чувств, девочка упала на мягкую подушку лицом вниз и разрыдалась во весь голос, более не в силах гнать от себя мысль, что все это не правда, а всего лишь жестокая, неуместная шутка…
На похороны дедули пришло все село. Все знали и любили старого ветерана. Приехали люди из близлежащих поселков, а также из администрации района и даже края. Стоя у самого края могилы, какой-то важный дяденька в очках и дорогом костюме долго и красиво говорил о старике, герое Великой отечественной войны и Социалистического труда. О том, как в 17 лет дедуля, соврав в военкомате, что ему почти 19, отправился добровольцем на фронт, как спасал полковое знамя, будучи смертельно раненным, как потом, потеряв в своем последнем бою ногу и четыре пальца правой руки, работал не покладая рук на благо родины, стараясь успеть за всеми остальными и принести максимум пользы.
Все это Аленка знала с детства, папа рассказывал, но только сейчас девочка поняла, каким героем был на самом деле ее прадедушка. До этого момента он всегда был для нее просто дедулей — добрым, ласковым и любимым. А теперь его нет. Из глаз девочки вновь хлынули слезы…
После похорон односельчане толпой ввалились в их дом и сели за подготовленные, заставленные нехитрой снедью столы. Они громко вели разговоры на разные темы, часто упоминали дедулю, иногда даже смеялись, если в чьей-то памяти всплывала забавная история.
Аленка в это время тихонько сидела в комнате дедули, глядя в окно и плотно закрыв двери. Сейчас ей хотелось только одного: чтобы все эти люди поскорее ушли и оставили их дом, а также его обитателей один на один со своей болью.
А за окном бушевала весна! С треском лопались налившиеся жизнью почки деревьев и робко пробивались на свет нежно-изумрудные шелковые листочки. На первых весенних цветах набухали бутоны, готовясь к пышному цветению, и только старый розовый куст, росший прямо под окном дедулиной спальни, не проявлял никаких признаков жизни. Сколько Аленка себя помнила, столько этот куст и рос на этом месте. По весне они со стариком тщательно выпалывали траву вокруг него и обрезали старые засохшие ветки, а в середине лета он покрывался множеством ярко-красных цветов. По утрам дедуля прямо через подоконник срезал по одному пахнущему почему-то малиновым вареньем цветку и ставил в высокую хрустальную вазу в комнате девочки. Аленка чувствовала себя тогда настоящей принцессой. Она хоть и знала, кто приносит ей эти прекрасные розы, но все равно делала вид, что не догадывается. При этом она громко ахала и восклицала: «Какая прелесть! Интересно, кто же мне их принес?» Дедуля молча смотрел на нее веселыми глазами, старательно делая вид, что он к этому событию нисколько не причастен… Больше не будет ни каких роз. И дедули больше не будет…
За своими воспоминаниями Аленка даже и не заметила, как голоса в соседней комнате совсем стихли, а за окном наступил вечер. Она медленно прошла в свою комнату и, быстро скинув одежду юркнула под одеяло, притворившись спящей. В комнату постучали, а потом кто-то, тихонько отворив дверь, подошел к кровати девочки
— Умаялась совсем, — раздался ласковый голос мамы, и ее теплые нежные руки заботливо поправили одеяло. Затем дверь так же тихо затворилась, а Аленка еще долго просто лежала в постели, глядя в потолок, ни о чем не думая.

День Победы!
Каждый год вся их небольшая, но дружная семья ездила в этот день в райцентр на Парад Победы. Всего несколько дней старый ветеран не дожил до главного, как он говорил, праздника в своей жизни, и от этого Аленке становилось еще больнее на душе. Вчера папа по просьбе девочки вставил фотографию дедули в скромную деревянную рамочку, и теперь Аленка, глотая слезы, гордо несла высоко над головой прикрепленный к длинному шесту портрет. Повсюду звучали с детства знакомые мелодии, и девчушка громко подпевала исполнителям известных, давно уже ставших народными песен точно так, как всегда это делал дедуля. Глаза его в этот момент как-то по-особенному сияли, и он выглядел совсем молодым.
Рядом с Аленкой шла Зоя Яковлевна. В руках она держала все ту же фотографию со стены с изображением очень красивого, похожего на артиста мужчины, которую девочка много раз видела, бывая в доме одинокой блокадницы. Она тоже пела, правда, не так громко, как Аленка…
На следующий день сразу после занятий в школе Аленка, по обыкновению, зашла в комнату дедули и замерла: комната была совсем пуста. Исчезли белые кружевные занавески, старый комод, кровать, стол и даже старая люстра с длинными стеклянными подвесками. Лишь почти новое инвалидное кресло одиноко стояло посреди комнаты, испуганно ожидая своей участи.
— Папа! — Аленка стремглав кинулась прочь из комнаты. — Папа!
— Что случилось, Аленушка? — отец вышел к ней навстречу из другой комнаты, силясь понять, что же так взволновало девочку.
— Папа, зачем? — Аленка с трудом выговаривала застревающие в горле слова. — Зачем вы это сделали?
— Что — это? — папа растерянно смотрел на дочь, ничего не понимая. — Что мы сделали?
— Дедулина комната, — Аленка не в силах больше сдерживать себя опять разрыдалась, — зачем вы это сделали?
— Мы решили, раз уж там никто не живет, сделать ремонт, — и он протянул руку, пытаясь погладить Аленку по золотым кудряшкам, но девочка отстранилась.
— Там дедуля живет!
— Дедули больше нет, Аленушка…
— Есть! Есть! Есть! — окинув отца совершенно чужим, злым взглядом, Аленка выскочила на улицу и, без сил упав на деревянную скамейку под окном, залилась слезами. Соленые капли падали на засохший розовый куст и, медленно стекая по корявым колючим веткам, просачивались глубоко в землю.
Потом приехал на «скорой помощи» молодой улыбчивый врач и долго осматривал Аленку, заставляя ее принимать различные нелепые позы, трогать пальцами кончик носа, и стучал маленьким молоточком по коленкам. Затем он напоил девочку каплями с резким, не очень приятным запахом и, недолго пошушукавшись с папой в коридоре, покинул дом. Когда папа, проводив доктора, вернулся, Аленка уже крепко спала.

Домой идти совсем не хотелось. Аленка, сняв школьный рюкзачок и повесив его на калитку, отправилась гулять. Она неторопливо дошла до конца улицы и свернула на старую пыльную тропинку, ведущую к ручью. Раньше они часто бывали здесь с дедулей, и девочке был знаком каждый кустик, каждый камешек вдоль узкого, сверкающего чистотой родника русла. Кудрявые ивы, склонив свои косы к самой воде, жадно ловили отражения в бирюзовой глади и тихо перешептывались, нахваливая красоту друг друга. О чем они шепчутся, Аленке поведал дедуля, сама бы она ни за что не догадалась! А вот ручей поет о море, о том, какой долгий, порой нелегкий путь ему предстоит, прежде чем он, сливаясь в протоки а затем в реки, достигнет своей заветной цели — станет морской волной. А птицы толкуют о разном… И лишь стрекоза молчит, слушает. Она никуда не спешит, и отражение в воде ее не волнует, ей просто интересно все про всех знать, вот она и порхает, звонко треща крыльями, от берега к иве, от ивы к берегу…
За спиной Аленки раздался непонятный шум, и она оглянулась. К берегу ручья на своем новом велосипеде подъехал Валерка. От ветра его рыжие волосы растрепались, и его голова походила на большой огненный шар.
— Аленка, тебя отец там ищет!
— Что-то случилось? — девочка нехотя встала со старого пня и принялась стряхивать прилипшие к юбке трухлявые крошки.
— Маму твою в больницу забрали! У вас скоро маленький родится!
Аленка безучастно посмотрела на Валерку и медленно пошла к тропинке.
— Ты что, не рада? — не отставал мальчишка, шмыгая простуженным носом.
— Не знаю. Я еще не поняла, рада я или нет.
— Странная ты какая-то стала. Не смеешься совсем… Прыгай на раму, я тебя подвезу.
Аленка ловко запрыгнула на велосипед, и Валерка в считанные минуты доставил ее прямо к калитке.
Оставленного портфеля на месте не оказалось. Аленка, даже не поблагодарив друга, медленно пошла к дому. Мальчишка, пожав плечами и пригладив рукой непослушную шевелюру, нажал на педали и быстро скрылся за поворотом.
— Аленушка, — папа выглядел весьма взволнованным и даже, как показалось Аленке, немного испуганным, — где ты пропадала?
— Все нормально, папа, я была у ручья…
— Не делай так больше, ладно? — папа присел на корточки рядом с девочкой и заглянул в огромные печальные глаза. — Всегда предупреждай нас с мамой, если куда-то уходишь. Договорились?
— Хорошо, папа. Мама как?
— Ее час назад на «скорой» в райцентр увезли. В больницу.
— А малыш когда появится? — немного оживилась Аленка, но глаза по-прежнему оставались печальными.
— Не знаю, — пожал плечами отец, — но думаю, что очень скоро. Даже, может быть, сегодня, а может, и завтра… Может быть, пусть он поживет в комнате деда… если ты не возражаешь…
— Не возражаю, конечно, только там прибрать надо.
— Вот завтра мы и начнем, — папа прошел в опустевшую совсем недавно комнату, — поклеим новые обои, купим кроватку и новые шторы. Поедешь со мной за покупками?
— Мне же в школу надо…
— А я поговорю с учительницей — думаю, она против не будет. Доктор сказал, что тебе отвлечься надо, вот и сменим обстановку.
— Как хочешь, — Аленка устало пожала плечами, — можно я на улицу пойду?
— Только далеко не уходи, темнеет уже.
— Да я во дворе на дедулиной скамеечке посижу.
Папа согласно кивнул, и Аленка, накинув на плечи мамин платок, вышла из дома во двор, где соседские куры усердно разгребали прошлогоднюю листву прямо под розовым кустом. Завидев девочку, они, сердито квохча, «гуськом» отправились за калитку, и их недовольная «болтовня» совсем скоро стихла. Аленка прошла к сараю, взяла в руки садовые грабли, стоявшие прямо у входа, и принялась бережно убирать под кустом, собирая раскиданную по земле курами землю и присыпая ею оголившиеся местами корни.
Она даже и не заметила, как совсем стемнело, а на небо выплыла огромная прозрачная луна. Аленка присела на скамейку, прислонилась спиной к стенке дома и, закрыв глаза, снова вспомнила прадеда. Почти как наяву, в ее сознании проплывали картины из ее прошлой жизни: вот Аленка сидит у него на руках с огромным розовым бантом на голове, вот он ей читает перед сном забавную сказку, и они весело смеются, а вот первый класс, рыбалка и первый пойманный ею карась, неожиданный ливень, застигший в поле, белые-белые ангелы в полнеба, одинокая роза в вазе, старенький телефон со сверкающей буквой «А», старательно выложенной дедулиной рукой на оборотной стороне, Журка и медицинская шина на его поломанной ноге, метель и перышко, спасшее ей жизнь, добрый, улыбчивый взгляд из-под седых бровей, ласковая ладонь на ее голове…
Аленка почувствовала легкое, едва уловимое прикосновение к волосам и открыла глаза. Рядом с ней на лавочке сидел дедуля. Девочка чуть не вскрикнула от неожиданности, но старик предупредительно поднес палец к губам, давая понять, что не стоит тревожиться — это всего лишь он, ее любимый дед.
— Дедуля, — лицо Аленки просветлело, — как же я рада видеть тебя. Старик выглядел точно таким, каким его она всегда знала, с редкими седыми волосами, веселыми глазами и доброй, ласковой улыбкой, — как же ты пришел сюда без коляски? — и, спохватившись, девочка быстро поднялась с лавочки, намереваясь бежать в дом.
— Не надо, — старик взял ее за руку и усадил на прежнее место, — мне она больше не нужна.
— А как же ты ходишь? — и Аленка машинально посмотрела на ноги дедули. Вместо привычной культи она с удивлением увидела вполне здоровую ногу, точнее две совершенно здоровые ноги.
— Вот так и хожу, — улыбнулся ветеран, — на своих двоих. А коляска мне больше не нужна, отдай ее тому, кому она теперь нужнее. Ты ведь сама знаешь, кому.
Аленка почему-то сразу вспомнила маленькую девочку из соседнего села, страдающую тяжелым недугом, и кивнула.
Дедуля взял в свои руки холодные ладошки девочки и нежно их поцеловал, согревая своим дыханием. Аленка смотрела и не верила своим глазам — все десять пальцев были на месте!
— Твои руки! Они теперь тоже здоровы?
— Да, Аленушка, и мои руки тоже, — дедуля поднял голову и посмотрел на небо, — смотри какой звездопад, Аленка! В ту ночь, когда ты родилась, был точно такой же! Говорят, что это небо радуется рождению хорошего человека…
Аленка посмотрела вверх и затаила дыхание: по темному небу стекали вниз мириады звезд, рассыпаясь у самой земли волшебным фейерверком.
— Как красиво, дедуля, как в сказке…
— А это и есть сказка, Аленушка. Добрая и светлая, совсем как ты, — и он опять погладил Аленку по непослушным золотым кудряшкам.
— Так значит, у тебя все хорошо? — девочка перевела взгляд на старика, заглядывая ему прямо в глаза.
— Хорошо, да не совсем, — уклончиво произнес прадед глядя прямо на Аленку.
— Это как?
— Больно на тебя мне смотреть, Аленушка. На то, как ты изводишь себя. Не слышать твоего звонкого смеха больно и слезы твои считать тяжело…
— Я больше не буду, — Аленка виновато опустила голову, — честное слово, не буду.
— Вот и хорошо, вот и поговорили, — старик обнял одной рукой девочку, нежно прижимая к себе, — теперь мне совсем хорошо будет…

Аленку подхватили чьи-то сильные руки и закружили высоко над землей. Девочка изумленно раскрыла глаза, все еще думая, что это дедуля.
— Аленушка, — привел ее в чувства радостный голос отца, — у тебя братик родился!
— Здорово, — все еще ничего не понимая, пропищала девочка и тоже рассмеялась.
— Представляешь, целых четыре килограмма! — папа опустил Аленку на скамейку и сел рядом, как раз на то самое место, где еще совсем недавно сидел старый ветеран. — Богатырь!
— Ого! Пап, а какое мы ему имя дадим?
— Никита. Никита Андреевич! Звучит?
— Совсем как у дедули, — улыбнулась Аленка, — ой, нам же завтра за покупками ехать, пошли скорее спать, — и она, ухватив отца за руку, потянула его в дом, радуясь тому, что теперь у нее есть братишка.
А небо все сыпало и сыпало вниз серебряные звезды, словно радуясь рождению нового человека.

Целую неделю Аленка помогала папе. Они вместе выбрали новые, с забавными зайцами и мишками, обои, а потом клеили их, изрядно измаравшись липкой жижей. Старую люстру отмыли с мылом, и теперь она сверкала, словно только что с витрины. Над кроваткой навешали белоснежный балдахин и в тон к нему такие же воздушные занавески. Старая комната преобразилась и была готова принять нового долгожданного жильца.
В день выписки из больницы мамы и малыша Аленка надела свое самое красивое платье, то самое, в котором она так и не попала когда-то на праздничный концерт, и в ожидании приезда родителей присела на скамеечку. Нечаянно ее взгляд упал на старый засохший куст, и девочка громко вскрикнула от радости: сквозь старые колючие ветви от самого корня вверх пробивался нежный росток, протягивая к теплому солнцу бледно-зеленые резные листочки….