Сумасшедший? Мопассан

Я сумасшедший? Или только ревнивец? Я не знаю, но я страшно страдал. Я совершил безумный поступок, поступок безумной ярости – это правда, но изводящая меня ревность, но любовь, которую предали, но ужасная боль – разве всего этого не достаточно для того, чтобы толкнуть человека на преступление и безумства, - обычного человека, не закоренелого негодяя?
О, я страдал, страдал долго, остро, ужасно. Я любил эту женщину в неистовом порыве… Правда ли это? Любил ли я её? Нет, нет, нет. Она владела моей душой и телом, сковала меня. Я был и остаюсь её вещью, игрушкой. Я принадлежу её улыбке, её губам, взгляду, линиям тела, форме лица, я подавлен её внешностью и подчинён, но я ненавижу Её саму, эту женщину, я презираю и всегда ненавидел и презирал, так как она вероломна, чудовищна, безнравственна, это чувственное животное, у которого нет души, в котором никогда не живёт мысль, она – животное и даже менее того: она – всего лишь тело, прекрасное тело нежной округлой плоти, в котором живёт Порочность.
Первое время нашей связи было странным и восхитительным. В её постоянно открытых объятиях я купался в неистощимом желании. Её глаза, которые словно поили меня, заставляли меня открывать рот. Они были серыми посредине, окрашенными в зеленоватый по вечерам и голубыми утром. Я не сумасшедший: я клянусь, они были трёхцветными.
В часы любви они были синими, погасшими, с огромными зрачками. Её дрожащие губы иногда показывали розовый влажный кончик языка, который трепетал, как у рептилии, а тяжёлые веки медленно поднимались, обнажая тот горящий взгляд, который испепелял меня. Когда я брал её в объятия, я смотрел в её глаза и дрожал от желания убить это животное так же сильно, как от желания бесконечно им обладать.
Когда она пересекала мою спальню, звук её шагов рождал сумятицу в моём сердце, а когда она начинала раздеваться, когда роняла платье и выступала, бесстыдная и сияющая, из своего белья, разбрасывая его вокруг, я чувствовал во всех своих членах и в груди предательскую слабость.
Однажды я заметил, что она устала от меня. Я увидел это в её глазах утром. Каждое утро, наклонившись, я ждал её первого взгляда. Я ждал, полный гнева, ненависти и презрения, пока проснётся это животное, чьим рабом я был. Но когда светлая голубизна её глаз, похожая на воду, открывалась, ещё разнеженная и усталая, ещё больная от недавних ласк, меня словно обжигало пламя, разжигающее во мне новый пыл. В то утро в её равнодушном и тусклом взгляде не было больше никакого желания.
О, я увидел это, узнал, почувствовал, немедленно понял. Всё было кончено. Я получал доказательства каждый час, каждую секунду.
Когда я призывал её к объятиям и поцелуям, она раздражённо отворачивалась и шептала: «Ах, оставьте меня!» или «Вы невыносимы!» или «Неужели вы никогда не оставите меня в покое?»
Тогда я начал ревновать, но животной ревностью. Я знал, что вскоре она опять ринется в любовь, что придёт другой, который вновь зажжёт её чувства.
Я безумно ревновал, но я не безумец: нет, определённо.
Я ждал, я подстерегал, она не смогла бы меня обмануть – но она оставалась холодной, уснувшей. Иногда она говорила: "Мужчины мне приелись». Это было правдой.
Тогда я начал ревновать к ней самой, к её равнодушию, к одиночеству её ночей, к её жестам и мыслям, которые я до сих пор считал порочными, - ко всему, о чём мог догадаться. И когда по утрам у неё иногда был тот мягкий взгляд, который раньше был после страстных ночей, словно какое-то вожделение вновь возбудило её желания, я начинал задыхаться от гнева, дрожать от возмущения, от желания задушить её, ударить об колено и заставить признаться во всех постыдных секретах её сердца.
Сумасшедший ли я? Нет.
Однажды вечером я почувствовал, что она счастлива. Я почувствовал, что в ней вибрирует новая страсть. Я был в этом уверен. Она трепетала, её глаза горели, руки были тёплыми, от всего тела исходил любовный пар, который однажды пленил меня.
Я притворился, что ничего не понял, но моё внимание окутывало её, как сеть.
Однако мне не удалось ничего раскрыть.
Я ждал неделю, месяц, три месяца. Она расцветала в каком-то непонятном пыле, купалась в счастье бесконечной ласки.
И внезапно я понял! Я не сумасшедший. Я клянусь, я не сумасшедший!
Как об этом сказать? Как объясниться? Как выразить эту отвратительную и непостижимую вещь?
Вот каким образом я понял.
Однажды вечером она вернулась с долгой прогулки верхом и упала на низкий стул напротив меня. Её щёки были красны, грудь трепетала, ноги дрожали, глаза были тусклы. Я уже видел это! Она любила кого-то! Я не мог ошибаться!
Тогда, потеряв голову, чтобы больше не смотреть на неё, я повернулся к окну и заметил лакея, который уводил под узцы её большого коня.
Она тоже смотрела на коня горящими глазами. Когда он скрылся, она заснула.
Я думал всю ночь. Мне казалось, что я проник в тайны, о которых никогда раньше не подозревал. Кто постигнет чувственные извращения женщин? Кто поймёт их невероятные капризы и странное утоление самых странных фантазий?
Каждое утро на рассвете она отправлялась галопом в поля и леса и каждый раз возвращалась утомлённой, словно после любви.
Я понял! Теперь я ревновал к коню, к ветру, ласкавшему её лицо, пока она неслась верхом, к листве, целовавшей её уши, к солнечным лучам, падающим на неё сквозь ветки, к тому, который нёс её и кого она сжимала своими бёдрами.
Вот что делало её счастливой, что утоляло её, утомляло, заставляло возвращаться без чувств, почти в изнеможении.
Я решил отомстить. Я был нежен и предупредителен. Я подавал ей руку, когда она спрыгивала на землю после прогулок. Разгорячённое животное брыкалось, она трепала его по согнутой шее, целовала в дрожащие ноздри, не трогая губ, и запах её тела и пота, словно после жаркой постели, смешивался для меня с острым и диким запахом животного.
Я вышел до зари с верёвкой и пистолетами, спрятанными на груди, словно собирался на дуэль.
Я побежал к её любимой дороге, натянул верёвку между деревьями и спрятался в траве.
Я прижал ухо к земле и услышал отдалённый галоп, затем увидел, как она приближается – увидел через листву, образовывающую свод. Я не мог ошибаться, это была она! Она была полна веселья, с разгоревшимися щеками, с безумным взглядом; быстрое движение галопа заставляло дрожать её нервы от одинокого, яростного удовольствия.
Животное зацепило верёвку двумя передними ногами и покатилось, ломая кости. Она сама упала мне в руки. Я достаточно силён, чтобы нести на руках и быка. Затем, когда я положил её на землю, я подошёл к тому, кто смотрел на нас. Он пытался укусить меня – я приставил пистолет к его уху… и убил его… как человека.
Но я сам упал, так как мне по лицу дважды стегнули хлыстом, и, так как она снова напала на меня, я всадил вторую пулю ей в живот.
Скажите мне, я сумасшедший?

23 августа 1882
(Переведено 15 ноября 2016 г.)