Ссора Ханка и Мэлори

   …Снова замок.
   Очнувшись ровно в девять, Мэлори с машинальностью индейца пошарила рукой по второй половине кровати, и наткнулась на пустоту. Она резко раскрыла глаза и никого рядом с собой не обнаружила. Такая печалька стоила ей испорченного настроения на все оставшееся утро.
   “Вернется – убью”

   В десять дочь Фатума помылась, расчесала скомканные волосы пластмассовым гребнем и последующие полчаса провела на стуле перед зеркалом, закутавшись в простыню, а угодливая служанка скакала вокруг неё, то махая щипцами для выпрямления локонов, то орудуя совершенно неизвестными госпоже, вероятно, редкими инструментами. Улыбка и выступившая на щеках краснота доказали, что процесс прихорашивания доставлял ей куда больше удовольствия, нежели сам результат.
   Привыкшая к соблюдению абсолютной тишины и абсолютному согласию, служанка лишь изредка о чем-то спрашивала свою хозяйку.
   - Вы сегодня добрее, чем обычно, могу ли я узнать, что послужило причиной столь замечательных перемен в вашем поведении?
   Мэлори наводила имидж в келье Ханка, совсем забыв, что её королевские покои располагаются этажом ниже.
   - Грэсия, ты, конечно, извини, я никогда не считала себя эталоном воспитанности, мне далеко до этого, но, кажется, личное на то и личное, что не подлежит разглашению…
   С застенчивым взглядом женщина выставила ладони вперед с просьбой обойтись без лишней критики, и в соответствии с желанием красотки немедленно прекратила расспрос:
   - Все-все-все. Не хотите – не будем.

   В десять тридцать в келью постучали, как раз под конец программы по приведению хозяйки в порядок. Хлопотливая Грэсия попросила госпожу не вставать и сама подкатила к двери. Наполовину повернувшись назад, Мэл повелела открыть её. Та по традиции покрутила головой и обхватила пальцами элемент дверной фурнитуры. Увидев нового поклонника брюнетки, исполнительница чужих капризов поперхнулась, её сердце ушло в пятки от испуга.
   - Моя мадонна! – произнесла Грэсия, прижав одну руку к груди, а вторую ко рту, - Вам точно сюда?
   На самом деле реакция прислуги была самая что ни на есть адекватная. Как можно не обомлеть, встретив мужика полубродяжного вида с головой, рассеченной пополам до самого основания носа? Мужика, который при этом стоит, вполне себе живой, и еще умудряется разговаривать?
   - Оу… - поддержала испаночку Мэлори, - Я не промахнулась с кавалером! - приличествует заметить, её тоже бацнул данный “сюрприз”.

   Сменив страх на ложную веселость, служанка озвучила то немногое, что пришло ей на ум:
   - Раз ваш уже явился, госпожа, то в таком случае я, пожалуй, побегу. Мне еще нужно кое-что успеть сделать до наступления полдника…
   Ханк никого не хотел слышать и очень некультурно обошелся с испанкой, сказав
грубым тоном:
   - Иди уже!
   Разглядев трещину в черепе новообъявившегося капельку внимательней, Грэсия
стремглав умчалась прочь, подальше от “зомби с протекшей серой жидкостью”.

   Осуждающе и одновременно грустно покачавшись, словно строгая учительница, Мэлори чмокнула мутанта в неповрежденный участок, находившийся совсем недалеко от кровавого углубления, сквозь которое отлично виднелся скелет, и тихо спросила:
   - Ну, признавайся, что ли, кто тебя так?
   Ничего не ответив, Ханк, будто затаивший на неё какую-то странную, но сильную обиду, прошел вглубь кельи и опустился на старый, скрипучий табурет. Большую часть жизни он оставался верен популярной, бытующей среди пьяных быдла теории, что если долго-долго сидеть, не произнося ни звука, то рано или поздно баба, не блещущая интеллектом, соизволит свалить и, может, даже стукнет каблуком на прощанье, ударит по щеке или отчебучит что-нибудь в этом духе. Но наследница Фатума была не из тех ранимых самок, умела ждать и терпеть.

   Так прошло сорок минут с момента возвращения Ханка, и все сорок минут прошли в немоте и бездействии. Мэлори просто стояла - а наемник просто сидел, и оба таращились в пол, избегая встречаться взглядами. Носитель постепенно затягивающегося “модного” шрама начал часто зевать, не стесняясь широко открытого рта и площадных движений нижней челюстью. Когда спавшему совсем мало вдруг что-то остро потребовалось, когда дискомфорт от сопротивления сну увеличился, он нехотя поднялся с табурета, к которому, казалось, прилип, и надвинулся на свою дульцинею, (обожаемая женщина, возлюбленная, имя возлюбленной Донкихота, героя романа Сервантеса), готовый четырежды изнасиловать.
   - Повернись ко мне спиной – вылетело из него, как из одержимого.
   Великая Мэлори, и так переступившая через гордыню, зверски удивленно подняла брови ввысь:
   - Это еще зачем?
   Ханк хотел выбраниться черным словом из-за её непокорности. Но вместо ругательских речей он избрал более дикий, более “животный” способ убеждения. Громко повторил:
   - Повернись! – и, обхватив её руками за плечи, отвернул её к столику, затем приказал нагнуться. Мэлори подчиненно выгнула спину, слегка раздвинула ноги. Получеловек-полузверь схватился за подол и закинул юбку повыше.
   “Трусы забыла надеть? Хм, что ж, это сильно облегчит задачу” - разглядев сдобные ягодицы сонливыми глазенками, которые уже почти ничего не видели, получеловек снял брюки и занялся анальным сексом. Привычного для таких моментов лязга пряжки не послышалось, потому что от ремня избавились очень медленно и осторожно.

   “Она его ждала все утро, еле дождалась, а он вместо запуска механизма генерирования извинений и комплиментов трахнул её в попу” - это не могло не вызвать ничего, кроме чувства унижения и слез, которые к финалу измывательства переполняли не только её глаза, но и всю её сущность.
   Запустив сперму в истерзанный зад без единого вынимания, Ханк (зачем-то) обратно натянул брюки и прыжком завалился на кровать, то есть, лег в грязной уличной одежде.
   Ревущая Мэлори спросила у него сквозь труд и боль:
   - Что с тобой?
   И получила “прелюбезный” ответ.
   - Отвянь, иди к черту… - через минуту бедная келья затряслась от невыносимого мощного храпа.