Бурильщик

Бурильщик.
Знавал я одного гавнистого человека….  Нет, знавал я их, пожалуй, превеликое  множество, но то был поистине крупно-гавнистый  такой человек. Он во всём был так сверхгавнист, что  порой казалось так много в нем говна,  что и самого человека за всем этим почти и не видно даже. Ну, до того на этом фоне злобном был он трудноразличим. Был он силён, громогласен, прям и крут, и компромиссу совершенно не подвержен; Точки зрения изяществом не отличались и буквально по каждому поводу он лишь усиленно так вонял, что и разговаривать-то уж  вочень не хотелось.
Но вот однажды довелось мне увидеть  работу его, то есть гавнистого человека этого… А был он бурильщиком. Он бурил своей бурилкой какую-то скважину за достаточно большие деньги. Когда он только еще договаривался за цену этого бурения было видно - как-же повышенно говнист человек этот… (прям не по бурильщицки аж как то).
 И вот в нелегком этом и скучном процессе бурения уже,  натыкнулся его бур на какую-то там жилу, тоже гавенную, при том – под давлением. Столб всякого говна:  грязи, воды и пара взмыл на несколько аж метров, а дело про меж тем было зимой. И вот всё это дерьмо опускалось сверху и накрывало всю буровую вместе с этим и без того уже гавенным  до краёв бурильщиком. Но он продолжал свое грязное занятие… С него стекало все, что лилось сверху, а когда он отходил по делам, то все это застывало панцирем и иногда трескаясь, отпадало и со звоном разбивалось… А он возвращался и снова и снова лишь продолжал бурить свое бурение…  Он, как и установка его буровая словно бы стал этаким монолитом, большим и грязным и монументальным. Только установка стояла себе спокойно и лишь там что-то во внутрях её крутилось... Он же, несмотря на сильно увеличившиеся собственные размеры, сильно мешающие его работе, всё бегал, матерился и продолжал и продолжал бурить. Толи же он боялся просто, что если остановить этот процесс, то всё замерзнет к чертовой и какой-то там ещё  матери,  и уже навряд ли когда-то оттает, а толи технология такая...  специфическая.  А толи жадность какая-то остервенело злостная руководила им... Но он бурил, и он бурил так, как пожалуй никто из смертных, из не бурильщиков, пожалуй ни за что и никогда такого б повторить не смог. Еще казалось иногда, что не за яму он там здравие свое кладет и так рискует, а как бы он воюет что ли..., воюет жестко и жестоко, как ни за какие деньги, ни за стимулы и ни за что просто нельзя и невозможно вовсе. Как будто бы он воевал со собственною смертью, и без сомненья побеждал её.
Когда он закончил, то и без того гавенный,  был он чистым воплощением абсолютного говна…, т.е. как снаружи так и внутри… и лишь внутри как будто бы светилось что-то...  И когда он брал деньги из рук заказчика, последний сказал:  Вот бы оно  не надо бы мне было лично всё это сто лет…, - Работа такая…, - Ни за какие за деньжищщи…. 
Ничего на это не сказал ему гавенный человек этот и бурильщик, потому как видимо бурильщик-то он как раз был совсем даже не гавенный, а напротив даже – самый что ни на есть настоящий… А вот скажите-ка вы мне теперь к примеру:  Кто-же говно это будет бурить тогда если не люди такие, пускай и совершенно изнутри как-бы говенные, не чистые, тугие…?
Отседа вывод  - все люди – Братья…. Только вот гавенности количество у всех нас разное…
А, скажите вы мне еще тогда: С кем как не с такими вот бурильщиками пойти в разведку, победить врага, на смерть  пойти?  Хотя же за столом с ним восседать я-б почему-то не хотел. Вот воевать – то ДА... (а именно – не захотел бы тоже (шутк.)). – С таким лишь и пошел бы, ежели б пришлось...
Свезло мне, видел я и его... был с ним знаком... тем и горжусь.

2012,03,04