Р. Ханзен Меланхтон и вопрос о мире в Реформации

МЕЛАНХТОН И ВОПРОС О МИРЕ В РЕФОРМАЦИИ
Раймер Ханзен (1997)

На изукрашенном узорами маленьком листке умирающий Меланхтон объяснял, почему он не боится смерти: "Даже малой свободой от греха вы будете освобождены от горя и от ярости богословов" (1). Такое убеждение, когда бы оно ни приходило на ум, всегда вызывало сочувствие - и это можно сказать о множестве юбилейных статей, написанных к 500-летию реформатора, как и о многих историках, чувствовавших себя ему обязанными, например, о Ранке (2). Хайнц Шайбль, вероятно, лучший сегодня специалист по Меланхтону, попытался пересмотреть представление, что он был "загнанным ожесточенными противниками стариком", который с нетерпением ждал избавления от "ярости богословов", и в то же время отметил, что последние годы его жизни были полны "счастливых страниц" (3).  Тем не менее, исторические находки о действительно яростных богословских спорах, которые существенно повлияли на Меланхтона и причинили ему немало бед вплоть до смертного одра, подлежат более пристальному рассмотрению.
Как правило, замечательной константой в оценке Меланхтона является - вопреки "ярости богословов" - единодушный акцент на определение миролюбия как основной черты его личности как  в мысли, так и в действии. Если мы признаем то и другое, то почти естественным образом возникает вопрос о взаимозависимости или напряженности между открытостью и конфликтностью, боевым настроем реформатора, специфически сочетавшимися в его биографии. Этот момент следует изучить исторически и систематически, что и объясняет нашу постановку вопроса.
1. Реформация положила начало первому частичному периоду конфессионализации, включавшему Контрреформацию, католическую реформу, формирование конфессий и религиозные войны. В конфессиональную эпоху европейской и особенно немецкой истории вопрос о мире имел центральное значение и вытекал из публичного выступления Мартина Лютера, приведшего к расколу западного христианского мира. Лютер во многом находился под влиянием движения, которое сам начал, однако он ни в коем случае не был согласен на то, чтобы  фундаментальное, выработанное на основе Священного Писания внутреннее обновление Церкви Христовой привело к ее разделению или даже распаду на множество деноминаций и сект. Папа и император стремились приложить все усилия, чтобы сохранить единство христианского мира и Вселенской Церкви и восстановить его после разрыва. Но несовместимость целей Реформации с одной стороны и католической реформы и Контрреформации с другой, после того, как победить не удалось ни тому ни другому, привели к морю ожесточенных и горьких сектантских конфликтов и войн. Вместо того, чтобы одержать победу, теперь требовалось остановить постоянное деление и раздробление европейского христианства.
Этот межрелигиозный конфликт с самого начала означал нечто гораздо большее, чем просто религиозные или богословские проблемы. Он очень тесно переплетался с устроением Священной Римской Германской империи и зарождающейся европейской государственной системы. Вопрос о мире в конфессиональную эпоху действительно во многом определялся глубоким контрастом между противоборствующими религиозными партиями, но если для этого было недостаточно торжества определенной религии, то конфессиональный мир во многих отношениях также должен был стать миром между европейскими государствами и правительствами.
С другой стороны, при этих условиях вопрос о мире в других отношениях не мог быть отнесен исключительно к противопоставлению и конфликту религиозных партий. В указанном контексте достаточно будет привести всего несколько примеров того, что могли означать тогда интересы европейских держав. Протестантский наследный принц Морис Саксонский в Шмалькальденской войне оказался против своего исповедания на стороне императора и католического короля. Протестантские сословия, боровшиеся с императором и королем Испании, могли сближаться не только с Францией, но даже с Портой (? - Пер.). Как объяснить связь Габсбургов с иранскими Сефевидами или, наконец, сотрудничество ренессансных пап с турками? Учитывая недостаток места, Этих нескольких примеров должно быть достаточно, чтобы указать на сложность и взаимозависимость вопроса о мире в конфессиональную эпоху, чтобы перейти к более узкой теме - Меланхтону и его отношению к вопросу о мире в период Реформации.
2. Излучение, исходящее от Виттенбергской Реформации, впечатлило общественную память прежде всего под влиянием ярчайшего исторического деятеля - Мартина Лютера.  Если мы намерены обсудить здесь роль его ближайшего товарища и друга, то не ради того, чтобы поставить под угрозу его выдающееся значение, но чтобы выдвинуть избирательную обсуждение и индивидуальная оценку самой важной личности рядом с ним. При формулировке данной темы кажется почти самоочевидным взаимодополнение Лютера и Меланхтона в их новаторских ответах на вопросы мира Реформации, сохранявших значение всю конфессиональную эпоху, а также воплощенных в замечательном согласии мысли и действия.
Меланхтон был назначен в 1518 году в возрасте 21 года на кафедру греческого языка в университете Виттенберга, где вскоре стал убежденным сторонником и близким другом Лютера, который только начинал свою карьеру в качестве реформатора. В отличие от Лютера, Меланхтон находился под постоянным влиянием гуманистических учений Эразма Роттердамского. Только через Лютера он нашел Реформацию, став лютеранским гуманистом.
Мартин Лютер видел человеческую природу настолько искаженной после грехопадения, что только сила и меч светской власти способны удержать внешний мир - как он писал в 1523 году в своем трактате о временной власти и о том, как должно ей повиноваться. Поэтому, если кто-то хочет править миром в соответствии с Евангелием и отменить все органы власти на том основании, что в них уже нет нужды для христиан, то он ведет себя глупее, чем дикое животное. По сути и не преувеличивая можно сказать, что он только оскорбляет имя христианской евангельской свободы. Бог определил гражданское правительство, так как в противном случае люди съели бы друг друга вместо того, чтобы служить Богу (4).
В принципе Меланхтон был согласен с Лютером, считая, что светское правительство в первую очередь служит цели обеспечения мира, как мы видим уже по его раннему сочинению "О различии между мирской и христианской свободой" (1522). Дети Божьи, служащие Ему, практикуют милосердие (5),  или, как указано более подробно в работе о латинских школах в 1543 г.: "Не только живите свято, но научитесь познавать Бога в этом мире так, чтобы другие люди могли извлекать из вашего знания добродетель. Сколько насилия и войн могло бы быть предотвращено таким образом!" (6). Вновь и вновь Меланхтон ссылается на Павла, особенно на Рим.13. 
Однако Меланхтон не разделяет полный антропологический пессимизм Лютера. Это заметная разница вряд ли будет случайной, потому что он обращался в основном к христианской интеллигенции, а также в связи с догматом о первородном грехе, перетолкованном в терминологии классической античности и ее гуманистического ренессанса. Человек в состоянии стойко преодолеть дикость и варварство в рамках постоянных усилий, потому что образование - и с этого Меланхтон начинает свою работу о свободе - есть раскрытие данного нам Богом разума и понимания, которые и делают людей людьми (7).  Образование и школа, преподавание и изучение наук ставят человека в положение, при котором в нем могут раскрыться также внедренные Богом склонности к миру и взаимопониманию, которые и создают цивилизованность. Как гуманист, Меланхтон был глубоко убежден в том, что  образование делает людей и условия их жизни лучше, а также внедряет человеколюбие. "Вы очень хорошо знаете, - писал он в 1520 г. капеллану и личному секретарю Фридриху Мудрому, - какое опустошение обычно следует за падением наук. Незнание наук потрясает религию, мораль и все истинно человеческое и Божественное... В конечном счете мы можем вновь вернуться в варварство". Меланхтон считал невежество самым опасным из всех пороков. Он  завершил свое сильное обращение к правителю словами: nullam еззе inscitia capitaliorem pestem (8).
3. В своем гуманистическом оптимизме Филипп Меланхтон был характерным эразмистом. Эразм уделял образованию, эрудиции и цивилизации столь большое значение, что мог придавать положительный смысл даже войне, если она ставит целью уничтожение тирании или окультуривание варварских и диких племен (9). К цивилизованному христианскому миру это не относится, и среди благочестивых и разумных людей должен править мир. Меланхтон считал, таким образом, обязанностью гражданской власти противостоять мечом бунту и неоправданному насилию. Крестьянская война и анабаптистское "царство" в Мюнстере, по общему признанию,  были для него предупреждением и отпугивающими примерами того, к чему может привести недициплинированность, человеческая неадекватность и невежество, и, рассуждая об этих событиях, он видел в них или работу дьявола, или карающую руку Бога. Шмалькальденская война рассматривалась им с  протестантской точки зрения в качестве оправданного чрезвычайного положения или обороны для защиты Евангелия. Считая, что ее причиной стали епископы и монастыри, защищающие свои заблуждения, в 1546 г., вскоре после начала войны, он писал: "Мы уверены, что Бог позволяет нам различить борьбу и хаос" (10). В письме королю Дании Кристиану III весной 1547 года он называет политику Карла V причиной войны и жалуется, что "кайзер развел жалких враждующих групп и нищих гораздо больше, чем было... Насаждая христианство оружием, он сделал Германию империей нищих" (11).
Меланхтон жил в условиях сохраняющейся враждебности, ведущей к религиозным конфликтам. В 1532 г. он писал в классической цицероновской манере кардиналу Германии, архиепископу Майнца Альбрехту Бранденбургскому, которому он посвятил свой комментарий на Послание к Римлянам, выражая страх, что растущая фанатичная ненависть к Реформации выливается во враждебность к образованным людям и грозит привести к их истреблению.  "В Германии загорелся бесконечный пожар войн, ведущихся с таким варварством и жестокостью, что это может привести только к крушению всей страны и опустошению Церкви...  Видите ли Вы, что наша первая забота и нужда - это мир? На самом деле время уже не терпит" (12). Точно так же 10 лет спустя в письме к лютеранскому герцогу Альбрехту Прусскому он отмечает "великое одичание, опустошение церквей и гибель множества прекрасных и полезных искусств, возвышающих дух" (13).
4.    Для того, чтобы избежать угрозы рецидивов варварства, Меланхтон участвовал в ходе переговоров по вопросу о вере в Сейме Аугсбурга в 1530 году и в последующих религиозных дискуссиях с глубокой заботой о мире и гармонии в христианском мире, где это возможно, с тем, чтобы предоставить католической стороне шанс на понимание. Эта чувствительность и настрой на примирение могли - особенно среди крупных столкновений между католической и протестантской сторонами по фундаментальным вопросам веры - стать причиной личной напряженности, возникшей среди реформаторов Виттенберга. Когда Лютер в интересах истинного евангельского учения мог сохраняьть твердую непримиримость по отношению к своим противникам, Меланхтон, беспокоясь о единстве Церкви и исповедания, до сих пор стремился достичь окончательного соглашения с врагами на пути разумного рассуждения и разумного компромисса на фундаменте Писания. Лютер мог не терпеть тогда даже отсутствие уверенности веры или несоответствия вероисповедных формул. Если Меланхтон в 1530 году готов был на переговорах в Аугсбурге зайти очень далеко, желая добиться от католической стороны согласия на основе имеющихся сходств, то Лютер видел основу реформы находящейся под слишком большой угрозой, чтобы быть сколько-нибудь снисходительным. Позже он писал своему другу из Кобурга: "Я прошу Вас бороться против себя же, ибо Вы сами себе самый большой враг, когда предоставляете сатане столько оружия против нас" (14).
Со стороны протестантов Меланхтон был ведущим богословским авторитетом, представлявшим их вместо Лютера на сеймах и других   богословских дискуссиях.  Вынесенное им в 1530 году со стороны лютеран Аугсбург Исповедание всегда тесно связывается с его именем. Оно было признано лютеранами документом их общей веры и торжественно зачитано перед императором и империей. Хотя над текстом Исповедания работали и другие, в основном он был написан Меланхтоном. Кроме того, этот документ имел официальный характер как исповедание протестантских имперских сословий, и под это он претерпел значительные изменения. Наряду с Апологией, также приписываемой Меланхтону, он был включен в Книгу Согласия - канон, связывающий лютеранские Церкви с 1580 г. Он,  однако, подвергся критике со стороны не только Лютера, но и его современников из-за совершенно неутомимой готовности Меланхтона идти навстречу. В протестантской историографии и по сей день звучит обвинение в отсутствии четкости и слабой устойчивости доктрины, оставляющей место для человеческих ошибок. Такая критика была бы оправдана, если бы Меланхтон проявил только личные слабости и, таким образом, по неосторожности причинил протестантизму вред. Но его умеренность, понимание и готовность к компромиссам на самом деле шли только на пользу делу мира в Германии и во всем христианском мире. Он несколько раз оправдывал свои решения в Аугсбурге 1530 года, зная, что "умеренность вызывает на себя гнев людей, и тем не менее мы должны не слушать крики толпы, но  искать мира и будущего. Если гармония может быть восстановлена в Германии, это будет большое счастье для всех" (15).
Меланхтон слишком хорошо знал, что провал продуманных балансирующих  усилий в рамках двух враждующих религиозных партий - это ружье на сцене. Поэтому он не хотел вести к тому, чтобы не оставить камня на камне, но внести свой вклад в единство и мир христианского мира на общей почве веры в Евангелие. И именно поэтому, после того как Аугсбургский сейм не принес  какого-либо соглашения в вопросе веры, он неоднократно участвовал в религиозных диалогах между представителями обеих конфессий, и всегда преследовал ту же цель достичь согласия в доктрине и подтвердить общую христианскую приверженность, восстанавливая таким образом единство веры и Церкви. Меланхтон позволил себе руководствоваться убеждением, что разделение христианства на католиков и протестантов в области доктрины и вообще в догматическом и богословском отношении  можно было бы преодолеть. В этом он несомненно заблуждался, ибо вопросы веры тогда во многих отношениях уже отделились от основных конфликтов в Германии и Европе, и могли быть решены не отдельно, а только в контексте.
То, что Меланхтон был убежден, что он в состоянии достичь цели объединения обеих конфессий на пути соглашения, может свидетельствовать Вормсский сейм 1540-41 года. Когда на нем противники наконец согласились после долгих и порой очень острых столкновений на общие догматические формулы исповедания, участники разговора, который был проведен в основном Меланхтоном и Экком, и даже старые противники обнимались, целовались и плакали от волнения и радост и по поводу того, что было достигнуто, а на последующем коллоквиуме на Сейме Регенсбурга старые религиозные и политические антагонизмы снова быстро выявились и превратили богословское согласие в ничто. Чтобы возникшие опасения со стороны протестантов могли быть рассеяны, Меланхтон мог умиротворять католическую партию в ущерб собственной и делал большие уступки. Вместе с тем он не мог пойти на такое согласие конфессий, которое было бы связано с  потерей евангельского учения по существу, или даже с догматической двусмысленностью.  Он и в дальнейшем выступал против таких предложений, потому что он и его коллеги считали возможным лишь "чисто и честно учить христианскому учению" (16).
Везде, где это не влияло на основную суть Евангелия, Меланхтон проявлял вежливость и готовность идти на компромисс ради мира и христианского единства, и часто шел далеко за пределы позиции Лютера и Виттенбергской  Реформации. Он был готов обращаться к высшим церковным иерархам, включая папу, если бы это помогло евангельскому обновлению, миру и единству христианского мира. Именно с таким расчетом он подписал в 1537 году Шмалькальденские статьи с оговоркой: "Относительно же папы я полагаю, что если бы он допускал Благовествование, то и мы, по человеческому праву, уступили бы ему верховенство над епископами, ради мира и всеобщего единства тех христиан, которые находятся под его властью и могут быть под его властью впоследствии" (17).
5. Лютер возлагал на католическую сторону коллоквиума не столь большие надежды, как его друг Меланхтон. Он даже высказывал ему прямое презрение за то , что он считал "бесполезным и напрасным мероприятием, на котором они только будут издеваться над нами, а мы теряем время и деньги" ввиду растущей напряженности между религиозными партиями (18). Дружба между двумя реформаторами не была тем не менее всерьез запятнана такими различиями. Некоторые ограниченные отклонения Меланхтона от богословия Лютера, особенно в вопросе о Вечере, приводили к чему-то несколько худшему, чем временно натянутые отношения, но никогда не вызывали постоянного раздрая. Их взаимное доверие и общая уверенность в протестантской вере всегда преодолевали испытания, которым они подвергались.
Насколько важным для Меланхтона было общение с Лютером, ясно из его переживаний, когда он временно в 1521-22 гг., а затем, после кончины Лютера - окончательно оказался вынужден продолжать свой нелегкий труд без друга. Оба раза руководство виттенбергской Реформации пошатнулось и оказалось вовлечено в очень жесткие столкновения уже в протестантском лагере, и выдержало столь большое напряжение, какому оба реформатора не подвергались за все годы, пока они были вместе. В первый раз, когда сектантские фанатики и спиритуалисты вызвали беспорядки в Виттенберге, Лютер быстро успокоил ситуацию, вернувшись из Вартбурга. Во второй раз, когда т.н. ортодоксия гнесиолютеран стала резко и враждебно обвинять Меланхтона и весь богословский факультет Виттенберга в отходе от учения Лютера и соответственно в ереси, конфликт привел к безнадежной разобщенности и опасному параличу лютеранства.
В версии Аугсбургского Исповедания 1540 года Меланхтон фактически нашел собственный богословский путь в некоторых моментах, таких, как вопрос о Вечере или оправдании, который отходил от учения Лютера и взглядов южнонемецкой и даже швейцарской Реформации, и приблизился к учению Кальвина. Это уже вызвало неодобрение и гнев Лютера. Пока Меланхтон лишь незначительно отклонялся от Лютера, он не оставлял своим противникам повода обвинять его в подрыве основ лютеранского богословия, не говоря уже о разрыве с делом Реформации в целом. Это было так не потому, что другим было трудно объяснить принцип различий в ответах Лютера и Меланхтона на богословские споры Реформации. Причины скорее следует искать в неустанной готовности Меланхтона стать посредником везде, где это представлялось возможным, не жертвуя сутью евангельского учения, осуществлять понимание и примирение во всех  религиозных спорах и даже искать взаимопонимания и баланса с католической стороной.
Меланхтон был "наводителем мостов" и внутри протестантизма, и в более широких межконфессиональных отношениях. Недавние исследования обоснованно приписывают ему фундаментальное признание диалога на основе эразмизма. Это также способствовало общей цели единства и мира христианского мира на общей почве евангельской веры (сомнительно! - Пер.), и составило значительный шаг вперед  конфессиональному миру, наконец согласованный 25 сентября 1555 г. в Аугсбургском рейхстаге. Ханс Гаггисберг справедливо оценил это решение как в основном компромиссное и проникнутое плюрализмом (19). Это был своего рода среднесрочный план примирения для христианского мира (20), означавший чуть больше, чем просто мироное сосуществование аугсбургских и иных взглядов. Меланхтон критиковал его как "оговорки", ибо некогда он хотел бы знать , как ответить на второй Сейм в Шпейере в 1529 году  новым протестом, однако в целом он отреагировал мягче, чем на события 1521 года (21).
Конечно, укрощение сектантского конфликта ради т.н. религии мира и порядка было шагом вперед на пути от Шмалькальденской войны к Договору Пассау и против религиозных гражданских войн, потрясших Францию во второй половине XVI в., и это было также заметное улучшение в усилиях по урегулированию острого вопроса о мире. Но то, что имело лишь среднесрочный смысл и не перешло рубежа XVI - XVII вв., не погасило долгосрочную цель настоящего примирения религиозных противоречий, к которой величайшая катастрофа конфессиональной эпохи - Тридцатилетняя война - на самом деле лишь проложила путь. И тем не менее тогда было заложено именно это. Сосуществование деноминаций не приводит с неизбежностью к войне, и так было при правлении императора Максимилиана II, религиозной терпимости Вильгельма Оранского или политической мудрости короля Генриха IV. Если бы Франция удовлетворилась в итоге конфессиональным плюрализмом и взаимным признанием, это могло бы принести ей христианскую религиозную свободу и терпимость.
6. Филипп Меланхтон был далеко не воинственной личностью. Ему не хватало харизматического авторитета и драчливой решительности, с которой Мартин Лютер мог выступить против своих противников. И поэтому к непримиримым конфликтам внутри лютеранской доктрины вместе с такой же враждебностью к ней извне он подошел практически беспомощным. Как он поступал в таких ситуациях, иногда проявляется в переписке, например, когда он описывает свое поведение на сейме Аугсбурга в 1530 году: стремясь обойтись без несправедливых суждений, он сосредоточился на вопросе в интересах учения Церкви: "необходимые предметы должны быть описаны наиболее надлежащим образом , чтобы удалить много ненужных вопросов и обойти несколько препятствий, чтобы больше не возгорался бы раздор" (22). В 1537 г. он посоветовал вюртембергскому реформатору Иоганну Бренцу придерживаться "философии Одиссея": "Имея многое, стоит умолчать о чем-то, чтобы не обострять раздражение просто из принципа... Я вынес много ударов, но иногда исцелил сердца людей" (23).
Разнообразная и обширная гуманистическая и реформаторская деятельность Меланхтона вышла далеко за пределы его жизни. Его реформы и организационная работа в Церкви, университете и школе оказались столь многообещающими, что сохранились до XIX в., а с изменениями и без ссылки на имя - даже в наше время. Было бы весьма целесообразно, чтобы эти во многом забытые заслуги Меланхтона вновь вспомнили сегодня. При ответе же на вопрос об историческом значении его ответов на вопрос о мире в период Реформации уже не впервые было отмечено, что конкретные проблемы той поры были затронуты им столь серьезно, что его решение не может не коснуться и острых проблем нашего времени. Меланхтону есть что сказать нам сегодня. Без знания его жизни, дела и влияния на Церковь, гуманитарные науки и образование история протестантизма в значительной степени останется непонятной для нас, и мы не будем в состоянии надежно обнаружить и определить наше местоположение в нем. Таким образом, имея дело с его историей, мы лучше узнаем  самих себя и лучше понимаем, как неразрывно мы связаны с нашим наследием.
Более того, именно Меланхтону мы обязаны некоторыми новаторскими направлениями мысли, которые до сих пор могут формировать нашу действительность. После обескураживающего опыта ХХ века мы, конечно же, не разделяем его оптимистическое убеждение, что культивирование гуманитарных наук способно спасти человечество. Но именно поэтому мы настаиваем так же решительно, как он, что наука должна служить человеческой жизни. И в этом вопросе мы явно можем апеллировать к Филиппу Меланхтону, ибо  он не оставил никаких сомнений, что богословие должно изучаться не ради богословов, но ради народа. Тот, кто так много страдал от "ярости богословов", убедился, как он однажды признал сам, что "не знает ничего полезнее богословия для того, чтобы улучшить нашу жизнь" (24). Кроме того, связывая Возрождение и Реформацию, он утвердил тот решающий факт, что протестантская Церковь с самого начала вступила в продуктивные отношения с наукой и тем самым была избавлена от конфликта с ней, который так обременил тогда католицизм.
Именно от подобного разрыва смыслов оберегала и "экуменическая" направленность трудов Меланхтона. Он обращался не только к католикам, англиканам и швейцарским реформатам, но и к православным грекам! В письме к Вселенскому Патриарху Константинопольскому в 1559 году он подчеркнул христианское единство «святых церквей» и основное догматическое соответствие Виттенбергской Реформации с учением греческой церкви (25). Здесь уже имело место нечто большее, чем христианский плюрализм, признающий де-факто разделение Церкви Христовой на деноминации. У Лютера было твердое убеждение, что есть только одно  Евангелие и одно истинное христианское учение, не совпадают только приверженность и видимая церковь. Меланхтон, казалось, готов был смириться с реальностью и допустить экуменическое разнообразие «святых церквей» христианской веры на общей почве признания Евангелия. Его мысли и действия глубоко актуальны и сегодня, после того, как исторический опыт позволил нам осознать, что нет оправданной альтернативы миру - осознать даже глубже, нежели Меланхтон и его друзья. Здесь Меланхтон практически наш современник (26).
7. Устроение мира на земле виттенбергская Реформация поручила светской власти. Меланхтон неустанно служил этой же задаче своими дарами в области образования, преподавания и университетской реформы, церковного порядка и увещевания христиан к гармонии, взаимному пониманию и к молитве Богу о мире для нашего мира. Он признавал неадекватность всех человеческих усилий и их бесполезность среди продолжающихся волнений своего времени, и от этого еще больше жаждал в вере вечного и совершенного мира Божьего, завершения искупления и спасения. Перечисляя в последнем письме, почему он не боится смерти, Меланхтон писал: "Вы придете к свету, вы увидите Бога и Его Сына, вы поймете дивные тайны, которых мы не понимали в этой жизни, например почему мы были созданы, и в чем состоит объединение двух природ во Христе" (27). Эти сосредоточенные размышления - впечатляющее свидетельство не упадка духа, а глубокого христианского благочестия Меланхтона, его уверенности, освободившей его от греха, от забот и ярости богословов и в то же время привившей ненасытное стремление к познанию, которое для Меланхтона не заканчивалось с этой жизнью, ибо он был убежден, что его усилия мысли и веры найдут свою цель в жизни будущей и будет восполнено то, чего он не успел на земле узнать и понять.
"Человеческое сердце, - писал Пауль Тиллих в начале 1960-х гг. - постигает бесконечность, потому что конечное жаждет покоя в бесконечности" (28). Для него самым элементарным стремлением веры было прийти к Богу, чтобы отдохнуть и обрести покой в чем-то менее абстрактном, чем "беспокойное сердце" (29). Мне кажется, что такой настрой ума  особенно подходит для открытия понимания религиозной биографии Филиппа Меланхтона и самых глубоких мотивов его иренизма. Для Меланхтона это имело смысл не только в качестве личного опыта его религиозной жизни, но и как изначальное духовное познание христианства, которое тысячелетием раньше Августин подытожил словах: "Ты создал нас для Себя, и беспокойно наше сердце, пока не успокоится в Тебе" (30).

Anmerkungen

. Melanchthon wird zitiert nach: Philippi Melanthonis Opera quae supersunt omnia. Hg. v. Carl Gottlieb Bretschneider u. Heinrich Ernst Bindseil, 28 Bde. (= Corpus Reformatorum 1-28), Halle, Braunschweig 1834-1860, Reprint Frankfurt/M. 1963, abgek;rzt CR; Melanchthons Werke in Auswahl. Hg. v. Robert Stupperich, 7 Bde., G;tersloh 1951-1975,2 1978-1983, abgek;rzt MW; Melanchthons Briefwechsel. Kritische und kommentierte Gesamtausgabe. Hg. v. Heinz Scheible, Stuttgart-Bad Cannstatt 1977 ff, abgek;rzt MBW; Luther nach: Martin Luthers Werke. Weimarer Ausgabe, Schriften, 58 Bde., Briefe, 14 Bde., Weimar 1883-1971, abgek;rzt WA und WAB. Die Zitate werden im folgenden durch die jeweilige Abk;rzung, Band- und Seiten- oder Spaltenzahl belegt. Im ;brigen kann hier nur auf einige wenige Literaturangaben verwiesen werden: Robert Stupperich, Melanchthon, Berlin 1960; ders., Der unbekannte Melanchthon. Wirken und Denken des Praeceptor Germaniae in neuer Sicht, Stuttgart 1961; Peter Meinhold, Philipp Melanchthon. Der Lehrer der Kirche, Berlin 1960; Wilhelm Maurer, Melanchthon-Studien, G;tersloh 1964; ders., Der junge Melanchthon zwischen Humanismus und Reformation, 2 Bde., G;ttingen 1967, 1969; Philipp Melanchthon. Forschungsbeitr;ge zur vierhundertsten Wiederkehr seines Todestages, dargeboten in Wittenberg 1960. Hg. v. Walter Elliger, Berlin 1961; Heinz Scheible, Melanchthon und die Reformation. Hg. v. Gerhard May u. Rolf Decot (= Ver;ffentlichungen des Instituts f;r Europ;ische Geschichte Mainz, Beiheft 41), Mainz 1996; ders., Melanchthon. Eine Biographie, M;nchen 1997; dort u.: ders., Philipp Melanchthon (1497-1560), in: Theologische Realenzyklop;die 22(1992), S. 371-410, eine F;lle weiterf;hrender Literaturhinweise. Der Vortrag folgt zum Teil meiner Abhandlung: Philipp Melanchthon. Lehrer des Friedens, in: Grenzfriedenshefte 1981, S. 73-89, 169.
1. 1 CR 9, 1098
2. 2 Leopold von Ranke, ;ber die Zeiten Ferdinands I. und Maximilians II., in: Rankes Meisterwerke 10: Kleinere Schriften, M;nchen, Leipzig 1915, S. 286 f
3. 3 Heinz Scheible, Philipp Melanchthon, in: Gestalten der Kirchenge- schichte. Hg. v. Martin Greschat, Bd. 6: Die Reformationszeit II, Stuttgart 1981, S. 99
4. 4 WA 11, 251
5. 5 MW 1, 174
6. 6 Ein schrifft Philippi Melanchthonis an ein erbare Stadt / von anrichtung der Latinischen Schuel / N;tzlich zu lesen, Wittemberg 1543 (= Samm- lung selten gewordener p;dagogischer Schriften des 16. und 17. Jahr- hunderts. Hg. v. August Israel, 9, Zschopau 1881), S. 4
7. 7 MW 1, 172
8. 8 CR 1, 207 f; MBW Textedition 1, 221 f
9. 9 Qverela pacis vndique gentivm eiectae profligataeque. Avtore Erasmo Roterodamo, Basel 1517, S. 22
10. 10 CR 6, 195
11. 11 CR 6, 381
12. 12 CR 2, 613 f
13. 13 Europ;ische Briefe im Reformationszeitalter. Zweihundert Briefe an Markgraf Albrecht von Brandenburg-Ansbach, Herzog in Preu;en. Hg. v. Walther Hubatsch, Kitzingen/Main 1949, S. 124
14. 14 WAB 5, 400
15. 15 Hierzu besonders: CR 2, 430-434
16. 16 CR 4, 725
17. 17 Die Bekenntnisschriften der evangelisch-lutherischen Kirche, 6. Aufl., G;ttingen 1967, S. 463 f
18. 18 WA 11, 259
19. 19 Hans R. Guggisberg, Wandel der Argumente f;r religi;se Toleranz und Glaubensfreiheit im 16. und 17. Jahrhundert, in: Zur Geschichte der To- leranz und Religionsfreiheit. Hg. v. Heinrich Lutz (= Wege der For- schung 246), Darmstadt 1977, S. 466
20. 20 Abschied des Augsburger Reichstages vom 25.9.1555, 25: Quellen sammlung zur Geschichte der Deutschen Reichsverfassung in Mittelal- ter und Neuzeit. Bearb. v. Karl Zeumer (= Quellensammlungen zum Staats-, Verwaltungs- und V;lkerrecht 2), T;bingen2 1913, S. 346
21. 21 CR 8, 652
22. 22 CR 6, 882
23. 23 CR 3, 340
24. 24 CR 1, 722
25. 25 CR 9, 921-924
26. 26 MW 1, 264
27. 27 CR 9, 1098
28. 28 Paul Tillich, Wesen und Wandel des Glaubens (= Weltperspektiven 8, Ullstein Buch 318), Frankfurt/Main, Berlin2 1969, S. 22
29. 29 Ebd., S. 18
30. 30 Confessiones I 1

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn