Край родной и любимый. Основание

  Из центральных районов России в поисках лучшей доли, своего мужицкого счастья ехали переселенцы в Сибирь, на свободные земли.
Ехали туда, где мог родиться хлеб, где шумела неизведанная тайга, где свободно обитали лесные звери и птицы. Не будешь лениться — разбогатеешь. А как хотелось ни от кого не зависеть и работать только на себя, иметь в хозяйстве скот, коней, птицу, много пахотной земли и иметь всегда на столе обеденном ХЛЕБ. В лаптях, в домотканой одежде брели они через всю Россию, не зная, что на свободных землях их ждёт та же нищета, голод и тяжелый крестьянский труд от зари до зари, чтобы раскорчевать, вспахать, засеять, а потом убрать свои участки.

  Из архивных данных за 1894 год видим, что среди большого количества переселенцев, ехали Дядечкин Герасим от роду 45-и лет с женой Прасковьей и детьми: Никифор 1872 года рождения, Моисей с 1874 года, Кузьма с 1875 года, Фёдор с 1879, Ольга с 1884 года, Прасковья с 1887, Катерина 1889 года рождения и Анна с 1890 года, Дядечкин Фадей от роду 40 лет с женой Матрёной и детьми: Фёдор — 1881 года рождения, Христинья — 1885 года, Федос — 1890 года, Матрёна с 1892 года, Дядечкин Емельян от роду 38 лет с женой Татьяной 32 лет и дочерью Ховрой шестнадцати лет, Дядечкин Иван (брат Герасима) от роду 35 лет с женой Евдокией и дочерьми Агафьей семи лет, Авдотьей — девяти лет. С семьями сыновей Фадея и Емельяна ехали старый Ульян Дядечки с женой Пелагеей. В поименном списке значился глава семьи, жена, а потом дети мужского пола. Дело в том, что на главу семьи и на детей мужского пола казенной палатой давалось 15 десятин земли, за которую взималась плата в размере 65 рублей.

  По данным архива г.Канска среди переселенцев было очень много Дядечкиных, даже в наше время эта фамилия встречается в Никольске, Самойловке, Устьянске, а это значит, что их предки — родственники или однофамильцы нашим Дядечкиным и местом своего жительства они выбрали названные селения.
Но вернемся к моим Дядечкиным. Ехали они из Могилёвской губернии, Гомельского уезда в переполненных товарных вагонах по железной дороге. В этих же «скотских» вагонах с надписью «40 человек, 8 лошадей» переселенцы готовили пищу, стирали белье, мыли лицо и руки, тут же кушали. Здесь же часто лежали заразные больные, которых, по обыкновению, переселенцы скрывали из-за боязни, что их всех высадят в любом месте, и они отстанут от своей партии. Как рассказывала Петрович Наталья Михайловна своей внучке Тамаре, ехали до Сибири несколько лет. На переселенческих пунктах пассажиров-крестьян высаживали прямо под открытое небо, под солнце, дождь, снег или ветер. Не было над головой ни крыши, ни стен укрыться от непогоды. Проходили дни и недели, месяцы, а главы семейств всё обивали пороги переселенческих пунктов и управлений. Время шло, а изменений не было. У кого не хватало денег на питание и поездку дальше — возвращались назад. Моим предкам, героям данного повествования, пришлось жить в шалашах, где мерзли постоянно, зачастую голодали, болели дети и старики, и даже умирали, Так в семье Петрович Павла было восемь детей, до Сибири доехали пятеро, в семье Дядечкина Фадея — семеро, а доехали до места четверо, у Емельяна было трое детей — живой доехала лишь одна девочка. Умирали и престарелые родители, так не увидев свободных земель, вольного труда.

  Коль есть данные о переселенцах, значит, в конце XIX века вёлся строгий учёт переселения, а значит, волостное начальство определяло место их заселения. Как добирались Дядечкины до назначенного им нового местожительства — неизвестно, но то, что оно им понравилось — я уверена. Как мог не понравиться ядреный, чистый, лесной, хвойный воздух после нескольких лет мук в дороге? А приехали ранней весной, когда оживает вся природа, тает снег, ярче и теплее светит солнце. «Огляделись, — рассказывала Анна Герасимовна. — Кругом могучие вековые сосны, а за ними к солнцу тянулись и маленькие сосенки, развесистые берёзы набирали силу, набухшие почки кое-где лопались, выпуская на свободу зелёненькие листочки, на проталинках зацветали — подснежники. Такая красота, покой и холодноватый воздух на мгновение опьянили прибывших, и только голос жены Герасима — Прасковьи отрезвил всех: «Где жить-то будем? Опять в шалаше? С малыми детьми, Герасим?!» Рассудительный Герасим, всегда спокойный и уверенный ответил: «Успокойся, мать! Погляди, какая красота, сколько леса! Руки у нас есть, сила — тоже, желание работать не покинуло нас. Построим дом, два, глядишь, и заживем как люди. Смотрите, сколько лесу! А в лесу, я думаю, водится много зверья и птицы. А простор, а простор-то какой! Сколько сумеешь осилить — бери, работай, богатей, крестьянин! Здесь и скот можно держать в большом количестве — вон сколько места для выгона. Не всё же нам бедствовать, братья!»

  Фадей и Емельян были родными братьями, а Герасим им приходился, видимо, двоюродным братом. Сегодня остается тайной: некому сказать правду, но то, что не родной брат — я в этом уверена. В противном случае Анна Герасимовна не вышла бы замуж за Федоса Фадеевича, за сродного брата: в России это не приживается и считается большим грехом. Да и церковь у нас не разрешает таким парам сходиться. В крайнем случае, можно жениться в четвёртом колене и эту заповедь старались не нарушать, хотя были некоторые исключения и в моей деревне, но об этом ниже. А теперь вернёмся на поляну, где остановились Дядечкины.

  Огляделись прибывшие и уже собирались строить шалаш, как на противоположной стороне поляны в лесочке увидели домик небольших размеров (это место бывшего подворья Лаптиенко П.А. — утверждала баба Ганна). Жил в нём какой-то мужчина. Чем занимался он и почему жил один в лесу? Эти и другие вопросы, связанные с появлением хуторянина, остаются для меня невыясненными, хотя Владимир Семёнович Дядечкин в своей книге «Родная поскотина» пишет, что это Абанский чалдон, летом пасший здесь свой скот. Может быть. На расстоянии стольких лет трудно что-либо доказывать. Кем бы не был тот человек, но он приютил в своем жилище прибывших, а вскоре, продав его, ушёл куда-то и больше никогда никто его не видел.

  В домике поселились три семьи — 25 человек, но как говорится «В тесноте да не в обиде». Впереди было лето, тепло и можно было спать под кустиком. Правда, очень много было комаров. Они тучами летали днем, а к вечеру — заедали. Приходилось пользоваться накомарником — (это такая сетка, обшитая по краям материалом и которую надевали на голову и лицо). Смотреть, конечно, было труднее, но зато не кусали комары.

  Переселенцев Дядечкиных покорила тайга, её богатства, и красота. Столько леса! Причем ровненького, деревце к деревцу, строевого. Валяй сосны, обрубай, очищай от коры и строй дома, не уходя далеко в тайгу, на месте. Так и поступали. Рядом с домом хуторянина Дядечкины построили большой дом на две половины с сенями посередине. Из сеней на потолок дома (чердак) был лаз. На доме хранили кое-какой инвентарь, сушили белье, веники для бани. Я хорошо помню этот дом. Большой, крепкий, бревна его были красными, здоровыми. Сейчас таких нет. Стены дома были внутри стесаны, они скоблились и мылись. И стоял он, согревая теплом, внуков Моисея, до 60-х годов XX столетия. В 60-е годы дом был перестроен внуком Герасима — Павлом Моисеевичем, но в основе остались старые бревна. Строили его братья на века, с душой, без гвоздей и металлических креплений. Потому, как не было таковых в то время. Смотрел дом по-доброму двумя окнами на улицу, четырьмя во двор, правда, маленькими окнами, чтобы тепло зимой не выходило из дома. Всей площадью дом стоял во дворе, чтобы, как говорили старики, не занимать улицу. А под окнами во дворе росло, я помню, большое дерево. «Бузина», — сказал мне внук Моисея — Павел Павлович. А когда его спилили из-за старости, то остался, как память, огромнейший пень, на котором можно было бы уместиться десяти ребятишкам. Пни от спиленных деревьев в 1894 году были во дворе дома и перед домом. Да что там во дворе, когда на улице возле школы красовался много-много лет подряд большущих размеров пень и никаким трактором нельзя было его вырвать. Был он своеобразным украшением улицы, пока не сгнил под действием дождей, солнца, холода и жары.


  Так вот в этом выстроенном доме поселился Герасим со своей большой семьей. Построили братья сообща стайки, загоны для скота, которые делались из легких протёсанных бревнышек, уложенных рядами в пазы столбов. Огород огородили изгородью из жердей. В огороде построили баньку по-черному и выкопали колодец за баней. Вода неглубоко оказалась. А метрах в трехстах от дома под горой били ключи. И было их очень много. В XX столетии жители используют эти ключи для создания искусственного озера, вода из которого будет использоваться в хозяйстве, в котором будут купаться ребятишки и хозяйские гуси, женщины будут стирать бельё, а рыбаки — ловить рыбу. Вокруг ключей вода рыжая, как будто, её покрыли слоем желто-красный краски. Возможно, поэтому и назвали свое поселение жители именем — Аржаво. Но это название покажется незвучным и глава земской управы, заведующий Почето-Абанским подрайоном, крестьянский начальник, князь Волконский Александр Васильевич переименует в Низко-Городецк. Было это в годы его правления: 1905-1914.
Следующий дом переселенцами был построен сообща напротив дома хуторянина (это дом Дядечкина С.Ф.) и тоже на две половины, но без сеней, и перебрался туда Фадей со своей семьей. Небольшая семья Емельяна со старыми родителями осталась жить, а точнее, зимовать, в домике хуторянина.

  В первый год переселенцы сумели построить два дома и кое-какие надворные постройки, расчистили землю под посев весной следующего года зерновых, картошки и овощей. Ежегодно рядом с уже построенными домами появлялись новые: дети росли, сыновья женились, дочери выходили замуж — всем нужна была крыша над головой и свой угол. Вот и строили. Но если первые дома были большими, то последующие — четырёхстенные, с холодными сенями.

  В этом месте я сделаю остановку для высказывания своих мыслей. Семьи Дядечкиных, видимо, были не из бедных, потому как на пустом месте сумели отстроить дома, хозяйственные помещения, имели продукты питания и, думаю, имели инструмент для строительства и разработки земли. На дорогу, на питание, на постройку дома и разработку земли семье в 6 человек требовалось 800 рублей. Плюс к этому — приобретение хозяйственного инвентаря и утвари, коня и коровы — 250 рублей. И такие деньги, думаю, имелись у моих предков, коль они крепко обосновались на пустом месте.

  Тайга отступала. Улица приобретала живой, красивый вид. Она была прямой влево и вправо от первого дома. Никем не разбита и не разрыта деревенская улица была красива весной, летом и осенью своей какой-то особенной красотой. В изумруде не топтаной травы-муравы цвели одуванчики и было их очень много. Взошло солнце — открывается цветок, зашло — и цветок закрывает свои жёлтенькие реснички. Закрыты они и в пасмурную погоду. Диву даешься чудесам природы: то любуешься разноцветным ковром, то идешь по изумрудам. Потом, гораздо позже, когда появились трактора и машины в деревне, превратился ковер в лоскутья, изодрали его, истоптали и помяли. Появились ямы, что вырыли хозяйские свиньи, колеи, которые выбили колесами машины и гусеницами трактора. Деревенская улица потеряла праздничный свой наряд и стала будничной, серой и убогой.

  Но это будет потом, когда в деревню придет прогресс, а пока живут мои герои в дружбе с природой и она им отвечает добром. Мужское население строило, а женское обследовало все лесные уголки, полянки и околки. В ту пору лес был богат ягодами, грибами, орехами. Тут уж только не ленись, собирай. Черника, брусника, земляника, а в двух верстах от строящейся деревни на север нашли поселенцы широкий ручей, бегущий с востока на запад, вдоль которого видимо-невидимо чёрной и красной смородины. Вокруг этого ручья-речки раскинулись болота, куда по весне прилетали гуси, утки, журавли. Здесь они гнездились, откладывали яйца, выводили птенцов. Учили их летать по-над озером, над тайгой, никого не боясь, и не опасаясь быть убитыми. Кормов на болотах им хватало. Росла голубика, клюква и было её там большое множество. А называли её местные жители журавинами. Может, потому, что журавли ими питались, а может, по какой другой причине. А ещё и рыбёшки в ручье попадались. Молодые парни находили свободное время для охоты в лесу на птицу или зверя. Благо таковых было тоже очень много в тот период. То рябчика подстрелят, то тетерева, а то и покрупнее зверя завалят — косулю, медведя, сохатого. Вот так и текла жизнь на новом месте у Дядечкиных.

  Тайга распростералась вокруг строящейся деревни на семьдесят верст в округе. В глубокой тайге попадались и прогалины, где с небольшими затратами можно было сделать поле под посевы, кое-какие полянки раскосить под покосы. Наконец-то кончилось безземелье! Вот она свободная земля и много, никем немереная. И потянулись руки крестьянские к земле. Старались распахать, как можно больше и прибавить хоть метр лишней земли для посева или покоса. Посеять, вырастить и убрать хоть на килограмм больше зерна, картофеля, дополнительный клок сена накосить для скота. Вот и пластались крестьяне от зари до зари, забывая об отдыхе, поливая землю-матушку потом. В трёх верстах от деревни на восток охотники нашли продолжение ручейка-речки, бегущей на запад, и была она в этом месте широкой, глубокой и многоводной. И решили в будущем переселенцы соорудить мельницу водяную. Как решили, так и сделают. Будет в дальнейшем у жителей мельница на этом месте, и будут возить молоть зерно на муку со всей округи. В речке возле мельницы будет очень много рыбы водиться, а вокруг, до самой деревни раскинутся поля. Всё будет, но уйдёт на это много лет, вложится много труда. К этому времени добавится больше рабочих рук: хорошая весть о свободной жизни в Сибири сделает свое дело, и поедут на сибирские земли всё новые и новые семьи. Они остановятся на жительство в Аржаве, а другие — дальше в тайге. Так будут образованы поселения Лермонтово, что в десяти верстах от Аржава, и Горкино — в трёх верстах.

  Работая с архивными материалами в г. Канск, фонд 27, опись 2, дело 21, я нашла следующий документ. «Протокол заседания временной комиссии по вопросу об образовании из земель Почетской казённой лесной дачи, Абанской волости, Канского уезда, Енисейской губернии переселенческого участка под названием Горка (Горкино). Одним из пунктов данного постановления было: Считать необходимым для обеспечения заселения участка, устройство моста через речку Почет по дороге из участка Ржавое на Лермонтово. Дата — 19 декабря 1910 года, город Канск. Следуя этому постановлению волостное начальство, видимо, помогло жителям построить мост, а в результате перекрыли речку Почет, запрудили её. В этом месте построят аржавские крестьяне в дальнейшем мельницу.

  По этому мосту, мимо этой мельницы мы не раз проезжали на покос в советское время на Лермонтовские поля. Конечно, мост не раз и не два ремонтировали, а когда в пятидесятые годы разбушевавшаяся река Почет, сорвала его, то строили заново, но начало всё-таки положили наши прадеды, не имевшие машин и тракторов.