Край родной и любимый. Старый уклад

   Счастливы семьи по-разному, а в горе и нищете одинаковы. Не были богаты мои земляки, даже скорее были бедны, и горя у них хватало с лихвой. Чтобы сводить концы с концами, надо было много работать. И работали. Сеяли лен, просо, рожь, овёс, сажали картофель и другие овощи и пока урожай с поля не уберут, света божьего не видели. Домашнее хозяйство: корова, кони, свиньи, овцы тоже требовали ухода и много времени. Другое дело: были семьи совсем бедные, не имеющие хозяйства, были несколько богаче и очень богатые. Богатство в семьях зависело от количества работающих и сыновей. Чем их больше, тем лучше, крепче семья. Из данных фонда №P-2-92/117, дело 1, опись 1, архива администрации Абанского района:
В семье Василевского Никиты Егоровича 11 душ и только трое - трудоспособные, земли под пашню 14 десятин.
Круглянин Тит Иванович - 9 душ, трудоспособных - один, земли 9 десятин.
Плескач Демьян Михайлович - 7 душ, трудоспособных - один, земли 8 десятин.
Петрович Артём Павлович - 7 душ, трудоспособных один, земли 7,5 десятин.
Мясоедов Захар - 9 душ, двое трудоспособных, земли нет.
Вот такие разные семьи. Но все жили, детей растили, хотя выживали кто, как мог. Крепче жили те семьи, которые имели в хозяйстве молотилки и жатки. Хозяева могли во время сжать хлеба и обработать зерно, а у кого не было этого инвентаря, приходилось ждать, а потом просить у соседа на время. За пользование чужим инвентарем приходилось расплачиваться зерном или отрабатывать дни в хозяйстве, а может, на поле хозяина.
По данным архива на 1929 год в Аржаве (Низко-Городецке) жатки имели три семьи, молотилку - семь семей. Всего насчитывалось в деревне 60 семей, 317 душ, из них 87 трудоспособных мужчин и 17 женщин. За хозяевами числилось 384 гектара пашни. Кузнечным делом мастерски владел в те годы Костюкович Мартин Игнатьевич. Так этот Мартин мог и коня подковать, и колеса для телеги оковать, сделать бороны и плуг отладить и всевозможные детали выковать. Бизюкевич Егор Сергеевич портняжил и шил сапоги. Семьи таких мастеров, как сапожник, кузнец и портной, конечно же, не испытывали большой нужды. У них и деньги водились, хотя небольшие.
Исходя из наличия пахотной земли на семью, планировался и доход семьи, а с дохода соответственно и налог, который обязательно должны были платить все семьи государственной казне. Например, Дядечкин Емельян Ульянович - 7 душ, имел 11 десятин земли, спланированный доход составлял 387 рублей. Отнимем от этой суммы 20 рублей на едока, а их 7, вот и получается, что уплатить надо 247 рублей, Дядечкин Никифор Герасимович - 7 душ, 8 десятин земли, отсюда доход - 222 рубля, Отнимем 140 рублей на 7 едоков и получается, что заплатить надо 82 рубля. Самый большой доход планировался у Погорельского Ивана Михайловича, имевшего молотилку и жатку, и 14 десятин земли в 514 рублей. Налог составлял - 515 рублей. Где же вычеты на едока? Из чего складывался доход? Оставшиеся в живых свидетели жизни деревни об этом ничего не знают, а данные из фонда архива администрации Абанского района №P-2 92/117, дело 1, опись 1 показывают вышеназванные числа, не поясняя, из чего складывался доход, и какой процент от дохода составлял налог. Тяжелое положение крестьян ухудшалась налогами в виде денег или хлеба. Налог уплати, а живи семьей, как сможешь. Собирали налог - в Низко-Городецке Дядечкин Федос. В Лермонтово - Зузенков Григорий - мужчины большого сострадания к людям и ответственности к делу. Как они умели обеспечить 100% сбор, сколько денег увозили в Высокогородецкий сельсовет, данные архива об это не говорят. Но, думаю, что собрать налог было очень трудно у односельчан, видя, как тяжело живёт семья.
Однако, не смотря на разницу годового дохода семьи, налоговых выплат, на наличие убранства в доме и количества хлеба на столе, сельчане жили между собой дружно, не ругаясь, не завидуя друг другу, о чём и утверждают старожилы. Каждый как мог, так и вёл своё, будь то большое или маленькое хозяйство. Нечего им было делить, чтобы спорить. У каждой семьи была своя пашня, свой покос, свой распорядок дня и свой порядок в доме и во дворе, в хозяйстве и потом - все жители между собой были родственниками, братьями, свояками, кумовьями. Это потом, гораздо позже, когда образовался колхоз, и надо было вместе пахать, сеять, убирать хлеб, появились разногласия на почве «это всё не моё, общее, можно и не вкалывать, сделают». И работали иные, как на своем поле, честно делая работу качественно, а другие - спустя рукава, могли по разным причинам и на работу не выйти, а то и с работы сбежать, сославшись на разные выдуманные причины. И по ягоды женщины сбегали, прячась по кустам или за деревьями, обходили стороной дорогу, по которой за ними мог гнаться бригадир.
А раньше-то на своем поле и рожали, и умирали. Чтобы покрепче жить, некоторые отцы семейств овладевали необходимыми для деревни в Сибири специальностями - бондарь, печник, портной, сапожник, пимокат. Ремёсла - подспорье, источник дополнительного дохода семьи. Из древесины делали кадки, бочки, корыта, кадушки, топорища, лопаты, грабли, плели корзины, туесочки, туеса. Бочки и кадушки хорошие делал Кувеко Михаил, потом его заменил Сергей Кувеко, но лучшим бондарем в деревне был Курбацкий Лукаш. Валенки катали для всех в деревне Курбацкие Сергей и Иван, позднее перенял эстафету Жигачев Павел Федотович, который с семьёй переехал в деревню с Посёлка в сороковые годы.
Я хорошо помню в его небольшом домике маленькую комнатку, где Павел Федотович катал валенки. В ней всегда пахло паром, потом и чем-то кислым. А сам мастер выходил из своего «офиса» мокрый, красный и усталый. Садился мастер на скамеечку у печки-буржуйки, доставал кисет с махоркой, сворачивал из газеты папиросу и глубоко затянувшись, отдыхал. Курил долго, с удовольствием, после чего снова уходил в работу. Тогда я не интересовалась, что эта за работа - скатать валенки. И лишь через много лет я поняла, что это очень и очень трудное и ответственное дело. Валенки должны быть теплыми, крепкими и красивыми. Павел Федотович такие и создавал, а главное - долго носились. Мои родители жили по соседству с Жигачевыми, а я дружила с их дочерью Дусей и часто у них бывала в доме. Семья их была большая: шесть дочерей: Анна, Екатерина, Валентина, Антонина, Евдокия и Зинаида, и сын Василий. Я вспоминаю, как в этой семье жарили на молоке картошку и она такая была вкусная - слов нет! А дома жарили только на сале, и есть ее не хотелось. Видимо, в компании всё всегда лучше и вкуснее. Жила семья Жигачевых в деревне до 1962 года, потом переехала во вновь отстроенный поселок Гагарино, названный в честь, первого космонавта Советского Союза Ю.А. Гагарина. С этого времени валенки жители Низко-Городецка покупали в магазине, благо там они продавались, а, кто особенно любил самокатки, могли заказать их в Абанской пимокатке.
Не знаю, кто в первые годы двадцатого столетия клал русские печи, а в пятидесятые годы этого столетия печником деревенским славился дед Федос. Никакие техникумы он не кончал, аттестата не имел, сам научился от больших мастеров, и такую печь, бывало, сложит, что залюбуешься, согреешься в большой мороз и обед сваришь на большую семью. Говорила Василиса Ивановна Клещенок: «Маленькую охапочку дровишек сожжёшь - весь день тепло держится. Хлеб в печке испечёшь, скотине чугуна три картошки напаришь, вечером заберёшься на печь, она отогреет и вылечит. Уж такой был Федос Фадеевич мастер, умелец! Светлая ему память!» Наверное, в каждом деревенском доме была дедова печь, которая как огонь от «маленькой охапочки», экономила дрова хозяевам. Не зря говорят - танцевать надо от печки. Верно: лучше получается и не только в танце, в жизни особенно.
Женщины-крестьянки, девушки и совсем молоденькие девчоночки долгими зимними вечерами пряли, ткали, вязали, шили и вышивали. Собирались в одном доме несколько рукодельниц, каждая со своим инструментом. Рассаживались по кругу у каменка (в русской печи было сделано такое небольшое углубление, а сверху - отверстие для выхода дыма), доставали свой инструмент и материал для работы и дружно брались за дело. Заранее хозяином заготавливались маленькие, смольные полешки, чтобы лучше горели, складывали их колодцем, поджигали, и свет от горящих дровишек освещал комнату. Конечно, света было очень мало, если сравнить с электрическим, но тогда это было самое лучшее. За вечер, что женщины работали, сгорало от 3-х до 10-ти каменков. Имеется в виду, сколько раз накладывали смолячки. Вот уж, где можно было услышать много интересного, веселого, страшного и полезного, услышать красивые, русские народные песни, то протяжные задушевные, то весёлые лирические, а то и печальные.

«Степь да степь кругом, путь далёк лежит,
В той степи глухой замерзал ямщик.
Замерзая, он, чуя смертный час,
Он товарищу отдавал наказ…»

«B деревне всякое бывает. Невзлюбила свекровь невестку, стала ей досаждать. То пол не так помыла, то молоко плохо процедили, а то суп не досолила. Вступился за молодую жену муж. Свекровь негодует: сын отвернулся от матери, - рассказывает молодая женщина. - Мать одна, а жёнок может быть двадцать, - говорит она сыну. Мать надо почитать и слушать». «Бабоньки, подскажите, кто прав, а кто виноват?» «Народная мудрость говорит, что ночная кукушка дневную всегда перекукует»,- вступает в разговор старейшая из женщин. Уважать надо свекровь, слушать её, но лучше жить, отдельно». «Так и вышло. Отошли молодые жить отдельно, дочка у них уже невестится, всё в семье ладится. Теперь и свекровь на внучку не нахвалится, на невестку ласковее глядит. Как бы и не было никогда ссор, - продолжила свой рассказ молодая работница. - Умнее окажется тот, кто в сторонку в споре отойдет». Старейшие колхозницы, мамы и даже бабушки в разговоре часто использовали народные поговорки, пословицы и присказки. Слушать их всегда было приятно и полезно. Разговор не мешал работе, он «бежал», плавно переходя из весёлого настроя в грустный. Такие беседы, где осуждались пороки и поощрялись хорошие поступки, ненавязчиво помогали молодым хозяйкам. Молодушки, слушая старейших, набирались уму-разуму, учились в семье поддерживать покой и лад. В каменке трещат дровишки, а беседа за работой тянется, тянется, и только рассвет разгонял молодушек по домам. За вечер молодицы напрядали по 2-3 шпульки ниток, кто-то связывал носки, рукавицы, вышивал полотенце, нарядную кофточку, а хозяйка дома могла соткать метра два холста. И так работали из вечера в вечер, исключая праздники, когда никто не работал. А утром снова хозяйство и работа по дому.
Мужчины зимой подрабатывали зерно, мололи его в муку, ремонтировали посевной инвентарь, отлаживали плуги и телеги. Вечерами тоже иногда собирались и обсуждали дела житейские, мирские, курили. Газет, журналов, книг в деревне не было - слухи о жизни в центре России передавались из уст в уста на базаре в Абане. Если кто из деревенских выезжал в уездный город Канск, или к кому в деревню приезжали гости, то уж тут вести были самые свежие.
Весть о том, что царя-батюшку, свергли, дошла до отдалённой деревушки очень нескоро, а когда пришла, то вызвала вопрос «А что дальше? А как жить?» А страна уже жила своей новой жизнью, которая в дальнейшем обрушится и на деревню. А пока крестьяне долго не думали об изменениях в стране, потому как для крестьянина важно землю пахать, да хлеб растить, а от свержения царя ни горя, ни радости. Гражданская война, что пронеслась по России, как гроза, коснулась и Сибири. Воевали даже жители близлежащих деревень - Бортниково, Зимник, Пушкино, а вот жителей моей деревеньки она не коснулась совсем. Наверное, слишком далеко от центра, в тайге, не на пути расположилась она и поэтому все военные действия прошли мимо, по сводке в Абанском волостном управлении в деревне Аржаво в 1920 году было 47 хозяйств. В каждом хозяйстве имелось от двух (как у Дядечкина Ульяна и Круглянина Тита) до 7 голов лошадей, как у Погорельского Ивана, у Дядечкиных и Емельяна, и Никифора. Всего у хозяев было 41 голова коней - молодняка. 30 голов - пятилетних рабочих лошадей, 35 кобыл, 31 мерин, 16 голов маленьких жеребят. Большинство хозяев имели повозки на деревянном ходу, а Дядечкин Емельян и Погорельский Иван имели к этому ещё и мягкую повозку - ходок.