Сухопутный мореход. Княжий пир

Предыдущая глава http://www.proza.ru/2016/11/15/289

После  Совета  Всеслав  Рукотверд  некоторое  время  был  сильно  не  в  духе. Не   вышел  к  дружинникам, указав  начинать  пир  без  него. Не  пошел  князь  и  в  покои  к  жене, а  двинулся  прямиком  в  библиотеку  и  это тоже  был  явный  признак  княжего  гнева – в  эти  покои  могли  входить  только  тысяцкий  Томила  и  дочь  Всеслава – княжна  Светлада. Княжна  вообще  была  единственным  человеком,  кто  мог  перечить  даже  разгневанному  князю.

Уже  немолодой  князь  души  не  чаял  в  своей  дочери. Его  сына-первенца  отравили  кочевники  с  Востока. Ростислав  повел  тогда  дружину  отца  в  Восточные  степи, чтобы  встретить  караван. В  дороге  княжич  расхворался  и  умер. Говорили, что  в  дороге  он  встретил  Черных  Кочевников  и  преломлял  с  ними  хлеб. С  тех  пор  караваны  с  Востока  больше  не  приходили – князь  объявил, что  кочевников  будет  вешать  на  башнях  Вышгорода  и  даже  Совет  Старейшин  не  посмел  перечить  князю.

Князь  опустился  в  покойное  дубовое  кресло, обитое  черным  бархатом,  стоящее  у  окна  и  потянулся  к  большому  фолианту  в  кожаном  переплете. Когда  он  был  не  в  духе, Всеслав  любил  перечитывать  трактат  Северного  Старца  Аграмонда, великого  мыслителя, изложившего  на  бумаге  свое  видение  этого  мира. Мысли  старца  были  во  многом  созвучны  с  мыслями  князя  и  Всеслав  в  этом  чтении  находил  некоторое  успокоение. Вот  и  сейчас  он  решил  немного  почитать, а  уже  потом  выйти  к  дружине.

В  пиршественной  зале  тем  временем  все  шло  своим  чередом. За  отсутствием  князя  пиршеством  руководил  Томила, тысяцкий  княжей  дружины. Убеленный  сединами  и  украшенный  многочисленными  шрамами  воин  пользовался  всеобщим  уважением  и  даже  некоторой  любовью – в  делах  службы  он  был  строг, порой  даже  беспощаден, но  для  любого  дружинника  у  него  всегда  находилось  и  ласковое  слово,  и  похвала,  и  отеческая  забота. Так  что  дружинники, оторванные  в  силу  своей  службы  от  собственного  родного  дома, души  в  Томиле  не  чаяли  и  прозвали  его  «Наш  Дядька». Магон  сидел  в  самом  дальнем  углу  вместе  с  другими  брастами  и  неторопливо  потягивал  из  серебряного  кубка  тройной  перегонный  мед. При  этом он  успевал  вполуха  слушать  Борга  и  вполглаза  следить  за  Роксаном – как  бы  мед  в  молодом  брасте  не вовремя  не  забродил – кланы  то  у  них  с  Магоном  разные, а  вражда  между  кланами  практически  многовековая. При  этом  княжий  мед  был  с  хитринкой – с  ног  не  валил, но  природной  осторожности  вполне  мог  лишить. Ведь не  зря  на  родных  островах  ходила  присказка – пьяному  брасту  и   Северный  океан  по  колено  покажется.

В  самый  разгар  пиршества  к  Магону  подошел  Олесь – дружинник  из  местных – ражий  парень, косая  сажень,  кулаки  по  пуду. И  навеселе  гораздо – карие  глаза  уже  заволокло  паволокой  винных  паров, хотя  и  на  ногах  стоит  крепко  и  ведет  себя  вроде  достойно.
- Эй, браст, как  там  тебя, морской  бродяга, растуды  твою  в  качель! Вот  я  смотрю  на  тебя  и  думаю – и  чего  князь  с  городом  ссорится  зазря. Ты  же  этого  не  стоишь – эва  невидаль  какая – шулеров    разогнать! Да  и  хлипок  больно.
Олесь  совсем  уж  недружелюбно  потянулся  к  плечу  браста,  и  тут  боевая  выучка  воина  клана  сработала  быстрее,  чем  разум. Плечо  легко  ушло  в  сторону, а  руки  браста  обхватили  запястья  парня  как  стальные  браслеты  и  резко  дернули  его  вниз. И  на  глазах  изумленных  гридней  и  старших  дружинников  парень  рухнул  на  колени. Чудом  не  развалив  стол,  но  угодив  при  этом  головой  в  глубокое  блюдо  с  наваристой  мясной  похлебкой. И  слава  Богам  этого  мира,  что  похлебка  эта  уже  порядочно  простыла. Удерживая  Олеся  в  таком  положении,  Магон  четко  и  внятно  произнес:
-  Негоже  гостя  при  всех  бесчестить  только  за  то, что  он  не  такой  как  ты.
- Отпусти  его  парень! Не  со  зла  он – по  недомыслию  и  глупости. Сила  в  избытке, а  молод  и  не  опытен, – прогремел  Томила – Воин  ты  славный, не  ему  чета!
- Только  из  уважения  к  возрасту  и  мудрости твоей  Томила  свет  Жудович! Таких  недоумков  великовозрастных  учить  надо  сразу, чтобы  наука  в  память  была.

Магон  отпустил  парня  и  тому,  наконец,  удалось  подняться. Вид  у  него  был  настолько  нелепый, что  вся  дружина  смеялась  взахлеб, до  коликов  в  боку  и  слез. Олесю  ничего  не  осталось,  как  покинуть  залу.
Магону  передали  большую  серебряную  братину  с  вином  из  желтого  винограда от  Томилы – главного  распорядителя  этого  пира. Чтя  местные  обычаи,  браст  поднял  этот  кубок  за  князя  Всеслава, его  боевую  удачу  и  великую  щедрость.

Тут  в  залу  уверенной  походкой  полновластного  хозяина  вошел  сам  князь  Рукотверд,  ведя  под  руку  свою  Светладу – синеглазую  княжну, отцову  гордость. Сам  князь  был  одет  по-домашнему – кафтан  синего  бархата, такие  же  штаны  и  добротные  кожаные  сандалии  с  серебряными  пряжками. Ни  доспеха,  ни  оружия. Лишь  на  поясе  князя  висел  нож, но  и  тот  совсем  не  боевой. Такими  ножами  жители  Континента  обычно  орудовали  за  столом. И  единственное, чем  этот  столовый  нож  отличался  от  собратьев – это  красотой  отделки. Густые  пепельные  кудри  князя  сдерживал  небольшой  золотой  обруч,  на котором  красовался  его  герб – меч  и  дубовая  ветвь. Князь  уже  сменил  гнев  на  милость  и  явно  хотел  вволю  повеселиться.

Но  особенно  восхитительна  была  княжна. Высокая, статная, узкая  в  талии, с  пышной  грудью. И  при  этом  видно, что  тиха  и  застенчива. В  длинном  синем  платье, в  узорчатом  дорогом  оголовье, синеглазая  и  белокурая  она  напомнила  Магону  морскую  фею  Эласту  из  легенд  родных  островов, покровительницу  ольменов – певцов-сказителей  его  народа. Молодой  браст  даже  протрезвел  в  момент  от  одного  взгляда  на  дочь  князя.               
      - Гей, други! Хватит  пить  да  есть, пора  повеселиться.
Князь  звонко  хлопнул  в  ладоши  и  тут  же  в  зал  весёлой  гурьбой  вошли  музыканты  и  песенники, сразу  с  порога  грянув  удалой  плясовой  мотив. Дружинники  вскочили  с  лавок  и  мгновенно  образовали  широкий  круг, притопывая  ногами  в  добротных  подкованных  сапогах  и  хлопая  в  такт  мотиву.

Возникнув  из-за  спины  князя,  Несмеян  пошел  по  кругу  в  молодецком  плясе – в присядку, с  истинно  разбойничьим  посвистом, под  восторженный  рев  дружины. Чернобородый  вихрь  прошел  по  кругу  и  сразу  стих – сам  князь  Всеслав  Рукотверд  вступил  в  молодецкий  круг. Годы  все  же  брали  своё – пляска  князя  была  более  степенная  и  спокойная, но  в  каждом  его  движении  чувствовалась  сила  и  мощь  природного  воина,  который  даже  в  пляске  готовится  к  будущим  схваткам. Княжна  белой  лебедью  пошла  вслед  за  отцом. А  затем  крякнув  и  отбросив  степенный  вид  в  круг  вышел  и  дядька  Томила.

Магон  заворожено  смотрел  на  веселье  дружинников. На  его  родине  веселились  совсем  не  так. Пиры  обычно  заканчивались  выступлениями  ольменов  и  танцами  с  оружием. А  вот  такого  разухабистого  веселья  у  суровых  северных  народов  не  было  никогда.

Князь  сделав  круг  по  залу  добрался,  наконец,  до  своего  кресла  во  главе  столов  и  тяжело  опустился  в  него. Утерев  со  лба  крупный  пот  и  осушив  добрую  чашу  перегонного  меду  Всеслав  еще  некоторое  время  наблюдал  за  весельем  дружины, а  затем  снова  резко  хлопнул  в  ладоши. И  повинуясь  воле  князя  плясовой  мотив  стих.
-  Ну  что  молодцы, разогнали  кровь  по  жилам? Можно  и  удаль  молодецкую  показать!

Зная  обычай  князя,  дружинники  вновь  образовали  круг,  и  на  его  середину  вышел  Ярмила – русобородый  богатырь, один  из  первых  поединщиков  и  борцов  князя.
Легко  положив  на  спину  одного  за  другим  двух  вышедших  против  него  борцов  Ярмила  уже  хотел  под  одобрительный  гул  дружины  покинуть  круг, но  тут  напротив  него  возник  Несмеян. Дружина  затихла, а  Ярмила  враз  перестал  усмехаться  в  бороду – Рагойчич  всегда  был  соперником  серьёзным. Но  тут  подал  голос  князь:
- Нет  Несмеян, ты  ранен, негоже  с  недужным  бороться. Неужели  в  моей  дружине  кроме  тебя  и  бойцов  не  осталось?

Неожиданно  для  себя  Магон  встал  с  широкой  лавки  и  растолкав  дружинников  вышел  в  круг
- Пресветлый  княже! Позволь  мне  выступить  вместо  Несмеяна. Среди  брастов  есть  славные  борцы,  и  я  в  клане  был  не  из  последних.
Магон  осмотрелся. В  глазах  брастов, Несмеяна  и  Томилы  читалось  одобрение. На  лицах  остальной  дружины  читался  целый  спектр  чувств – от  одобрения  до  злорадства. Дескать, куда  тебе  мальчишка  против  Ярмилы  выстоять, это  тебе  не  Олесь. Князь  смотрел  на  Магона  внимательно  и  оценивающе. А  вот  в  синих  глазах  княжны  молодой  браст  уловил  искорку  интереса. И  ради  этих  глаз  Магон  мог  выйти  против  целого войска, если  только  его  мастерство  будет  удостоено  ее  улыбки. Или  хотя  бы  ласкового  взгляда.

Князь  кивнул  в  знак  согласия  и  Магон  отстегнул  от  пояса  боевой  нож. Негоже  на  честную  борьбу  с  боевым  оружием  выходить – это  прямое  неуважение  к  противнику. Передав  нож  Несмеяну  Магон  изготовился  к  схватке. В  клане  Медведя  борьбу  очень  почитали – Лесной  Хозяин  и  сам  всегда  не  прочь  побороться. Причем  боролись  и  в  обхватку,  и  на  поясах,  и  с  подножками  и  прочими  финтами. И  его  отец,  кузнец  Хаген  Большой, был  не  из  последних  борцов. А  во  всем  клане  говорили, что  Магон, несмотря  на  молодость, – достойный  сын  своего  отца. И  в  устах  Старейшин  клана  это  была  высочайшая  похвала.

Скользящей  походкой  оба  борца  двинулись  по  кругу. Под  праздничной  рубахой  Ярмилы  угадывались  могучие  мышцы, ворот  еле  вмещал  бычью  шею. Движения  его  были  выверены  и  Магон  понимал – если  противник «возьмет  его  на  ухватку», ему  не  устоять. Но  с  другой  стороны  такие  богатыри  не  отличаются  большой  устойчивостью  на  ногах,  и  этим  следует  воспользоваться.

Обычно  Ярмила  побеждал  просто – главное  облапить  противника  и  оторвать  его  от  земли-матушки. И  с  мальчишкой  он  рассчитывал  справиться  именно  так. Однако  браст  выскользнул  из  нескольких  крепких  захватов. А  затем  парень  совершил  и  нечто  невозможное – он  обхватил  дружинника  и  качнул  его  в  сторону.  И  Ярмила, ранее  практически  не  терпевший  поражений,  со  всего  маху  приложился  лицом  к   парадному  ковру  пиршественной  залы, на  котором  происходила  схватка!               
      
Вздох  восхищения  потряс  залу – знаменитый  поединщик  пал  от  руки  молодого  браста, который  мастером  боя  не  выглядел  и,  тем  не  менее,  добился  победы. Сам  Всеслав  встал  со  своего  места  и,  уперев  руки  в  златой  парадный  пояс,  с  немалым  удивлением  смотрел  на  Магона. Оправившись  немного  от  изумления,  князь  сделал  знак  отроку  и  тот  подал  ему  костяной  ларец  дивной  работы  горных  мастеров  Запада. Рукотверд  достал  из  ларца  серебряный  перстень  и  повернулся  к  дочери – Ну  что ж  Светлада,  одари  победителя.

Княжна  кивнула  и  взяла  у  отца  перстень. Магон  совсем  ошалел  от  счастья, ради  повторения  подобного  момента  он  был  готов  сражаться  с  кем  угодно. Однако  по  обычаю  своего  народа  он  опустился  на  одно  колено  и,  бережно  приняв  дар,  поцеловал  княжне  руку. Бушевавшие  в  нем  чувства  браст  предпочел  не  выказывать. Но  пунцовые  уши  и  лихорадочный  блеск  в  глазах  показывали, что  все  его  спокойствие – напускное.
продолжение http://www.proza.ru/2016/11/17/96