Море Спокойствия

               
                Посвящается К.

        Кто из вас знает рельеф видимой части Луны, кроме специалистов – угрюмых, зацикленных на телескопах астрономов, прогядевших все глаза, что бы описать не новую планету, а ее хотя бы крошечный обломок ? А ведь на Луне своя сказочная жизнь. – лишенные воды моря: Холода, Дождей, Паров, Ясности, Изобилия, Кризисов; заливы: Верности, Зноя, Любви, Росы, Согласия, Удачи, Суровости; озера: Благоговения, Забвения, Нежности, Печали, Счастья. Есть в этом списке и море Спокойствия известное тем, что именно здесь, 20 июля 1969 года, впервые ступила нога человека, и этим человеком был американский астронавт Нил Армстронг (упокой, Боже, его душу!).

        Не ведая всего этого, мы – это я, мой душевный на долгие годы друг Валька (вечная и ему память) и одногруппница Люда -единственная в нашей небольшой компании дама, высокая, угловатая, резкая в движениях и спорах – результат, видимо, 2-летней работы санитаркой скорой помощи. Но вот, что странно – Валька ведь тоже зарабатывал на скорой 2-летний стаж для поступления в медицинский институт, однако это не мешало ему светиться удивительной добротой, увлекаться и увлекать других репродукциями картин выдающихся художников, напевать туристические песни.

        Но вот аккомпанировать на гитаре решительно не мог. Он как-то признался, что увидев репродукцию картины Ренуара «Портрет Жанны Самари», разрыдался так, что мать, добрая женщина и опытный психиатр, едва смогла его успокоить. С открыткой, на которой была репродукция этой картины, он уже никогда не расставался, возил ее в кармане медицинского халата и часто показывал больным. Аналогичная история случилась после просмотра им кинофильма «Ночи Кабирии» с Анной Маньяни, когда утешать его бросились  утиравшие слезы зрители. Теперь, читатель, у тебя почти полное представление о моей «свите».

        Итак, Славск – в 60-е годы заброшенный поселок, без единого
 подъемника, гостиницы, но с магазином потребкооперации (с пересохшим печеньем, задубевшим мармеладом, ведрами и резиновыми сапогами) и жалкой базой спортивного общества «Динамо». База расположилась у подножья горы Погар в домике, похожем на сельскую начальную школу – коридор и по 2 комнаты по обе стороны от него. Завхоз, он же директор базы, разрешал не на долго проветривать комнаты только по утрам. В остальное время он бурчал: «Нечего греть Карпаты», - и сердито захлопывал форточки.

Наскоро перекусив, взяли мы свои беговые лыжи-дрова и стали подниматься на гору. Окутанные туманом, темно зеленые ели с удивлением встречали странных пришельцев в растянутых шерстяных штанах и  шапочках, туристических оранжевых куртках, из ворот которых выглядывали связанные матерями свитера. Валька был без одолженной мне куртки, в свитере на голое тело – результат увлечения Хемингуэем.

Уже почти у вершины нас сердечно приветствовали девушки – три грации из Москвы, студентки института каких-то технологий. Все в настоящих горнолыжных, по сегодняшних мерках, конечно,  скромных костюмах, но главное - на деревянных, но с металлической окантовкой лыжах. Они лихо с поворотами спускались с горы, «лесенкой» поднимались на вершину и вновь бросались вниз. Впервые мы узнали от них новое для нас  слово - слалом.

Среди девушек одна, звали ее Наташа, как молния ослепила меня. Беленькая, со свежим румянцем на щеках, с глазами, в которых, казалось,  отразилось все, что в мире было голубого – небо, озера, океаны, реки. Держалась она так естественно, что, казалось, не подозревала о своей ангельской красоте. Со мной, смутившимся, она заговорила так просто, как будто давно меня знала.

В четыре в Карпатах уже смеркается. Девушки-москвички вихрем понеслись на базу, а мы с Людой уныло отправились туда же  с «дровами» на плечах. Валька же, раззадоренный мастерским спуском москвичек, рискнул спуститься вниз напрямую. Каждые 20 метров он падал, поднимался, отряхивался и гнал дальше. Мы уже были у базы, когда растрепанный, потерявший шапочку явился Валька и тут же закурил.

В комнате у москвичек состоялся наш прощальный ужин. Они открыли заморские импортные консервы, положили шоколад, марокканские апельсины – все то, что водилось исключительно в Москве. Мы, смущаясь, выставили хлеб, сало и  бутылку водки. Девушки после катанья переоделись в джинсовые брюки, рубашки-«варенки» и казались нам неземными пришельцами.

Уже выпив, разговорившись, обменявшись анекдотами и веселыми историями из студенческой жизни, мы почувствовали славное блаженство. Я вызвался проводить Наташу до будки-туалета в конце двора и, дождавшись, предложил посидеть на сложенных кучкой дровах.  Спросил , что она читает и был потрясен – Франсуазу Саган. В те далекие времена круг чтения собеседника давал большее представление о человеке, чем долгие, пьяные разговоры «по душам».

Я стал экзаменовать ее И.Буниным и современными – Ю.Нагибиным, В.Тендряковым, В.Шукшиным, В.Овечкиным. Почему я начал с Ивана Бунина? Дело в том, что в упомянутые мной времена второй фразой после приветствия была: «Что читаешь?» В зависимости от ответа решался вопрос о том, стоит ли продолжать знакомство с человеком. Когда я назвал моему приятелю-книголюбу фамилию классика, он сказал: «За Бунина спасибо» и даже приобнял меня.

        Она поделилась своим восторгом от «Коллег» Василия Аксенова. И тут я завелся, как будто на экзамене, на котором решалась моя судьба. Я с жаром стал рассказывать, что бываю в доме мамы писателя – Евгении Семеновны Гинзбург, а ее муж – известный в городе гомеопат Вальтер, лечащий врач моей мамы. Что у меня экземпляр книги «Коллеги» с дарственной надпись писателя «Валере по-дружески, В. Аксенов», что я уже был на чтении писателем его последней повести «Звездный билет» в редакции нашей институтской многотиражки «Медицинские кадры» и т.д.

        Уже за полночь, угомонившись, мы начали прощаться. Я до этого всерьез не встречался с девушками и не мог решить, что делать дальше: поцеловать – это сродни извержению вулкана, обнять – подвиг героя Парижской Коммуны? И что вы думаете? Я робко пожал ее нежную руку. Этого было достаточно, чтобы всю ночь не спать и мучиться вопросом, как следовало поступить.

        Утром они уезжали поездом до Киева и дальше – в Москву. Я вызвался помочь донести до вагона лыжи и пока не подошел поезд (стоянка 1 минута) не мог насмотреться на мою богиню. Она написала свой адрес и телефон. Но что-то мне подсказывало, что такую красивую девушку наверняка кто-то ждет. Тогда я решил как-то сохранить ее для себя и сказал первое, что пришло в голову:

       - Давай, например, встретимся через 20 лет на Луне, на берегу моря  Спокойствия. Обещаешь?
       - Ты уверен, что такое море там есть?
       - Должно быть!
       - Тогда я согласна.

        Распогодилось… Но не радовали  внезапно отряхнувшиеся от снега ели,  засверкавший до боли в глазах нетронутый лыжней снег, нежное щебетание синиц. Неделя, которую мы провели уже без наших милых гостей, показалась мне каторгой.

        Вернувшись домой, я тут же побежал в ближайший переговорный пункт и заказал разговор с Москвой.

        - Але.
        - Слушаю.
        - Это квартира Наташи?
        - Да. Я ее мама.
        - Можно ее попросить к телефону?
        - Она вышла замуж и здесь не живет.

        Землетрясение, цунами, столкновение планеты с астероидом по отдельности и  вместе – ничто в сравнении с тем, что повергло неокрепшую душу молодого человека.