Лавочка

Июль. Долгожданный отпуск. Короткая жаркая ночь сменяется прохладой раннего утра.
Блаженно вытягиваюсь на широкой двуспальной кровати. Как здорово – будильник молчит, за окном на разные лады заливаются птицы… Сладкая дремота сковывает разомлевшее тело. Кайф!!! И вдруг…
- Клава! А, Клава? Клааааа-ааа-ааава!!! – надтреснутое временем контральто нарушает гармонию моего первого отпускного дня. Зарываюсь головой под подушку, заранее ощущая бесполезность и бессмысленность  этого маневра.
- Дуся, чего? – это с пятого этажа. Клава. Писклявым многодецибельным фальцетом.
- Тебе молоко брать? Наташка на базарчик уже приехала! Мало у нее сегодня молока! Распродалась по дороге!
Пауза. Видимо, Клава оценивает суточную потребность в молоке своего дряхлого организма.
- Не, не бери. Не надо сегодня.
- Тю, а чего?
- Да есть у меня еще… Да простоквашка есть… Не бери, не надо!
- Ну, ладно. Пойду. Не хочешь – как хочешь! – и двор-колодец эхом подхватывает шаркание стоптанных шлепанцев Дуси по неровному асфальту.
Высовываю голову из-под подушки, напоминая самой себе черепаху. Сердито смотрю на будильник: ровно пять. Не зазвонил  он –  так бабушки успешно выполнили его миссию, разбудили!
Сон сняло как рукой. Блаженная истома сменилась раздражением. Стоп, а чего я злюсь? Я же в отпуске! Позитив, только позитив! И – отдых!
Сползаю с кровати и бреду на кухню. Сейчас, сейчас… Заварю кофейку, возьму сигаретку – и на балкон. Попробую внести гармонию в так негармонично начавшийся день.
Балкон мой еще не застеклен – строители обещали прийти завтра. Так что не только моему обозрению открыт весь двор – а еще и я открыта обозрению всего двора. Ну и ладно! Кофе так ароматен, а сигаретка настолько тонка… Прикрыв глаза, делаю первый глоток напитка инков и первую затяжку (тоже ведь их изобретение!)…  И тут же слышу недовольное:
- У-у-ууу, не успела глаза продрать да умыться – уже смолит! Когда уже накурится, лахудра?
Нет нужды открывать глаза – баба Нюра. Соседка бабы Клавы, которой сегодня не нужно молоко, и бабы Дуси, которая за молоком пошла. Баба Нюра картавит, и вместо «продрать» у нее получается «прлодрлать», а вместо «лахудры» - какая-то ну явно марсианская «лахудрла»… Умиляясь выговору  скандальной бабульки, все-таки смотрю вниз. Так и есть. Умащивает массивное седалище на лавочке у подъезда, намереваясь надолго к ней приклеиться.
Баба Нюра складывает большие  дряблые губы в пухлый синюшный бант; недовольно  хмурит кустистые седые брови. Маленькие близко посаженные глазки начинают буравить периметр двора в поисках достойного объекта для очередной порции злословия.
О! Кажется, бабуленции повезло: вон, Таня домой идет после дежурства в больнице. Молодая, яркая девочка; приветливая, добрая, красивая. Походка – легкая, пружинистая. Длинные стройные ноги уверенно себя чувствуют на высоких каблуках. Цок-цок, цок-цок… Таня чему-то улыбается – наверное, о чем-то приятном думает. Видимо, ночь в больнице прошла спокойно, не было тяжелых случаев.
- Доброе утро, бабушка Нюра! – улыбается девушка неприветливой старухе. Та сквозь крупные желтые зубы цедит нечто вроде «Иссссьть…». Глазки-буравчики неприязненно  сверлят  ладную Танину фигурку.
Бабка сердито поворачивает крупную голову в кружевном застиранном платочке Тане вслед. Осуждающе головой качает. Эх, обсудить бы вертихвостку-Таньку – да не с кем! Горестно вздохнув, баба Нюра вновь принимается выслеживать добычу для грядущих сплетен на лавочке.
Пиликает домофон – кто-то выходит из подъезда.  Это давний бабынюрин оппонент в лавочных прениях – баба Ира.
- Здоров, Нюрок! Что сидишь – нахохлилась, как сыч? – приветствует соседку Баба Ира. С невозмутимостью вождя апачей баба Нюра хранит молчание, делая вид, что не расслышала ехидненького приветствия.
Баба Ира, тяжело ступая кривыми тонкими ножками, опускается на скамейку рядом с соседкой.
- Слыхала, что сегодня ночью у Гавриловых-то было?
«Вождь апачей» тут же теряет невозмутимость:
- А че было-то?
- Дык Колька Ленку дубасил! Визжала она на весь подъезд…. А ты, видать, совсем глухая стала – такое не услышать! Смолоду туга на ухо была, а нынче – так и вовсе тетерей стала! – и баба Ира досадливо махнула рукой. Еще бы – такая новость, а обсудить не получится!
Баба Нюра, обидевшись на «тетерю», поворачивается к бабе Ире спиной.
- Гаврлиловы, Гаврлиловы… Тоже мне новость – отдубасил…  Он смолоду ее дубасит, и че? Живут же! Тут я вот что тебе рласскажу…
Картавый баритон бабы Нюры звучит чуть потише – информация, видимо, будет изложена очень конфеденциальная. Прислушиваться, впрочем, не придется – голосина у действительно глуховатой бабушки еще тот! Покосившись на мой полуразрушенный балкон, она сообщает бабе Ире:
- Эта лахудрла с трлетьего этажа … Вишь, где балкон рлазобрланный? Курлит она еще… Лахудрла…
- Ну что ты заладила – «лахудра, лахудра»… Дальше-то что? – сердится баба Ира. Ее душа жаждет раскрытия страшной тайны, а Нюрка тянет!
- Не по срледствам живет! – многозначительно прикрывает глаза баба Нюра. – Вишь, как балкон-то рлазобрлала? Поди, завтрла явятся стрлоители, то-то пыли-то, то-то шуму-то будет!
Баба Ира тут же проявляет гражданскую бдительность:
- А разрешение у ней на такие вещи есть? Ежели нету – надо бы заявить!
- Есть-нету – не знаю. А заявить – точно, надо!
И собеседницы с облегчением замолкают.
Вот ведь умницы! Я, оказывается, на волосок от административной ответственности! Еще и курю! Эх, бабушки-старушки…
Вздохнув, ухожу принять душ. Вода смоет негатив, щедро подаренный «добродушными» соседками пенсионного возраста.
Ох, как здорово! Прилив бодрости. Надо бы сообразить какой-нибудь нехитрый завтрак.
Открытое окно кухни радушно принимает шум с улицы. Птичий гомон, шум моторов проезжающих по двору машин, возгласы проснувшихся и вышедших поиграть во двор  ребятишек. Вот они затеяли веселые догонялки: с визгом бегают друг за другом, хохочут… Безмятежное, беззаботное детство! Дни - бесконечные, радостные! А на лавочке уже четверо бабушек: К Ире и Нюре подсели Клава с Дусей. Уместились плотно, как горошины в стручке. Руки одинаково на животах объемных сложили. Молчат. Думают.
Вот стайка ребятишек пробегает с гиканьем мимо. Бабушки оживляются. Безразличие на лицах мигом сменяется гримасами гнева. Из недавно сомкнутых суровым молчанием губ вырывается дружное - «А ну пошли вон отсюда, паразиты!». А потом – смачные комментарии:
- Понарложают урлодов, а воспитывать не хотят!
- Идите к своему подъезду – там бегайте и орите!
- Ишь, выродки! Покоя от них нет!
- Чтоб вы ноги уже себе переломали, моськи недоделанные!
Ух ты! Вот это пассаж – «моськи недоделанные»… А сколько злобы! Откуда вот только?!
Но – дети есть дети! Какое им дело до злобных выкриков с лавочки у подъезда? Вот они снова пробегают мимо, по-прежнему шумные и веселые. И – в обратную сторону!
Баба Дуся, как самая энергичная и подвижная, наклоняется к подобию клумбы за лавочкой, проявляя чудеса ловкости и гибкости. Совсем, кстати, нехарактерные для ее почтенного возраста. В руках бабы Дуси оказывается приличных размеров ком сухой земли.
Очередной виток ребячьей эстафеты мимо лавочки. Баба Дуся размахивается и мечет свой снаряд в детскую стайку. Слава Богу, в силу возраста размах получился несильным, и комок земли в прах рассыпался под ногами у ребятишек, никому вреда не причинив. Дети испуганно бросились врассыпную, притихли.
- Молодец, Дуся! – Нюра одобрительно закачала тяжелой башкой. – Рлодители не воспитывают – хоть мы попрлобуем… А то – ишь ты, рлазбегались вырлодки, рласшумелись…
Да-а-а… Воспитатели воспитательные… Словно не было у них собственных детей, словно они сами детьми не были…
Вздохнув, я занялась приготовлением завтрака. Вскоре мои мысли были уже далеко от лавочки со злобными старушками. Завтра придут строители, и вместо страшной руины моего балкона дом будет украшен изящной конструкцией из голубых стеклопакетов… Красиво будет! Ну, а пока варятся яйца, надо бы табуреточку с балкона занести в комнату. А ну-ка, что там, на лавочке?
Разогнав визгливую малышню, бабки снова сложили руки на животах, замолчали значительно.  Сидят. Думают.
Вот мимо лавочки идет сосед. Овчарку на поводке ведет. Джага – прекрасный пес: воспитанный, добрый. Эдакий собачий интеллектуал! Бабки, словно по команде, переложили руки на колени, плотно обтянутые халатами и юбками. Подались вперед в ожидании событий. Оп-па! Есть!
Джага, мечтательно глядя в небо, задрал лапу у ствола толстенного платана напротив лавочки.
- Вот же ж скотина какая, а!
- У тебя совесть есть – кобеля тут водишь, а он что творит!
- Развели псюрню – житья от них нет!
- Перлестрелять их всех надо!
Хозяин Джаги неосторожно вставил некорректный вопрос:
- Простите, а что вы говорите бродячим собакам? Ведь у них нет хозяев, способных выслушать ваши претензии!
- Нет, Нюр, смотри-ка, он еще и хамит! Житья от его кобеля нет, а он еще и хамит! Хам!
- Да чтоб он сдох, твой кобель! Выс….лся на клумбу!
- И ты, и ты вместе с ним! И все вы, собачатники несчастные, все вы чтоб сдохли! Тьфу!
- Чтоб вам повылазило всем, гадам таким!
Ошеломленный хозяин Джаги одернул удивленного пса, который переводил взгляд с одной старушки на другую, явно не понимая происходящего. Хозяин? Что не так? Клумба? Какая клумба? На клумбе растут цветы, а не сорняки в рост человека! Джага хорошо знает, что на клумбу писать нельзя!
Джага с хозяином давно уж скрылись из двора – они всегда гуляют в степи, что за нашим домом. А бабки разошлись не на шутку! С обсуждения безобразной выходки собаки они плавно переключились на мужские достоинства ее владельца. Потом занялись анализом семейных отношений хозяев овчарки. Потом в прениях была поднята тема их взрослых сыновей – как у таких идиотов-родителей выросли такие хорошие дети?! Тоже, правда, чуть дефективные – носятся с этим кобелем, как с ребенком!
Закрыв окно – подустала  от старушек уже – я позавтракала. Надо бы сбегать в Горгаз, забрать обновленный договор.
Выйдя на крыльцо подъезда, вежливо поздоровалась с Нюрой, Дусей, Клавой, Ирой. Бабушки ласково мне заулыбались:
- Добрлый день, добрлый день!
- Здравствуй, Люсенька!
- Привет, молодежь!
- И тебе не хворать, Людок!
Торопясь проскочить мимо, подвернула ногу. С чего бы это?!