хор

Вчера я шла вдоль обводного канала, сжимая в холодных пальцах ноты. Я глядела под ноги и пинала желтые листья, с грустной улыбкой вспоминая, как в детстве я била нотной папкой по железным прутьям музыкальной школы. Я хотела быть точной и аккуратно попадать в проемы между ними, они напоминали мне линии, на которых я писала круглые соль и ми. Я хотела быть точной и аккуратно попадать в интервалы, когда меня поднимали с места и говорили - встань ровно! - и я переставала катать по парте стирательную резинку в виде колесика. Я хотела быть точной, когда стояла перед комиссией на Моховой в мастерской, на которой прибита медная табличка "Здесь работал Мар Сулимов". Мой голос должен был ни разу не ошибаться. Мои волосы были взъерошены, ресницы вздрагивали, сердце билось, подбородок упрямо вздернут к небу. Я хотела быть точной, когда стояла на хорах вчера после службы - и мой голос уверенно летел вперед сквозь новые ноты, репетируя новое произведение. Можно было чуть смелее и ярче брать верхи, повинуясь внимательному крылу дирижера, и знать, что внизу никого нет, только голос рассекает купол пополам, как мое сердце, замершее и вибрирующее оттого, что наверху крученой лестницы вот уже пять минут стоит священник - и слегка улыбаясь слушает, потому что он ждет меня. Но еще одна страница. Еще одна. Я так хочу быть точной.