След на земле Кн. 2, ч. 2, гл. 31 Прорыв

Глава 31.   Прорыв
(сокращенная версия романа)

1
       Как и предполагали Ногтев с Кобликовым, фашисты не ожидали прорыва русских на этом участке противостояния. Поэтому тревога была поднята немцами, когда бойцы группы прорыва оказались в их траншеях, и завязался рукопашный бой. К месту прорыва был брошен батальон резерва, но к тому времени, когда он прибыл туда, оборона была прорвана, и полк 69-й армии успел вырваться из окружения, растворившись в тылу. Чтобы их выловить немецкому командованию пришлось поднимать ещё резервный полк. Получилось так, что, стремясь уйти глубже в тыл немцам, остатки полка направились как раз навстречу немецким резервистам. Поэтому большая часть прорвавшихся, численностью более сотни человек, истратив свой боезапас, не смогла оказать сопротивления хорошо экипированным солдатам армии вермахта и оказалась в плену.
       На допросах военнопленных немцы пытались узнать численность прорвавшейся части. Им назывались разные цифры: от тысячи до пяти тысяч. Это означало, что в тылу теперь действует крупная группировка, которая может нанести серьёзный ущерб планам наступления. Но немцы резонно решили, что пленные врут. Не могла столь крупная группировка русских за какой-то час после прорыва пешим порядком, без техники пройти в пятидесятиметровом коридоре и скрыться незамеченной на ограниченной территории, контролируемой немецкими войсками. Лжецов снова допросили, после чего расстреляли. Показания немецкого фельдфебеля, что численность русских не превышала батальона, то есть трехсот человек, больше походила на правду. Учитывая взятых в плен и погибших в ходе боестолкновения, получалось, что вырвалось из кольца не более взвода, до тридцати человек. Эти расчеты успокоили немцев. Взвод русских глобальной угрозы не представлял и для того, чтобы выловить их требовалось немного времени и ресурсов.
       Старший лейтенант Кобликов выполнил свою задачу успешно. Его отряд, подобравшись незамеченным к оборонительным позициям врага, ворвался в траншею немецкой роты и с минимальным шумом уничтожил противника. Обеспечив проход, они продвинулись вглубь обороны, где столкнулись со вторым эшелоном обороны. Здесь бой завязался ожесточенный. Когда виден конец цели и остается сделать последнее усилие, то осторожность отодвигается на задний план, а решительность возрастает. Прорвав и этот рубеж, группа прорыва стала обеспечивать выход второй группы полка. Но когда колонна стала выходить по образовавшемуся коридору, отряду Афони снова пришлось вступать в бой с подошедшими силами противника. Комбат дал команду отходить в условленное место, продолжая отбиваться. В этом бою Афанасий снова был ранен в бедро, но ещё мог передвигаться.
       Колонна капитана Ногтева тоже вступила в бой. Но под прикрытием темноты все устремились вперед. Сам Кобликов, вспоминая план выхода на место сбора по карте, взял правее и двинулся в низину, к рощице и руслу речки. Ему пришлось задержаться в роще, чтобы перевязать рану и остановить кровь. Его задачей теперь было вовремя добраться до места встречи, оговоренного с Ногтевым. С трудом передвигаясь, он боялся опоздать или разминуться с отрядом. Если он опоздает, его вряд ли будут дожидаться, сочтя убитым. Потом найти и догнать их будет сложнее. Он, конечно, был уверен, что Вера будет ждать его до последнего, но это в том случае, если сама будет в порядке. Во время боя, который уже давно затих в стороне, с ней тоже могло произойти все, что угодно. Хотя Афоня очень хотел верить, что с его любимой все будет хорошо. Когда он был вынужден отходить с боем, он видел, как головная часть колонны Ногтева тоже вступила в бой. Главное, чтобы они вышли из прорыва с минимальными потерями.
       Добравшись до русла речки, Афоня устроился под кустарником и, развернув карту, стал сверяться со своим положением. Подсвечивая себе, он быстро разобрался, что двигался правильно и скоро должен подойти к месту сбора. Его удивляло только одно: почему все это время никто из своих ему не попался в попутчики? Вокруг была тишина. Объяснение находил одно: он потерял время на перевязку и слишком медленно передвигался. «Но неужели, кроме меня в этом бою больше не было раненых?» Так или иначе, ему нужно было двигаться дальше. Подобрав, на земле длинный сук, он приспособил его под костыль и двинулся дальше.
       Через час своего перехода он вышел к широкому полю. За ним должно было находиться село. Получалось, что он прибыл к тому месту, о котором они договаривались с капитаном. В прогалине облаков появилась луна, осветив тусклым серебристым светом окраину леса и изрытое снарядами поле. Никаких признаков присутствия вырвавшихся из окружения людей рядом не было. Сверился со временем. Большая стрелка приближалась к четырем. По договоренности с Ногтевым время сбора и дальнейшего движения было намечено на два часа. Получалось, что Афанасий опоздал почти на два часа, хотя почти первым выходил из окружения. Но ведь и отряд Ногтева вступил в бой, а значит, не должен был намного опередить его. И опять же, Вера не могла не остаться дожидаться его. Он снова прислушался, пытаясь уловить какие-то шорохи или голоса, но вокруг была лишь гнетущая тишина.
       «Может быть им, уходя от преследования, пришлось делать крюк? Только так можно объяснить их опоздание. А может, все-таки ушли, а Вера, не смогла, по какой-то причине остаться, чтобы дожидаться его? Сколько всяких «если» бывает на войне».
       Афоня решил подождать еще хотя бы час. За это время ему было необходимо поправить свою повязку на раненой ноге. Ноющая боль усиливалась. Навыков перевязки ран, как у Веры, у него не было. Пришлось немало повозиться. Через полчаса, когда он закончил с перевязкой, никаких изменений не произошло. Афоня чувствовал усталость и жажду. Он ещё раз сверился с картой. И речка с излучиной, и лесок, и поле, все было на месте. В километре отсюда, сразу за полем начиналось село. Есть ли в нем немцы, он не знал. Но если идти в него, то сейчас было самое время, чтобы успеть до рассвета. Решил идти, чтобы найти воды и еды, да и место для отдыха. Просидеть здесь, на открытом месте, весь день было гораздо опасней.   
       Почти сорок минут ему потребовалось, чтобы вдоль опушки леса добраться до села. Раненая нога окончательно разболелась. Небо на востоке стало светлеть. Значит нужно быстрее укрыться. Афоня был уверен, что с рассветом немцы начнут прочесывать местность в поисках прорвавшегося отряда и его бойцов. Нужно было торопиться, чтобы спрятаться в каком-нибудь сарае или на чердаке одного из домов.
       Село стояло на пологом косогоре. Афоня стал прикидывать с какого конца войти в него. Всматриваясь в бинокль, он пытался обнаружить  немецкие посты или патрули, но темнота не позволяла что-либо разглядеть детально. Не хотелось сразу же угодить в лапы немцев или местных полицаев, о которых ходили слухи, как о мерзавцах, более жестоких, чем сами оккупанты. Послышалась петушиная перекличка. Обрадовался. «Если всех кур и петухов не съели, значит, немцев здесь мало». Он смело приблизился к ограде одной из хат. Огляделся, прислушался. Все было спокойно. За оградой кроме добротной хаты, виднелся и вместительный сарай. Но все другие признаки, вроде покосившегося забора, говорило, что мужика на хозяйстве нет. Светало и времени на раздумье не осталось. Он перелез через забор и проник в сарай.
       В темноте он наткнулся на что-то живое, которое издало характерный звук. То была замычавшая корова, и Афоня быстро попытался её успокоить, сунув ей в самые губы свой тяжелый кулак. Она присмирела. Осмотрелся в поисках лаза на чердак и найдя его забрался наверх. Душистое луговое сено приняло его в свои объятья. Сразу вспомнился собственный дом с таким же ароматом. «Благодать, какая! Почему я раньше этого не замечал? Теперь бы уто лить жажду, поесть и выспаться. Еще бы унять боль в ноге».
       Но расслабляться было нельзя, и он вскарабкался по куче под самый конек, где обозначилась щель, в которую проникал слабый рассветный свет. Через неё можно вести наблюдение за селом. Он немного расширил её, чтобы обзор был лучше. Село понемногу просыпалось. То тут, то там окошки начинали светиться желтоватым светом. А вот загорелось и одно из окошек в доме рядом с сараем, в котором прятался Афоня. Обычная хата с одиноким окошком во двор. Вопрос только в том, кто в этой хате живёт, друг или враг? Через полупрозрачную занавеску оконца он различил силуэт женщины.
       «Женщина, это хорошо. Вот только с кем живет: с мужем или одна? А то может муж у неё полицай. Тогда и баба скверная, - рассуждал Афоня. – Хорошо бы одна. Тогда проще будет договориться о еде и лекарственных средствах. Мне нужен и йод, и бинты».
       Наконец, хлопнула дверь хозяйской  хаты и на пороге появилась закутанная в платок женщина. Её возраст трудно было определить. На ней был накинут зипун, а из под длинной юбки выглядывали  кирзовые сапоги. В руке у неё было ведро, и она направилась вроде бы прямо к сараю.
       «Что же, встреча с ней неизбежна. Мне нужна помощь и я должен с ней поговорить. Если поднимет шум, придется пристрелить, - он нащупал в кармане шинели пистолет. В нем еще были патроны. – Но лучше все-таки договориться».
       Он спустился с чердака и стал у дверей, ожидая хозяйку. Но та почему-то не спешила, и Афоня приоткрыл дверь сарая, чтобы узнать, куда она подевалась. Та разговаривала с соседкой, такой же бабой, через ограду. Её хату он тоже наблюдал в щель, но она была более неказистой и находилась чуть дальше по дороге.  Из дверей соседской хаты вышел и одетый бородатый мужчина. Он сильно припадал на левую ногу. Понятно, что такой инвалид не мог служить полицаем, но ещё не означало, что он друг. Мужчина остановился посреди подворья, раскуривая трубку и, казалось, не обращал внимания на женщин, но явно оглядывался вокруг себя. Афоня же осторожно прикрыл дверь и снова поднялся на чердак, чтобы следить за ситуацией через щель. Мужчина докурил трубку и, дождавшись, когда его женщина закончит болтовню с хозяйкой Афониного подворья,  вместе с ней вернулся в хату. Хозяйка, на разговор с которой нацелился Афоня, вдруг тоже вернулась в свою хату, набрав воды из колодца, который был совсем неприметен.
       А день становился все светлее. Вскоре желтый огонек керосиновой лампы в окошке хозяйки был затушен, но хозяева не спешили выходить из дому. Афоня хотя и хотел спать, блуждал взглядом по хатам села. Вскоре он услышал на дороге тяжелый  топот ног и лай собак, а потом из-за угла соседнего дома появилась голова колонны, сопровождаемая автоматчиками с собаками. Афоня на какое-то мгновение растерялся. По улице, конвоируемые фашистами и полицаями, шли его однополчане, с которыми он несколько часов назад прорывался из окружения. «Значит, вот почему мы не смогли встретиться с ними в назначенном месте. Значит, вырвавшись из одного «капкана» они угодили в другой. Неужели, кто-то предал? Нет. Вряд ли».
       Всматриваясь в лица пленных однополчан, Афоня хотел увидеть Веру или капитана Ногтева, но в колонне их не было. И Афоня не мог для себя определить, хорошо это или плохо. «Конечно, хорошо, что не попали в плен и где-то прячутся, как он. А если погибли?» Увидел лейтенанта Дыряева из штабных. «Он должен был выходить вместе с Ногтевым и Верой, замыкая колонну. Но вот он среди пленных бредёт с понурой головой, а где же Вера и Ногтев? Он, наверняка, должен знать, где они или что с ними случилось. Но как спросить его о них?»
       Потом он увидел сержанта Дверкина, того самого геройского сержанта, который отличился в боях на реке Аксай и о котором писала фронтовая газета. Еще больше удивился, обнаружив в колонне отчаянных разведчиков Макарова и Гнатюка. Как они-то умудрились попасть в плен, ведь они были вместе с Афоней в группе прорыва? Оба с трудом передвигались хромая. У Макарова была рука на перевязи. Обмундирование на всех пленных было грязным и изрядно порвано. «Наверняка, их травили собаками». В колонне было около сотни пленных. «А где же остальные? Ведь всего выходило из окружения более двухсот человек. Неужели, остальные погибли? Ну, почему же погибли? Я же не погиб. Просто смогли, как и я не попасть в капкан. Хорошо, если им удалось добраться до лесного массива. В лесу легче укрыться».

2
       Постепенно Афоня успокоился. Колонна миновала подворье, в котором он прятался. Ему хотелось верить, что часть полка вместе с Верой и капитаном укрылись в лесу и теперь отдыхают. Смущало только то, что в колоне видел лейтенанта Дыряева. Почему он не добрался до леса? 
       Дверь сеней хозяйского дома снова скрипнула и на пороге появилась все та же женщина. Сейчас она не куталась в платок и Афоня смог лучше рассмотреть её. На вид ей было чуть больше тридцати лет. Не красавица, но и не страшная. Вполне нормальная баба. С ведром в руке она снова шла к сараю. Афоня напрягся. Сейчас должно было произойти то, чего он ждал и опасался. Ему нужна была её помощь, а вот окажет ли она ее, было для него загадкой.
Женщина вошла в сарай и поставила перед коровой ведро с пойлом. Начала о чем-то с ней разговаривать.
       «Пора, - сказал себе Афоня, - другого удобного момента может не случиться». Он осторожно спустился с чердака и подошел к женщине сзади, со стороны дверей, чтобы, испугавшись его неожиданного появления, она не выскочила во двор и не подняла шума.
       - Пожалуйста, не пугайтесь, - заговорил он тихо, но так, чтобы она его услышала. – Я ничего плохого вам не сделаю.
       Женщина трижды торопливо перекрестилась и только после этого повернулась к Афоне лицом. Взгляд её был настороженным и внимательным.
       - Как вас зовут, - как можно дружелюбнее спросил Кобликов.
       - Марфой. Марфой Макарьевной. А что?
       - А фамилия как ваша?
       - Лысенко, я. А что?
       - Вот вы, Марфа Макаровна, мне и нужны. У вас же есть родственники, что служат в Красной Армии?
       - Вы от Мыколы, что ли? – не переставая удивляться, спросила женщина. Но уже подобие улыбки тронуло её озабоченное лицо. – Как он там?
       Афоня, конечно же, не знал ни какого Мыколы, но разубеждать женщину не стал. Ему нужно было её доброе расположение к себе. Поэтому он стал внушать ей, что служил с ним в одной воинской части и даже дружил с ним. Только кем мог приходиться этот неизвестный Мыкола женщине. Мужем? Братом? Он осторожно стал нащупывать почву.
       - Велел кланяться вам, когда встречу. Заверил меня, что вы добрая и обязательно поможете, если я буду нуждаться. А чувствует он себя хорошо. За храбрость в бою он представлен к правительственной награде и скоро должен сам приехать к вам, как только отсюда выбьют немцев. Скоро их здесь не будет.
       - Хорошо бы, - повеселев, сказала Марфа. – А письма для меня он с вами не передал?
       - Хотел передать, но я ему рассоветовал. Через линию фронта шёл. Боялся, если немцы поймают, то из-за письма у вас могут быть неприятности.
       - Тоже верно, - согласилась женщина. – Эсесовцы в наших краях по чём зря лютуют. А ещё пуще наши местные полицаи. Равно, что собаки бешеные. А что ёще Мыкола просил передать?
       - Ничего больше. Узнал, что я иду в ваши края, просил зайти и сказать, что скоро и сам наведается, а ещё, что вы хорошая и добрая и поможете, если будет нужда какая. Вот я и зашел.
       - Значит, жив мой Мыкола? А я уж думала, сгинул где, погиб братец. Как ушёл в сорок первом, так с тех пор ни одной весточки.
       - Он бы писал, да только немцы нашу почту не принимают.
       - Конечно, я понимаю. Недавно во сне его видела. Всё думала, к чему бы это? А оно вон к чему. Слава Богу, что он живой. А что я для вас могу сделать? – словно опомнилась от своих мыслей женщина и только сейчас разглядела обросшего щетиной военного.
       - Мне бы прежде поесть чего-нибудь, Марфа Макарьевна. Двое суток ничего не ел. Ну, а потом йоду хоть немного и бинтов если есть. Ранили меня пока через линию фронта проходил. Рана, правда, небольшая, но болит и, не дай Бог, заражение начнется.
       - Это, пожалуйста. И накормлю, и йоду с бинтом найду. Только в хату тебя не позову. У меня важный немецкий чин квартирует. Сам унтерштурмбанфюррер. Тьфу, сразу и не выговоришь.
       - Понимаю. Я вас и здесь подожду. Мне с немцами встречаться не желательно. Мне потом в лес нужно будет уйти. Поэтому и сам хотел просить вас, чтобы вы обо мне никому пока не рассказывали.
       Марфа пообещала и, подхватив пустое ведро, ушла в хату.
       Она ушла с загадочным выражением на лице, вроде обдумывая что-то, и это немного смутило Афоню. «Что у этой женщины на уме? Может, мне она говорила одно, а задумала, что-то другое?» Снова забравшись на чердак, он занял свой наблюдательный пост. Минуты тянулись томительно долго. «Чего она тянет? Может, дожидается пока немец уйдет куда, чтобы не заметил, что она подкармливает кого-то. А может… Да всякое может, коли важный немец на постое. Они, эти немцы, щепетильные и капризные. Поди ублажает его прихоти, ведь баба-то не старая.»
       Из хаты вышел среднего роста лощёный немец в черной эсэсовской форме. Афоня провожал его взглядом. Немец вышел на дорогу и огляделся. Последний взгляд он бросил на сарай, в котором прятался Афоня. Кобликову показалось, что этот взгляд был слишком пристальным.
       «Эх, Марфа, - разочарованно подумал он. - Значит, все-таки предала. И что мне теперь делать? Бежать? Светлым днем? И куда? До леса мне не дотянуть, успеют поймать. В пистолете всего два или три патрона. Разве, что застрелиться… Ну, уж сначала я кого-нибудь из них ухлопаю. Этого немецкого офицера со своей хозяйкой-предательницей».
       Но Афоня не торопился приводить «приговор» в исполнение. Прошло еще около получаса, но к его удивлению ни солдат, ни полицаев нигде не было. Нервы у Афони были на пределе. Он всё еще терялся в догадках. «Если она не предала его, то куда пропала сама?» Наконец, дверь из сеней на двор открылась, и Марфа снова с ведром в руке пошла к сараю.
       - Ну, что заждался меня, горемычный? – спросила Марфа, переступив порог сарая и закрыв за собой дверь. – Не могла я тебе при нём еду готовить. Только после его ухода оладий тебе спекла, да картопли нажарила, - Марфа вытащила из ведра миску с жареной картошкой, соленый огурец и два пышных оладушка.
       Афоня со словами благодарности накинулся на еду. Она казалась божественной. Тем временем Марфа вытащила из кармашка бутылочку йода и свернутую полоску белой ткани.
       - У меня до этого эсесовца, немец-доктор на постое стоял. Оставил в знак благодарности. Пригодилось.
       Закончив с едой, Афоня принялся за перевязку. Марфа помогала ему. Все-таки женские руки больше приспособлены к ухаживанию. Получились очень хорошие повязки.
       - А много немцев у вас в селе?
       - Не-а. Немцев десятка два, да они нас почти и не трогают. А вот полицаев, вроде меньше, с десяток, но житья от них нет. Лютуют, сволочи. Все партизан ищут. Тех, кто сочувствует партизанам, дюже наказывали.
       - Значит, заходят к вам партизаны?
       - Да уже больше года никто не появлялся. Всех, наверное, выловили. Но полицаи все одно всех в страхе держат и сами кого-то побаиваются.
       - А мужик хромой в соседнем доме тоже полицай?
       - Ни. Он примак Настюхин. Из москалей он. Извиняюсь, - поправилась Марфа, кинув взгляд на Афоню, ведь она помогала тоже москалю. – Короче, он примак. Из отступавших. Сильно раненый был. Почти убитый, когда Настюха его подобрала. Но она его выходила. Теперь живет с ней вроде хозяина.
       - И что, немцы и полицаи его не трогают?
       - Цеплялись, но он того…,- Марфа покрутила у виска. – Чокнутый, одним словом. Уж не знаю, как и что он им сказал или сделал, но его больше ни разу не трогали. Да он и живет себе тихо. Незаметно. Но Настюха готова сама за него кому угодно глотку перегрызть. Тоже чокнутой стала.
       - А откуда он родом, часом не знаете? – любопытствовал Афоня. Ему нужен был кто-то на кого он мог опереться в этом незнакомом месте.
       - Как-то Настька говорила, да я уж не помню. Кажись, с Саратовской области. Деревня там у него не то Красивые домики, не то Красные избёнки.
       - Может, Красавские Дворики? Есть там такие. У меня был друг оттуда.
       - Во-во, точно, Красавские Дворики.
       - А, как зовут примака. Случаем не Егором? – у Афони пробежали мурашки по спине от неожиданной новости о незнакомце. В жизни всякие чудеса случаются.
       - Настька зовет его Шуркой. Хотя, может, он и Егор на самом деле. Эти примаки никогда правду о себе не расскажут. Думают, наверно, война закончится и их примачество тоже. Сбегут, и поминай, как звали. Ищи потом ветра в поле. 
       - А ты не могла бы, Марфа Макарьевна, свести меня с ним. Если даже этот человек и не мой друг Егор, то потому как из Красавских Двориков, может знать о нем, где он и как.
       - Это совсем не сложно. Он иногда заходит ко мне. Дюже в скотине разбирается. Как-то моя буренка захворала, так он её вылечил.
       «Значит все-таки не Егор, - вздохнул про себя Афоня. – Егор в коровах, вроде бы, не разбирался. Но все равно мне с ним нужно встретиться.»
       - И ещё одна просьба, Марфа Макарьевна. Мне хотелось бы узнать, где сейчас содержатся военнопленные, которых недавно провели по улице вашего села? Ну, и как долго их будут держать?
       Марфа задумалась. Было видно, что ей совсем не по душе эта просьба, связанная с определенным риском, но, тем не менее, она дала согласие. Нравился ей друг её Мыколы.
       К вечеру Афоня уже знал, что содержат пленных в подвалах сельрады под охраной  полицаев, что их допрашивают и завтра, наверное, отправят в лагерь военнопленных. Он стал усиленно думать, как помочь своим однополчанам, как вызволить их из плена и уйти с ними в лес. «Конечно, это не просто, но попытаться нужно. И сделать это нужно сегодня, ибо завтра может быть поздно. Но, что я могу сделать один и без оружия? Мне нужна помощь местных жителей, а из таких, может быть, только земляк из Красавских Двориков. Если он узнает, что я друг Егора, то возможно, поможет провести операцию по освобождению однополчан.»
       Когда стали сгущаться сумерки бородатый сосед-примак появился в сарае. Борода не могла скрыть молодого возраста этого хромоногого человека с живыми подвижными глазами. Она скрывала только обезображенное ранами лицо, склоненное к плечу из-за перекошенной шеи. Он напоминал задиристого петуха перед дракой. Поздоровались за руку. Рукопожатие было твердым, что говорило о силе этого человека.
       - Меня зовут Афанасием. Правда ли, что вы родом из Красавских Двориков, Саратовской области.
       - Ма-а-каровско-о-го ра-а-йона. А вы, что з-з-зна-а-ете на-а-ашу д-д-дере-евню?
       - Знаю. Хотя никогда в ней не был, - ответил Афоня. – Мой лучший друг родом из неё. Егор Никишин. Знаешь такого?
       - Его-ора-то? К-к-конечно, з-з-зна-аю, - обрадовался примак, улыбнувшись перекошенным ртом. – Да он и мой лу-учший д-д-дру-уг тоже. Где он сейчас не з-з-зна-аешь?
       - На фронте, разумеется. Только наши пути с ним разбежались. Его забрали на фронт раньше меня. Поэтому наша связь с ним прервалась. Но знаю, что оба мы воевали в Сталинграде.
       - М-мы с Его-ором в-в-вместе в-в-выросли, а ты г-где с ним сош-шелся?
       - Мы познакомились с ним, когда вместе ехали из Кирсанова по вербовке на стройку в Сталинград. Вместе работали в одной бригаде каменщиками, вместе жили в общежитии, вместе учились, вместе были призваны в Армию и служили в одной роте, пока меня не отправили на учёбу в военное училище. Он в это время уехал на фронт. Ну, а ты, коль его лучший друг, должен знать Шурку Змея и Толика Сладенького. Егор мне о них много рассказывал.
       - Т-т-так я и есть Шу-урка З-з-змей, - на глазах бородача блеснули слезы. – Г-г-гово-ори, что н-н-надо от меня, в-в-всё сде-елаю.
       - Я так и думал, - Афоня приобнял земляка. – Тебя где так поломало?
       - П-п-побывал у них в ру-уках. Д-д-долго рас-с-сказы-ывать.
       - Ладно, Шура, это потом. А сейчас мне нужна помощь, освободить из плена своих однополчан. Мы вместе выходили из окружения, только им повезло меньше и они сейчас в подвале сельрады. Завтра их отправят в лагерь военнопленных, а оттуда их уже не выручить.
- Г-г-говори конкретно, ч-ч-что я д-д-должен д-д-делать?
- Я в этом сарае и сам не знаю, что конкретно делать. Я не знаю, где эта сельрада, какие к ней подходы, сколько человек её охраняют. Может, ты, как местный, что-то можешь предложить?
- С-с-сколько их т-т-там?
- Может сотня, может больше, я не считал. Из окружения выходили больше двухсот, кто-то погиб, кто-то, как я смог укрыться, но здесь в колонне их было не меньше ста. У тебя оружие есть?
- П-п-пистолет есть. П-п-патронов нет. У м-м-меня н-н-нож, - и Шурка вытащил из голенища  добротный охотничий нож.
- Не густо. У меня в нагане тоже всего три патрона. Поэтому нужно придумать такой вариант, чтобы могли справиться имеемыми средствами.
Шурка задумался. Молчание затянулось. Наконец оживился, ощерившись своей кривой улыбкой.
- Есть у ме-е-еня одна з-з-заду-умка. Взять ору-ужие у М-м-марфиного к-к-кварти-иранта. М-м-можно этого х-х-хрена п-п-прире-езать, взять ору-ужие и д-д-даже ф-форму. Н-н-ножом я уме-ею об-бращаться.
Афоне Шуркина идея понравилась. «Конечно, риск большой, но на войне без риска не бывает. А ради спасения жизни сотен людей можно рискнуть одной своей».
- Я, Шура, в этой операции целиком и полностью подчиняюсь тебе. И ещё, как думаешь, если получится освободить наших, где потом можно будет укрыться?
- В лесу, к-к-конечно. П-п-правда, до не-его к-к-километров п-п-пять бу-удет, но до р-р-рассве-ета успеем.
       Они еще обсудили различные детали операции и оба согласились, что этот план самый реальный. Оставалось дождаться пока Марфин эссесовец ляжет спать, чтобы не поднять шум раньше времени.

3
       Призывая на помощь всех святых, Марфа Макарьевна отворила дверь своему соседу и новому гостю, когда её унтерштурмбанфюррер захрапел. Шурка и Афоня тихо вошли в хату, потом в горницу. Фриц спал на мягкой постели, утопая в подушках. Шурка кивнул Афоне на обмундирование немца, висевшее на стуле, а сам навалился на спящего. В считанные минуты всё было кончено. Немец дернулся в конвульсиях и затих. Шуркин нож  проник в самое сердце.
Затем забрав обмундирование немца, кобуру с пистолетом, сапоги, фуражку и шинель удалились в сарай. Марфе велели до утра уйти к Настюхе и ждать там. Если утром к ней нагрянут фашисты, говорить, что ничего не видела, так как была в гостях. Пусть немцы думают, что это дело рук партизан. Для правдивости инсценировали взлом окна.
       В сарае Афоня переоделся в офицерское обмундирование, в основном в сапоги, китель, шинель и фуражку. Форма была Афоне почти в пору, и с двух шагов он точно походил на немецкого офицера. Парабеллум немца он сунул в карман шинели, а свой наган отдал Шурке. Ещё раз обговорив план нападения на охрану сельрады они двинулись к ней. Шурка двигался впереди, указывая дорогу. Расчет был на то, чтобы отвлечь часового на внешность эссесовца, а Шурка должен был напасть сзади, действуя ножом.
       Эта часть плана была выполнена безукоризненно. Несмотря на свою хромоту, Змей проворно снял часового. Тот даже не успел понять, почему перед ним возник эссесовец. Дальше они проникли в коридор длинного кирпичного здания. У лестницы в подвал был оборудован пост. За столом двое полицаев  играли в карты. Третий, в форме немецкого фельдфебеля, стоял у стола и следил за игрой. Тут же на столе стояла неполная бутыль самогона и нехитрая закуска. Пост находился буквально в паре метров от входа в здание и Афоня был готов сразу применить оружие.
       Немец первым заметил появление офицера и вытянулся, отдавая честь. В ответ он получил пулю в грудь и рухнул на пол. Обескураженные полицаи, как по команде вздёрнули руки вверх. Зашедший следом за Афоней Шурка, сначала забрал у них ключи от подвала, а затем из автомата убитого фашиста расстрелял обоих. Афоня тем временем открыл дверь. Шум от выстрелов в помещении был громким, и это встревожило его. Шум мог поднять преждевременную тревогу. Но времени было в обрез, и он спустился в подвал. Там он, сбросив с себя эссэсовскую шинель и фуражку, открывал одну за другой двери камер, выпуская однополчан.
       - Выходите во двор и стройтесь в колонну, - командовал он.
Наконец, увидев лейтенанта Дыряева, Афоня сразу же задал ему вопрос о капитане и связистках, которые должны были выходить из окружения вместе с ним.
       - Не знаю. Мы устремились в проделанный вами коридор. Мы были все вместе, но когда миновали траншею противника, я прибавил шагу, ведь сзади ещё раздавались выстрелы. Потом неожиданно с боку снова появились немцы. Завязалась перестрелка. Вокруг было темно, непонятно, кто слева, кто справа, кто сзади. Передние, и я в том числе, рванули вправо, но и там оказались немцы. Нам нечем уже было отстреливаться. И нас взяли в плен. Где в это время был Ногтев и девчонки я уже не видел. Может они погибли, когда началась стрельба сзади, может, когда нас встретили огнём слева. Не могу сказать ничего определенного. Было темно…
       Шурка Змей к тому времени, когда освобожденные выскочили во двор, вскрыл оружейную комнату, и хотя оружия на всех не хватило, кое-кто из пленных вооружился. Через пятнадцать минут, после нападения на сельраду, однополчане Кобликова были освобождены и тронулись в сторону леса. Им хотелось до рассвета укрыться в густой чаще деревьев. Все сходились во мнении, что немцы вглубь леса не сунутся.   
       И всё-таки, фашисты и полицаи на бронетранспортерах и грузовиках настигли беглецов почти у самой опушки.
       - Отводи людей в лес, ты лучше знаешь эти места, - скомандовал Афоня Шурке. – Я попробую задержать их. 
       - Ты к-к-командир, д-д-дружи-ище, ты и от-т-тводи, - ответил Змей. – У ме-еня с этими к-к-крысами свои с-с-счё-оты.
       Шурка улегся за большим валуном и почти сразу начал стрелять. Времени на споры не было. Моторизованная колонна преследователей остановилась, и каратели, выпрыгивающие из машин, стали обходить беглецов справа и слева, ведя на ходу ответный и более мощный огонь. Вместе с Шуркой прикрывать отход остались все, кто сумел вооружиться у сельрады, примерно дюжина бойцов.
       Бой длился не долго. Силы были явно неравны. Но Афоне все-таки удалось увести большинство безоружных людей вглубь леса. Преследователи, как и ожидалось, не рискнули их там искать. Было все ещё темно, и лес казался огромной черной стеной. Нужно было ждать дневного света и подкрепления. Но и этого им не очень хотелось. Лес, в котором прятались партизаны, вызывал у них опасение.

(полную версию романа можно прочитать в книге)