Стихования

               

                Стихования.

Стихи образно кривящие и –ся, и кривые, а вездешней иронией путь сюжета во многом недопротоптан. Топчит…
                Топтайте на здоровье.



               Эпиграфиальное:
               
           На зигзагах чернилами брызгая,
           Прочь период меловой, расстояньем скача,
           Синим по белу мызгаю мыслями,
           Воду смысла подстрочечно лья…





Маразм крепчал, и час летел за часом:
Число сменялось на число,
А мы сидели и точили лясы
Всем комарам и всем часам назло.
Ручей из слов и - водопад абсурда,
На улице сгущаясь, тьма
Как будто в ожиданьи чуда
Толпилась тенью у окна.
И, взявшись за руки, мозги парили,
Сознанье смыслом бредило взахлёб,
Мы все хотели, чтобы нас прибили…
Гвоздями…
                в рамочке…
                под потолок… !
            





Я жду у окошка вас каждое утро,
Глазами следя  - за мечтой,
И сыплется внешнее мягко, как пудра,
И душу я вижу душой.
Да сколько уж времени так пролетело,
Давно потерял я покой,
События движутся прямо и смело,
А сердце кричит им: постой!
А что будет дальше не знаю, не помню –
Я ощупью движусь вперёд,
Пытаюсь покинуть свой угол укромный
И вольным МОЙ сделать полет!


          Начало вечерних вариаций.,
                Распылённых.   

Ночь опять всплывает по страницам,
Перелистываясь циферблатом строчек,
Продолжает чей-то взгляд и литься,
Освящаясь другом друг и ночью.
Сложный ритм часы и сердце взяли,
Многоточием рождаясь в звуке,
Прекратить… уйдя от дали,
Не даваться и не браться в руки.



Я – яблоко, которое упало
На перепутье будущего с прошлым,
Коктейль возвышенного с пошлым,
Под колпаком шута – забрало,
И в точке схода офигенный
Пароль. прямых и ключ к разгадке.
Мощь трезвости, хереса пятки
Max-как и minimum,-ум бесценный,
Вкус к плаванью – на дне в осадке,
Хоть чьи-то стёрты очепятки,
До глубины тягуч, прекрасен,
Спрессован миг, как aur.клетка,
Любви генезисом цвятая ветка
Сон-сказку выветрит, как басня,
Я – вздорно-странный vыvеndенный modus,
Запретный плод? Плыву из рая,
Мир принося, мир с-обирая
В пучок с-обратной жизни фокус.
 


Ночь прокралась дворами в город,
Чёрной кошкой протёрлась ночь,
Лапой мягкой путаясь в кронах,
Разгоняя собак всех прочь,
Разлеглась в подворотнях клубками,
Тихо редкой машиной урча.
Ты погладь – заискрит стихами
Звёздной шерсти её парча.


Потерянная цель в 17 лет
Подрезанные крылья у судьбы
Которая закрыта
Разбитое корыто
Маячащие в  новь клопы
Промокший в стельку золотой билет
И морда пьяная собой в дымину
В истории оставить можно след
Лишь грязью лапы облепив
Нам сладок и приятен миф
Мне ясен змий – зелёный блеф
Как алость парусов у Грина
Вся эта розовость проблем
Осененски не излечима.
 


         Оббродское немного.

Скрёб ножа по бетонной стене,
Второсортность окружающая меня,
Нахмуренность дня, глупость людей и т.д.
Сердце, загнанное в угол, грудины теребят.
Боль судоражит весь организм,
В такт сердцу скрючивая его –
Мысли сразу о писюльке – словесный онанизм,
Даже больше – душесублимирующее дерьмо.
Когда сознание расплющилось о плоскость реальности.
Растекшись по ней окружности тонким блином,
Измеряется прочность душевной скальности,-
Жизнь - гораздо навороченнее, чем  даже Ньютона бином.



                “и жизнь и слёзы и любовь”

Мы параллельны по Евклиду,
Не пересечься даже вскользь,
И встречи будут сказкой – были –
До времени скончанья в плот/дь,
Но Лобачевского законы
Нас лбами сталкивают вновь
Загоризонтные препоны
Пространства, ненависть. Любовь.




               Поза. Но не маркиз.
Посреди мирового пространства
Я стою, растопырив руки,
Я стою, распустивши уши
И слегка хлопоча ногами,-
Очень странная композиция:
Слишком много жизни стремится,
Слишком мало мира несётся
Мной под всеми хмельными парами.
По – среди мирового про – странства
Возвышаюсь, всё умоляя,
Унижаюсь, всех умаляя,
Впрочем, дальше видите сами!





Я ещё зарасту, залижусь,
Распластаюсь сознаньем по миру,
Залечусь: я взлечу и уткнусь
Носом в синюю неба тину,               
Сквозь деревья пройду, сквозь листву пронесусь,
По изгибам речным и зелёным
Прошепчу. Пропитавшись собой
                в отраженьи найдусь
И найду – смысл взлетевший урона.
Отрезвясь, захмелею природным вином,
Да и ветром зараз опьянею,
Исцелую, подслепо тычась кротом,
Потому что целею.
*
*
Разожмусь и зажмурюсь от света
Лучшей, из мне известных, струны
И с изяществом вечно больного ответа
Прозвучу - пеной ажурной волны.

Ветер надул парусиной штору,
В форточку – свежесть улицы:
Чувствую много, всё без разбора,
С мудростью глупой умницы.
Где-то во мне пережитие встречи
С теми, с кем в школе мучился.
Слишком хрупки у чувства плечи,
У самоанализа-чучела…
 


                …потому что природой
                прописано…

Найти строку – полдела,
Вогнать в рамку другой надо,
Чтоб она не серела,
А звучала как серенада.


Рязановские фильмы - помесь миф/ра
Скрещённого, как шпаги, с бытом,
Когда романтика и струйность грифа
Соседствует с избитым корытом.

 

Я хочу написать, но не знаю про что,
Потому что писать не приучен, а хочется
Накорябать в Вечности сколько-то строк,
Пусть не много, а всё-тки свои – чтоб, пророчились
Сократить, приложиться всей массой в перо,
Всем объёмом, масштабно, всем фронтом, но точечно
И прорезать (стандартно: формат А4 ) окно
         В книгу “ Избранное”
                (одиночество?)



…каплет, каплет по облакам,
 облекаясь в воздушную форму
 слово..
       .слово было в начале начал
    существуя, выполняя норму
  словно…***
 
будто скрывает земой комар
писк, редко звенясь в ухе
 тоном
Будда срывает перекрытья Марр
 голос безмолвия слушая бррюхом
 сонным
сонмы слетают с деревьев в бар
бар-сук у ползает в нору-жу
тихо
гремит площадь сцены – кошмар
ничейные я  уходят в абсурд, лужу
лижет
лихо в сторонке свой глаз
кто-то направил в душу
никто
дым Итаки глотают зараз
что-то зачем-то душит
в о к н о
каплет блекло обволокло
тучей лир странниц
монтов
на горизонте маячит клоп
буре даря свой будущий танец
онт  of…сон-то




24-ое мая. Ночи 4-е утра.
               
Мир ациклично хромает,
Я годами ведя.

Сочность, кусмарность ночи,
А-томность и полнота.
Облик пространства точен,
Времени как никогда.

В окнах к востоку – небо
Музыкой строит цвета:
От темно-синего слева
До бледно красного в там.

Странная гамма такая,
Гамма моей тишины   
В внешности тая – тает,
Не шелохнувшись внутри.

В статике – мощность чувства,
Психика в параличе:
Мысли движутся с хрустом,
Чем остальное звончей.

Опять косые звёзды
Проискрят небосвод,
На стометровке кроссом
Мигнут на выворот.
Мне нужен этот вечер,
Как мне нужна нужда,
Когда порядок млечен,
Ветрея на губах.
И ссыпятся, очертясь,
Голов следы в глазах,
И засыпают’ черти,
Созвездья побросав.
И, потирая руки,
Взгляд церемоню час:
Мне этот вечер нужен
Как для японцев чай…
(((=культурогенерирующий фактор))).




Страх осьминогом вылез из норки,
Щупальцами сердце начав доить:
Миг за мигом –каждый долгий –
Медленно тянет черепашью нить.
Шум, голоса, чувства за дверью.
Стаей люди о жизни воют.
Только я мозг шагами мерю,
Звуки впитывая порой,-
Что там? Кто там? Куда угораздило:
Под ноги или на пьедестал?
Криво упругое пробораздивая
Время сдаюсь, серея, мечтам…
Стук, землетрясением встряхивающий,
Но не сюда – в соседний номер.
А язык с перепугу выбрякивает:
Да-да…? Неуютно снова – не внове-
За окном всё никак не апрелится,
И роняет небо слезинки, как сахар,
Затвердевшие до… в метелицу
От ужасного жуткого страха-
Стук за стуком
                пулемётной очередью
Рукой – в дверь, ветер - в окно.
Плохо вот так вот… без друга,
                в одиночестве.
Плохо – сердце вздыхает зло.



У меня не живут цветы,
У меня не кипит вода,
Раза в год не цветут сады
И одна трава  -  мурава,
Да и та лишь для курочек ряб –
До рябины рябящей в глаза,
До ребристо рябого стиха,
Где кончается друг или раб
И гарцующий  конь в облаках.

До скриптум: смотри и сравни у Гумилёва.


Новость слов давно пожухла,
Скисли смыслы на губах,
Мир вокруг довольно рухлый,
По язык в болоте. Брак.
Ходит слово всё – кругами,
Нарезая мысли вкось.
Как давно мы их купали
В обновляньи рос.



Копыта капота несут меня в-скачь,
В какую-то скачь
Жизнь катится плохо –
Не катит совсем.
Неначатый матч,
Как бойцы у японцев,
Кто дёрнется первый,
Тот проиграл,
А жить-то ведь хоцца –
Не хромные нервы:
Сдают интервал
Задолго до срока.
Стандартный фальстарт.
Тормозится разбег,
И жизнь как норовистая дорога,
Пытаясь свободы,
Заложит курбет.

Прошло два месяца. По-прежнему люблю
Я вывожу на белые полотна
бумаги. Что это было? Было очень странно
решить задачу, в которой для себя я тоже x
в бесчисленно-многоэтажных построеньях
мата, который не подставят мне – я знаю,
когда спиной вперёд летишь, сидя на лавке
под окнами её, её увидев, которую ты полюбил,
слегка, быть может, постыдившись без-чувственно
пошедших отношений, но неожиданно всерьёз
до непонятности в своей нутри, которую
ты раньше знал, как пятерню свою, теперь не знаешь,
из-за себя по той, которую ты встретил
теперь, тогда два месяца назад под окнами
её,-её, она шла с ним; которая роман
на лето завести хотела, но всё смешно,
ей только 16 исполнилось недели
две назад до – два месяца назад.
Мне же 20, я долго всё соображал,
воображал, просчитывал и просчитал  -ся:
хорошо лететь, спиной опорствуя на воздух,
и дольше дленья этого хотеть. Оттягивая, когда
ты приземлишься, но зная, что каждая
секунда вложит душу в силу, с которой
ты столкнёшься с… Всё это психология,
я прихожу в себя. Я прихожу в себя
уже два месяца. Меня действительно
переломило. Открытый перелом
                моей судьбы.



Ночь наступила
Мне на мозоль.
Вязь притупила
Стон, а не боль.
Тенью от солнца
Мелькнула луна.
Холод колодца,
Под сердце – пера.
Мягко сгорает
По-светски фонарь.
Век закрываем,
А всё?
            Блок, как встарь.



Ужасный жар,
Идущий, как из печи.
Из жизни в жанр,
Главе подставив плечи,
Спешу отлить, но не хватает сил,
Быть может, недостаточно красив 
Талант?



Я набираю свой номер и опять результат
бесконечный диалог в погоне за собой
я сообщаю соседям перевод гудков
занят я игрой
не бывает меня, когда не бывает меня
но настойчиво шлю сквозь АТС свой звонок
знаю я миллионы
 но не видел карман и бок
зашифрован в сигналы до беленья руки
 до,ре,ми,-сси й     до и от
я сигналю с Луки, я стреляю с руки
глазами – для глаз простор
эту цель портят выстрелы сигарет
ночью мягко разбившись о лба стекло
мало шедшие главари
распенатые евангельских: Волг/к
Что мне делать: ничто, как Ничто до зари
отливаясь, отлиться не может без пива
голубеет вечор это память лиш(ь)
ает; лиш(ь)-ая сиво
Бредово, но перебредить сил не хватает
силов, силков, лис и У лисс
всё к нафику – пусть ладан исправит
свечей ладонью ладно приголит
                или преголит(сущ. или гл.?).




Неизъяснимостью изящества,
Миниатюрностью манер
Вы симпатичны, привлекательны,
Одна из тысячи Венер.
Своеобразием движения
И утончённостию черт
Ты вся до боли обрекательна
На древний и святой сюжет,
Весь полный страстного моления…
     Но  нет  !




Тучи укутали небо,
Вечер в сизых тонах,
И недостаток света
Заголубел в фонарях.
Тускло позвали витрины
В царство полутеней,
Крепко настоянный, винный,
Воздух дурманит людей.



        Вечер.

Мечты на задворках мира:
Координаты вкось,
Какую-то дверь приоткрыла
Спиралью одетая ось.
Ось мирового сознанья
Корнем жужжа, как пчела,
Сердцем –потоком таранит
Камнеподобность всегда.
Love-ц новых слов и мыслей,
С(о)держанья и формы для них
Под зонтиком, чтоб не обрызгли,
Сижу на задворках мечты…




“Что же мне так больно и так сладко…”
Именно так!

Мучительно желать и не иметь:
Хрусталь мечты разбить о реальность.
Мучительно далёкого хотеть,
Талант любви менять на гениальность.
Мучительно к ней вдаль лететь душой,
Желая таинства Прекосновенья,
Мучительно в душе терять покой,
А телом оставаться без движенья.
Мучительно вымаливать стихи
У ангела, у               , у Бога,
Чтобы к её ногам они –
                Через меня – легли
Печатью добродетели порока.

Мучительно твой облик рисовать
В воображении ежесекундно волей
И жизненность наивно придавать,
Магических не ведая паролей.


             Оно?
Ветер весенней ночи,
Мартовской, моросной,
В уши что-то пророчит,
Гложет душу тоской.
Снег неуклюж под ногами,
Ноги несут чепуху –
Я удержусь руками,
Воздух за гриву схвачу.
Мир трансфизическим веет,
Близок порог-запредел:
То ли зимнюю шею,
То ли пространства задел.
Странность и сложность проблемы
Чувства загнали в тупик.
Ветром-вопросом:”Где мы?”-
Ночь что-то тайно скрепит.



Я сегодня не в фаворе,
Не в фаворе у судьбы.
Вот что значит, братцы, горе:
Я сегодня вне судьбы.
А обычно и привычно
Просто с твёрдостью кирпичной
Я ей – друг и кум и сват.
Пусть как родственник ухват
Получаю между рёбер
От неё я иногда!
В остальном же я не горек –
Провсегда я очень хват:
Никогда не приходилось
Упускать себе куска.
Я сегодня не в фаворе,
Не в фаворе у судьбы.
Это как и что такое?
Не представишь ты. Ни ты.
Это выключенный свет,
Эдак где-то на сто лет.
Это, братцы вы мои,
Даже водка не горит,
Так что нечем осветить
Ни дороги, ни пути.
Не видать, что говорить,
Как к удаче-да пройти.
И в кромешной пустоте
Ты толчёшься на коне,
Не имея в голове
Ни ….., ни песен,
Понимая в темноте,
Что мир слишком тесен.
Но фортунного угара
Не видать тебе никак,
Потому что очень мало
Неба, так её- растак!
Я сегодня не в фаворе,-
Это просто горя море
И душевной колотьбы,-
Не в фарваторе судьбы.



Фоническая аферистика.
Чёрный вечер, черёмухой стиснутый,
Мрачно томную сгустит тоску –
Замороченный и обринутый
Тёмный шарм в душе обниму,
Побратавшись от ветра задушенно
Дёрну бороду из тисков.
Затесавшийся и притушенный,
Истаскавшийся бард брошу борт.



Вечер, стягивая пространство,
Оставляет наедине с собой,
И достаю из памяти ранца
Дневники, заполненные судьбой.
Фотографии в них, жесты и судьбы,
Лица, события, связи, сердца,-
Всё это зеркало тех перепутий,
Что в мозгу извиваются навсегда.



Алмазом росинка на листике,
Алмазною россыпью ветвь:
Всё просто, и тени нет мистики –
Вокруг зеленеет лето.
Теченье в речке слоистое,
Барханы под плотью воды,
Поверхность на солнце искристая,
Как грань, черту перейти…



Небо – слоённый пирог,
В тёмно-синих тонах,
Счастье –со шляпой прыжок,
Без головы на плечах.
Окна – глаза у домов,
Что по бокам стоят,
Сердце душит любовь,
Звёзды тихо горят.
Шелест – шептанье берёз,
Свет фонарей – маяк
Для бабочек и комаров.
Мозг – тяжёлый рюкзак.
Капля дождя шуршит,
Всхлип её –гимн судьбе.
Вечер – звонарь души.
Мысли же все о тебе.


Ночь вырождалась в день,
Сумрак тонча и тонча,
В свет возвращалась тень
И, исхудав без врача,
Словно звуком свирель,
Словно воском свеча,
Лодкой, севшей на мель,
Блеск и сиянье луча,
Перетекла в сирень
Плотью ручья луна.



Белая бесплотность облаков,
Строчками лежащая на небе,
Оттеняет каменность домов,
Вечность фокусируя в мгновенье.
Динамичной точкой чёрный стриж
Режет воздух где-то круче взгляда,
И замедленной морзянкой писк
Говорит о варианте пата.


***
Прошлый вечер, матерящиеся стрижи,
Записклявленные цензурой,
Вновь как будто бы увлекли
Существо меня межвременной цезурой.
Молча и приветливо ощетинившийся двор
Просто‘ до тупости высасывал чувства.
Совсем равнодушный ко мне вор,
Тая под слоем псевдотеченья
                Леты
                занудство.



В окно врывается пространство,
В лицо, в глаза,
Весь мир в слезах заполнен танцем
После дождя.
И фонари воруют  вечер,
Путь теребя,
Вдохнуть в себя намного легче,
Чем из себя.
Все люди рядом много ближе,
Открыв сердца,
И сказки свежесть мягко лижет
Черты лица.
Трамвай опять гремит по рельсам,
Везя меня,
А жизнь приятная донельзя
После дождя.



Мелодия текла сквозь шум помех,
Стянув остротность ощущений покрывало,
Минуты страннозвучностью одев,
Гармонией куда-то зазывала.
Текла и впитывалась в мир,
В сознанье чувства разливая,
И, нитями чуть связи наживив,
Течёт грань истончая, истончаясь.



На асфальте город вкривь
Выписан дождём,
Фонарей и фар, витрин
Освещён огнём.
Город-призрак, город-змей
Вьётся под ногой,
Блекло смотрит на людей,
Сумрачный изгой.


Плюшью харизмы жизнь обивая,
Скругляем её углы:
Реальность острая штука и злая,
В ней эпизоды сыры.
В одежде эмоций, традиций, привычек
Она симпатичнее нам –
Покровов отсутствие и кавычек
Режет, как свет, по глазам.
 


Я в удивлении довольно много лет
Всё пребываю, каждый раз встречаясь с Вами.
Не то, чтобы я смел под ауру монет,
                звенящих
Полуволшебным исхожденьем, проникнуть краем
                далеко.
Но, пожалуй, средь многих повторённых лиц других
Ваш внешний вид звучит,
                звучит оригинально,
Хоть знанием неосложнённостей души
                у Вас
Не обладаю я, и образ кружит бально
                мой Ваш.
Витийная нитиеватость черт
                от глаз,
Фигурность красоты и красота фигуры-
И долог взгляд, окидывающий всю Вас
                вниманьем,
И расширяется, от прислеплённого прищура
                жмурясь.
Или в бессилии убультерьерить стать,
Схватить, едва дыша на мир, тугую, словом,
Способя лишь отзеркалить просто
                всласть
                взглядную,   
Не отразив неотразимость язычным сонмом,
                её,
струящееся тело,
как у струны,
изящная манера быть,
предощущенье чистоты,
как утро синевеет бело,
чтобы открыть…



Обратное движенье смысла смотрю
И, одиссея, размышляю
По лёгкому бредя мосту сомнений
О мысли в жизни.
Труднейшее прикосновенье теребит
И сон сминает измененье веры,
Мешая мне столь разные цветы
От жизни в мысли
Тяготеюсь куда-то вглубь поверхности
Дотла дойти, не искупав вины,
Не измочалив руки, отмывая
Мысль в жизни
Сочно посмотреть – до влажности
Вещей и глаз, потом определит\ь\ся
Размыв границы чёткости искусством
И замедляясьв жизни, в мысли, над
Ускорит\ь\ся до остановки.

P.S. Сойти и мягко треплющий
И треплющийся возле
О ней, совсем оставить
Круглым … смысл.



Падает снег. Тихо. Аквариумно.
Свет фонарей подводно размазан.
Кусты вылеплены кораллово камерно.               
Снегом оклеено всё. Милообразно.
Мне аквариумно; космос мягко уложен
Свежестью, притушенностью краёв.
Влажность, прощающая итожистость
Выструены в всё.
Падает снег, вовсе не холодно,
Осенняя резкость ушла.
Молодо смотрится в тебя, молодо
Складывается зима и душа.
Каждодневное отодвинуть,
Проникнуться чистотой и одиночеством,
Греющим приливно, к людям. Спину
Показать точащим в дела червоточинам.
Снежно проплаканную спину.


У вас до обалдения красивое лицо,   
Фигура тоже неплохая вроде,
И у меня сжимается кольцо,
Когда проходите, и не проходит.
За простенькой оправою очков
Скрываются два обрезчённых взгляда,
Притушенные чуть из-под своих оков,
Припушенно глядят. А может быть, не надо?
Придержанные волосы в узде,   
Изящный бедрианский выгиб стана
Пожалуй, только б мёртвый не узрел,
Не подошёл к вам поздно или рано.


Полусонливое каченье
Огней за линией бортов,
Неторопящее теченье
Невыразимых сонма слов.
В оправе тёмно шелестящих
Деревьев,
                зелёных коротко аллей
Мы поездливо нарушаем
Простор улёгшийся полей.
И в перестуке поездов -
                ночном
Чуть, сплавленном качаньи
Мне слышится основ венчанье,
Простых, теплящихся основ.
Самовертящихся основ.

С ним было вкусно.
Его не стало.
Уехал.


Листок и ручка, роды мук,
Явленье сцен, сцены явленье,
Слегка прошёптыванье губ -
Ожиданное изумленье,
Перо пирует,
в пируэт уходят мысли
в сердце
и недонайденный ответ
в глубинах верится.


Я вас люблю и вот вам мой подарок -
В распадке строк  синеющий черёд,               
Как корабли идущие в разводе арок
Из дали мягко глаз берёт.               

Возьмите их, они, увы, не вечны,
Как я, конечно, не Шекспир,
Но, ангел мой, чуть будьте человечней,
Входя в мой милый, скудный мир.

А там, поверьте мне, есть счастье без остатка,
Быть может, потому, что в вас оно одно,
Там имя ваше выдыхая кратко,
Вдыхаю долго, гулко, хорошо.


                Я к вам вернусь, из сновидений
                Без изумления приду
                И колкости любых сомнений
                Рукою твёрдой отведу.
                Вернусь безмолвно, безнадежно
                Томимый ревностью души,
                Что недостойно хороши,
                Вернусь так искренно, так нежно.
                Я к вам приду, возьмите сонник,
                В каком-нибудь вокзале дней,
                Где перепутается поезд,
                Боясь перипетий путей.
Я вам явлюсь, не надо сонник,                Я буду долго, буду с вами,
Не на вокзале, ни в душе,                Стирая пыль, поя сердца,
Я посещу ваш подоконник,                Я, может быть, излишне странен, 
Исчезнув в радостном дожде,                Но ваша жизнь, увы, моя.


Я великий никто, пересмешник веков,
Улыбнуться порою не смеющих,
Но мой тон  - зерном золотящийся ток
Среди буден, резкостью рдеющих.
Переливом пространств, сочлененьем даров,
Уносящим в глубь таинств покровом
Улыбну, переполня глаз, степля бровь,
Чем-то крепко по-старому новым.
Я великий никто, смехотворничьих век,
Улыбнувшись, размежить не смеющий,
Обертонами сыплюсь в щекочущий мех
Одевающих слов, словом
                млеющий.


Множественность лет
Как повреждений моего ума
Упала в апогей
Облизывая лёд
Бывалых убеждений
Температуру поднимаю
Чтобы дома понять
Устройство всех статей удара
Пресса выдуманного мной.

 
Я вчера у тебя случился.
Замечательно. Извини.
Вслед за мыслями своротился
С проходимого мною пути.
При тебе я бываю не часто,
А порою вообще никогда.
И друг другу мы малопричастны
В жизни, будь так честна.
Но зачем-то, свлекаемый томью,
Начинаю круженье завес
По спадающему изломью,
Пронося воскресяющий крест.
В обоюдо привычной обычне
Передёрнув новую мысль,
Полагаюсь зияюще зычно,
Что достаточно смыслы срослись.
Но изорванность общая мира
Забирает и наши сердца,
Допредельная наша милость
Под, в мешки ушла, под глаза.
Небольшой гармонической страсти
Не даётся картины создать,
Даже ластик память неладит,
Застилая возможную сласть.
И взмокаем, краснеем нередко,
Редко лишь встречаясь вдали …
Может, кто из нас недоведкий?
Да. Прощай …
                и меня за меня извини.


Перекантовываю чувств набор стандартный,
Который измозолил мозг,
Но в рифму не ложится - : спарты,
А дальше – просто рост.
Я вылез – две строки свободы
До следующих отбитых рифм:
Я про себя, - а не про моды,
Я за себя, - а не за них,
Так вот, конечно же, влюбился
И до смешного невпопад.
Она – 16, глазки, львица,
Хоть некрасива, но жива,
А я – старик, мне 20 было
Полгода уж назад тому,
Всё было пошло, странно, мило,
Комками смысла; поцелуи
И с элементом подзапрета,
С необходимостью таить,
Нельзячностью простейше вето –
Из любопытства – наложить.
А любопытство паче мудры,
Коктейль из двух вообще гремуч,-
И вот вечерним ранним утром,
По рифме – лучший луч, круч, туч.
Она – свет мне в тьме, но с кем-то,
А кто-то – не я, тьма, высота,
Спины свербенье,
Жду, и вот удар.


     Пьеса полубог.
Временами мне кажется, что язык мой вовсе не мой, хотя это и не откровение какое-то вовсе. Всё эпиграф есть. Начнём, поехали.               правила организации жизни               
Гость Индии. ам бхамарат, пит сампрос,       и иск-ва – одно; на примере               
 бунд амбара, брахмахмурити.                микроструктуры своей повседневной
2-ая часть. И кто ты такой? А я тоже, ой,      судьбы убеждаюсь в этом, - сериями,               
 то же. Не надо оваций. А до ручки                как  - волнами накатывают приливы               
 я уже дошёл, она меня и сподвигнула           смысла достукивающего до меня,               
 ею подвигать. Так что вам                то ли пытаясь указать на что-то               
 я не завидую. Пройдёмся по                необходимое для «поступления», то ли   
 вашим языкам и вкусовым                указать на то, что указывать не на что,               
 сосочкам. Язык проснётся                и сколько бы не оценивались разные               
 пружинистой сутью, сознание                кусочки мира в сравнении, они   
 поразбрасывается и располнеет.                равнозначны, а точнее суть одно, вернее -               
 Вперёд , мои верные непомощники,              ничто, без всякой верности, пустота               
 обманем глаз вашей твёрдой                с буддийской организованностью.         
 «из». Больше вы мне не заметно                Хотя мне кажется на моём этапе               
                до пустоты не дорос – не хватает
                уровня сложности(?), для такой простоты,
                организованности(?),
                да и сложно настроить себя захотеть
                её.               
известно и я обёртываю ничего хорошего в том, что вы заявляетесь в лицо
не хотя отыметь Катю, вместе с её мамой, к-я вообще ни причём и кнцю
Катю их было много, иваш дурак, хотя и это не лишено смысла
прочитать Андрею, и выглядеть при этом обнаженым,
но не обжененным, вообще хорошо и есть рифма
страница вся уйдена мною, переворачиваюсь с ней,

и строки текут одно миленестей другой, 2 тыщи лет само собой
не шутка, где есть они там будет человек, а я в ботинках маленького
мука тащусь от языка отстав от век, веков погрязших и обрюзгших
в своей любви к тому, что не велят, величие есть в выполнении велений,
в том, как сознанье мысли костерят, моя рука с необъяснимо кровной
сноровкой графомански пролегла в движенье над бумагой испещренной
для рифмы лишь, не больше, чем стада идут всё к ней не от времён
стирания белеющей в руках и рассыпаясь прахятся кругами околь
себя, всё со-нием разя. Просыпанная сопохожесть взвивает дух и дым души
когда мозгов запаренная лошадь столбом уходим в нимб, и всё такое
в рамках пусто-полно они рифмуются началом посмотри. Что делать
нам без интервала и мир не так уже судим. Тюремля мир, клеткуем
небо самим себе, зачем, мы просто, беззачемно, порой страшней, чем з\дверь
А здесь вот выбирайте сами, как жить и как читать, топчите грязными
руками, хватая, в шаблонно-глупую цитать, Безмысленные мысли
вам не хватит, силёнок перемкинуть ртуть шагов мы вылезли не вылезая
из пелёнок и каждый был в себе таков.


Ноябряж как грильяж,
Хрусткий слюдой ледяной луж.
Ноябряж. Первоснежный гуляш
Разбавляет земени тушь.
***
Спутань трав и корявых веточек
Пооконная лужность асфальта
Странность ссоннутого морозом сознанья


Я умру в мрачность ночи осенней,
Под безвёсельный всплеск дождя,
Когда в теми счезают тени
До неверящегося утра.

Когда много уже не хочется,
Под сплошной, обложной стеной
Беспросветно и вяло корчится
То, что летом было окном.

И потерянная безвыходь
Жёстко выгложет нутрь тоской –
Было б ловко стряхнуться лихо
И свободно махнуть душой.

Но спелёнут туго рубашкой,
Глухо сорван с счастливых петель,
Где ходил с носовой промокашкой
И из глаз источался день.

Может, полдень раскроет тучи,
Согревая скудным теплом,
Только мне уже лучше не будет, -   
От прослойки безрадостья в нём.


Услышь мою любовь, она тиха,
И просится в твои объятья нежно,
И выходящей поступью легка
И по-девически  неспешна.


Не облекайте в фабулу сюжет,
Парите, не напариваясь всклинь,
Набрасывайтесь в жизнь, набрасывайте текст,
Успев и то, и сё, и третьего любить.
Расставьте точки нужные над йот,
Уставьте карнавально хронотоп,
Уставьтесь в мир пусть он поймёт:
Вас без  присутствия его* не повезёт.
Раскиньте веки по-былинному, как встарь,
Пусть в вашем взгляде видится язык,
Преподнесённый на языческий алтарь
Склонений
                сопряжений
                лиц
                души.

*более удачен, но и уличен вариант – ему не повезёт.


Ты хороша была,
И строгость стиля
Красила тебя,
Твою истонкость,
Глаза блестели чернотой,
Нос странно подломлялся
При улыбке,
Подчёркивая обтянутость
Тебя.


От заката молча до рассвета
В синь мечтаний падают глаза,               
Переходит храпко и бездетно
Исплетённая словесная лоза
В вязь ковровую
Чуть слышного сюжета
Мягкости ступания кота
По дорожке где-то мимо сада,
Шелестящего в углу окна,
Как оно рисуется для уха,
Смазчиво и акварельно влажно,
Но и очень  стильно сухо
Мятости дорожного паркета,
Мятности и сладости тебя,
От заката долго до рассвета
В синь молчаний падают слова.


Из неё истекает желанье,
В устье уст прокипевшись дотла,
Предвесеннее зим увяданье
Исполняет до дна, до земли,
Перебором своим источание
Мягко стелет она,
Прикоснувшись к примятой дали,
И желание ветви склоняет,
Полной грудью
Вдохнув от земли.


Как схлынул жар, я вышел на искусство:
Охота обещала безудачность,
Но очень, видно, глубоко что ткнула
Его весёлость собственную мрачность.
Раскат дороги мягко стелет дали,
Артист бредёт и ладит сердцем ритм –
Скрипит разнообразно голосами
Следящий чернотой походки шрифт.


Залив моей души, залив вином,
Пойду невинно бороздить по миру,
И по миру бредущий органон
Бороздками откроет мне могилу.
Ах, если б не пролезть в её проём
И в перспективе этой перетряски
Спокойно догорать своим огнём,
Не трепыхаясь от сквознячной пляски.
Ах, если бы суметь себя помочь,
Вскрыть пробку, не пролив, не вспенясь,
Достать полвечный день за ночь –
Лишь пробой обаяния, без денег.
Ах если бы – красивые слова …
Своим звучаньем наполняли душу …
Ах, если бы за еслиб не стоял обман,
Тогда б не оставалось, потому что трушу,
Поддать сознание пинком вина,
Поддать, чтоб двери  в вечность отворились,
Раздумчиво влагая в круг, отдать
Последние концы, чтоб там не говорилось*.

*вовсе не: чтоб там ни говорилось.


Мне осталось болеть и слушать, что опять на меня понесёт.
В головной разведённости уши скарбь словесная яро сосёт.
Долгий мир отзывается гулко. Бередящий шелест лица,
Отскочившая милая втулка заставляет вжидаться … конца.
Рассыпается всё тяжким прахом, покрывая пронзительный взгляд –               
Если благостно всё? - невпопадом объясню несходящийся лад.


Туман стоит, степляя резкость утра.
Дождь не идёт, но влажно всё вокруг.
Автомобилей звук притушен,
Блаженственно придушен дух.
Не глубоко волнует грудь
Спокойным светом день
Из глубины вершин, процедясь.
И внутренняя взвесь и отношений муть
Оставлены, и льётся цельность.


Нет, я – не Пушкин,
Я – другой неведомый избранник:
Слова таскаю за шкирятник
И нарушаю свой покой.


Хочу зарифмовать привет,
Но не находится оправы,
Достойной слову дать – ответ?
Не получается, вы правы.
Быть может, выпустить расцвет?,-
Расцвет уходит в увяданье,
Его прощальное лобзанье
Нам шлёт, прощальный же, привет(?).
Опять не то, нет чувства смысла:
Оно срывается в кювет,
Как будто дали коромыслом
По шлему, и влетел мопед…
О чу, здесь гармоничность веет:
Вприпрыжку веселит кювет,
В такой оправе правильно кювеет,
С мопедом тет-а-тет.


Я дорог исходил много,
Из себя исходил часто,
Я уже находил долго,
Находил я своё счастье.

Переменно шаги ставя,
Ходки я смотрел постановку
Исполнялась она, правя
Сценой театра и – мне обновку.


Я ухну в ухо мира
Перемётным словом,
Сорвав заранее прикупленный показ.
Раскинутое точно поле
Не требует зазывности прикрас.
Но.
Я дёрну за кольцо,
И дверь внезапно смоет,
Всю нутрь свою раскрыто обнажа,
Мой штрих.
Заговорю что беспокоит,
Ладонь на сердце положа,
Я ухну, словно крыш раскаты,
Отмерив побежденья приз,
Я ухну – вниз.


Белокамерно видится церковь.
Возвышается каменный свод.
И о чём-то безмолвно поёт,
Освещённая отблеском, церковь.
Я наглядно и долго пойду.
Мимо окон её и икон.
Начиная заново кон,
После службы вечерней уйду.


«Были звёзды, а к утру померкли,
Спрашиваешь некому ответить,
Как давно сказал епископ Беркли,
Каждый человек один на свете.»

Неизбывность своей лишности,
Постоянность чувства обочины,
Подчинили себе личности
Моей фибры и ими источены.
В круге праздника жизни вечного,
Замороченный, не закружен я.
И вся детскость пути млечного
Чувством взрослого в центре глушится.
*** 
И желая в другом зарыться
С чувством, толком и головой,
Натыкаюсь лицом в корытце
С предложением посторониться
И беру платок носовой.


Тяжесть изъеденных взглядом плит
Будет лишь плюсоваться,
Странный народ пространный объект
Был и имел в созиданье \и.
Длительность лет, лапидарность длиннот
Выдали взятые дани.
Здесь перекраивал Ромул и Рэма,
И окружающий мир,
Чтобы окраинная антенна
Где-нибудь брала станцию «Рим».
Здесь разводили домашних волчиц,
Люди кормились волком,
И стаи двенадцатиричных птиц
Клевали народ и народы,
Пускаясь, точнее, паряя вниз,
Где лёт их в лёд обратился.

Хочу обратиться к Одной, из Ницц,
Чтоб флаг наш и путь также вился.

Словно останки пристанищ станут,
Станут в воображении,
Тянут в воронку                и не тонут
В вечнолетнем брожении.

                Уходя погорели и сами.
Круг колизейный замкнулся не замком,
В печати осталась мастика:
Москва окольцована римским – садом,
Ну вот, я сказал. Dico.


Последний раз когда-то посмотрю на проплывающие мимо вещи,
День это будет или вечер, не знаю точно, посмотрю.
Хотя зависеть от моих желаний в нём мало будет что,
На время и моё настанет свой черёд.


Я подумал , может, розы, может, грёзы виноваты,
Может быть, морозны мысли, да и слишком длинноваты?
               
В чём же дело? В чём же света – нет ответа – мне искать?
Или также грустно, слепо неизвестность продолжать?


Заранее время настанет,
Заранее день отцветёт,
Заранее небо протянет
Багрово корявый восток.
Заранее знать мне хотелось,
Заранее не приходить:
За раннее небо не спелось  -
И стих свой зарёй не каймить.               

               
Живу в текущем настоящем,
Снег сделал влажным всё вокруг
И мало пьющим, мило спящим,
Слегка прохладным и без мук.


Прошлое пошло,
Пошлое прошло,
Снова живу.
Мошки устанно
Трутся в окошко,
Сыпят слюду
Светом отражья,
Переломленьем
Трёпышек-крыл,
И не пускает морда овражья,
Из оплетенья
Стёкольных рыл,
Руки устало, бесперерывно
Сыпятся вниз
Струями сталой
Бесперебойной
Зимней воды.
Нет, подождите,
Станьте дождями
Выть на луну
Не потому,
Что хотите, прощайте,
Я ж позову
Голос. Не троньте: он камертон –
Может быть больше,
Может жить дольше,   
Может быть, трон.
Но до него не забраться на мысли:
Переплутать,
Только изгибом
Красящей кисти
Переплетать
Мне слова остаётся
И вспоминать,
Сколько преложья,
Сколько убожья
Пережидать
Нам достаётся.


Чем чаще наш курс
                празднует
Годовщины имени Восьмого
                марта,
Тем лучше вы, красоты образом
                разнее,
Женским бытом побиваете бытие даже Сартра.
Экзистенцию свою в лишние
                интеллекты не заворачивая,
Устремлённо идя в
                филологическое далёко
Работяще отмахивая словесами и отнюдь не барчиво,
Иногда просто
                грызёте ноготь.
Выношу
               слово
                вам поздравительно
                громкое –
В прекрасные эти туманно весенние дни,
Да будет вам как американская мир горка,
Взлётно катучая до ужаса, но без упадения.
И стелятся пусть вам розы взглядов
                комплиментарных,
Отворачивая прочь свой шип
                змеиный,
И пусть ваши объёмы;
                объёмы сердечной тары
Будут всегда припусты для главного чувства
                зачина.


Я иду по железной дороге,
По которой давно не ходил.
Её насыпи вовсе отлоги,
А не дивный вскрученный мир.
Её рельсы – поросшие рыжим.
Вровень с ними, в наплывах, земля.
Рвань набросанная тоскливо,
Обесточевшая трава.
Солнце светит над скрытым краем,
Но к нему она не ведёт.
Что особого в ней – я не знаю.
Может, грязный, местами, лёд.
Но её настроение ляжет
Уходящей линией вбок,
Оставляя на месте тяжесть,
Ты идёшь по одной из дорог.

 
        Hallo, dolly.
Здравствуй, кукла, здравствуй, детка,
Я иду к тебе, с приветом,
Рассказать, что снежность пала
И своим прозрачным светом
Вечер, утро спеленала.
Здравствуй, кукла, свет не светы
И дыхание детей,
                в школу ждущих
                ранним светом –
Основание миров, мир спасает.
Снег спадает редкой россыпью
              комка,   
Что-то мягко, что-то тает,
Что-то внутренне тиха,
И уют ковровых скрытий
Бело сглаженных углов,
Нитью мреющих наитий
Исплетаемый покров,
Тянет. Чутко. Чутко лижет,
Влажность камерно тончит,
Весь разъят, разомкнут настежь,
Стихиально, благодатно.
Мощный внутренний уют
                утра,   
Светлость чувства чувства.
Мир.
         начинает этим … начал,
начал набело всю жизнь.

      Кстати, P.S. Пока!

Безжалостное счастье от тебя
Так посетило мой душевный угол,
Что, освящённый пустотой, упруго
Воспринимаю мелочность людей.

Я понимаю мелочность людей.


С Новым годом поздравляю
И желаю новым ходом
Новым старое всё сделать
И меня туда включая
Поздравляю с новым веком
(и желаю в поздравленье)
Прикрывая веком зренье
Зряче ощупью всё слышать
И меня туда включая
Вместе с белым хрустким снегом
Он ведь выпадет, я знаю:
Впереди тысячелетье
С ним я тоже поздравляю
Скопом всё – тебе приветье,
И себя туда включаю.



Филологи –
                выйди, филологи –
                стройся,
Вознеси педагогике слов
                крыль,
Она
         целеположенная:
                ты не бойся,
Она неисчислимая, как
                криль.
Она улыбается нам сразу тысячью
                уст,
Портретами лекционными на нас глядя:
Девять на двенадцать
                их, закручивая ус,
Готовят в детоводители,
                глазом гладя.
Им не нужна в нас пара метров
Некачественного воспитания,
                неполноценная параличность,
Им личность полную, идеальную
                из всех параметров,
А не худую, окостенелую параличность,
Рассыпчатую – тяжелозвонко,
                поурочно,
Как омарсившийся парез,
Выметет метлой погоняющей порочность,
Стянет неметодологический порез.
И мы, калейдоскопясь Песталлоци, оруссев,
Вежжжжливо, локоточками, отодвигаем Локка,
Герберта в гербарий высаживая в сев,
Сухо млея над Сухомлинским,
                и не над ним токо,
Мы своё педагогическое ещё пра-знание
Несём сюда,
Где,
          как прознали мы,
Будет олимпиада.
Надеемся 
                дойдём 
                в педагогическое далеко,
Как сказочно волшебный витязь,
А педагогика дойдёт
                через хребты веков
И до голов
                глав и правительств.      
Ведь она
           гейнеобразное в душе будя
         И сама как дитё будя,
Веерически
                на Олимп не в бреду забредя,
Там богов, играя, научит.

Я ещё жив. Сто рублей есть.
И мой день не развеян
Речей спесь
Дарит ценность
                Снам
 отдаюсь весь
И мечтаю прийти
Саваном слов
Горны поют, гимны богов
Реют ярко
Я любовь достаю
И срываю покров
                ножен.


И пусть сложен жестью преград
Рассыпая радостный круг
Твой путь
Оловянных ложек
Перевожу
Недолгую ртуть`
На язык бестелесных форм
Просто уйду
Чуть.


Вы не узнали счастия во мне.
Но почему? Того не зная сами,
Вы пролегли в таинственном огне
Соединяющими небесами.


Крест и красота, гениальность гордость,
Сложность простота, на вершине –пропасть,
Маленький огонь, долгий, добрый вечер –
Приходи, родной, слушать дома свечи:
Слушать, погасить, снова потянуться,
Рано выносить, а потом вернуться,
Перестать гореть, притупив дыханье,
Что-то недопеть, что-то очень раннее.


Томно в пригоршни ладони сжав,
Тонкий, ломкий лёд, что разложился ладно,
На ветру три раза удержав,
Осветил звездой спесивой складно
В тёмном лоне спящего двора
Падающий свет – текущий склоном веток,
Приземляется до сказочности едок
В душу, умилённую до дна.


Не по углам рассованные смыслы
раскладываю молча на покой.
Вам кажется: мы вместе атеисты.
Вам кажется. Скажите мне на кой
чертами понедельника укутан
тот нос, торчащий из шарфа,
морозный день. Сегодня спутан
вторник, пришедший холод, почему-то с четверга.
Хоть впрочем, уложение – в погоде,
гораздо громче всех природных схим
мои зигзаги, выполняющие в моде,
периодичный строчечный изгиб
стоят, - полны, вещей хороших
Не получая в вечности отказ,
Чтоб ритм и дом наполнен был: порошей
Так выделан двууличный прогал.


Фигура круга грустно изогнётся,
Восьмёркой ляжет, покрывая мир,
Взгляд брошенный
                в себя вернётся,
И в крест  оборотится тир.
Судьба запляшет, пожирая пламя,
Рог сломится, упершись в тень,
И почему-то,:
                вспоминая об Иване –
Я принимать готов за печь постель.
==========
P.S. В этом качестве будет анализ. Автоанализ. И чего это я хотел сказать?
Довольно ясно: написано метаязычно. Поэтому первым этапом анализа должен быть некоторый, неизбежно приблизительный, «перевод» (через дорогу разделяющей манеры) на нормальный язык с символической системы выражения. Образы его – прежде всего, символы.
Круг – Вселенная. Идеальная фигура. Казалось бы, максимально изогнутая вещь. Гармония, замкнутость линии на себя саму.
Не фигура круг. А фигура круга – круг имеет фигуру, как человек.
Как может изогнуться максимально изогнутая фигура? Во что? Грустно, потому что заведомо, обречённо? Грустно не на неуспех, а на то, что придётся делать.
Восьмёрка – символ бесконечности.
И из карточной игры.
Прошу вспомнить на старых фотоаппаратах бесконечность «лежит», показывая обращённость фотоаппаратного взгляда.
Ложится всё-таки круг – возврат, единство, взаимосвязь.
Взгляд – это отношение, действие, оценка. И продолжение фотоаппараточной восьмёрки.
Внешнее равно внутреннему (ты и мир едины). Поэтому взгляд брошенный в мир возвращается. В себя. Поэтому он оказывается брошенным в себя. Взгляд – брошенный в себя. Та строчка по замкнутости также и так же бумерангирует, как и предыдущие. Чуть-чуть конкретизируя абстрактные выстроенности.
Крест делает объектом тебя. Но и довольно высоким субъектом тоже. Это слито. Тир – объекты воздействия – как правило негативного – вне тебя. «Стреляние» то или иное, хоть глазами, хоть глазом фотоаппарата, превращается, оборачивается – через ответственность – в твой крест. В твою судьбу. По сути, повторение. КРУЖЕНИЕ (отличный семантический изоморф). Но с новым довеском конкретности и последственности. С новым оборотом. В новом обороте. Производства судьбы.
Судьба запляшет. Победный танец? Как пляшут отблески, а прежде всего, огонёк свечи (свеча –символ человека, его жизни). Пламя – жизнь. Огонь жизни пожирается судьбой. Очень людоедно. И, наверно, танцевательно.
Но огонь не столько едящее, сколько мудрое. Дающее, хоть и опасное.
Но рок, фонетически выросший на месте рога, сломится. Причём, упершись в тень. Но судьба останется. Как то, что в какой-то мере делает (иногда просто провоцирует) сам человек. Индивидуальность – против безличности рока.
Но всё-таки, там рог. Тот самый, который рог-рога. Хотя, какой тот самый?
Рог –упорная слепота планирующего, излишняя жёсткость при обращении с эфемерной тенью судьбы, событий судьбы. Рог – то, во что трубят, восславляют, а точнее, вавилонобашенно возгарживаются. Али возгардыниваются, не путать с возгардиниванием (к сожалению, высота первого иногда превышает гардинную).
Рог (рога) сломится. По своей инициативе. (По своей инициативе – как по деломъ - получив.) Упершись (а не упёршись – и это важно) в тень. С одной стороны, явно промахнувшись в выборе цели (или цель уже ушла, а он не среагировал), с другой  - парадоксально, но жизненноподобно и правдиво, сила проиграла невесомости. От легчайшей случайности рушится, ломается об неё, крепко сбитый и прущий бычковато к цели план. Модель поведения прямолинейно выстраивающегося к хочу стремления. Одномерность и нечуткость многообразия стихийных проявлений жизни. Невмещённость ими. И амба. Дожидать надо (а не дожимать?).
Смотришь на это. То есть сначала оторванно, абстрактными образами думаешь, созерцаешь их. И «скатываешься» - к «примерам». К  повстречанному и повстречалому. К намозолившему. В них. Потом к себе. А как без сопряжения? Правда, иронического. Происходит почти переход на другой язык. Но остаётся на грани, имея и конкретно-трогательный (эта постель – я на ней лежу) и трогательно-абстрактный характер. Разговорно-междометное «почему-то». Размышляю. Ищу. Понял. Что потому, что ассоциативно, на задворках, имел в прицеле Ивана. Это у вас на слуху больше Емеля с печью. Иван всегда – на печи. Даже в сказке о щучьем веленье. В других редакциях и видах тоже Иван. У них одна модель взаимоотношения, взаимодействия и взаимонедействия с судьбой. Сидеть, простите, лежать и ждать золотого момента. Когда в исполнении своего желания не повредишь миру. Не бычковато переть, а бочковато «медитировать». Мудрая лень – самое результативное решение. Вот это «вспоминая об Иване», оно приходит только сейчас в процессе проговаривания. Поэтому и получается немного ногами вперёд. Как на печи, въезжаю в следующую строку (запятая, тут же двоеточие,- добиваются разломанные стены завершающе колющим тире).
По рифме, говорите, Иван подошёл. Проблемы нет – всю строку перестроить и изменить. Рифм хватит. Только: Чтой-то лень мне, ступайте, братцы, думать сами, доемеливать. А я думать (прямее, истинно думать, а не суетясь думанием) буду. Лежать по-обломовски запрашивающе (вон Илья Муромец тоже лежал – до обеда … жизни) на своей тёплой … постели. Современная физика говорит, что я сам её грею. И, соответственно, себя – через неё. Опять бумеранг. Но тёплый. Как Австралия. Или Африка. Печно и по-пушкински обугленная Африка. В конце концов: «Постель для Пушкина не просто милая привычка, но наиболее отвечающая его духу творческая среда, мастерская его стиля и метода. В то время как другие по ступенькам высокой традиции влезали на пьедестал и, прицеливаясь к перу, мысленно облачались в мундир или тогу, Пушкин недолго думая, заваливался на кровать и там – «среди приятного забвенья, склонясь в подушку головой», «немного сонною рукой» - набрасывал кое-что, не стоящее внимания и не требующее труда. Так вырабатывалась манера, поражающая раскованностью мысли и языка, и наступила свобода слова, неслыханная ещё в нашей словесности. Лёжа на боку, оказалось, ему было сподручнее становиться Пушкиным, и он радовался находке». Договорил за меня Терц, увлёкшись, честно говоря, вариациями на тему.
Вы не слышите: лгут её строки?
Невзначай, в ненароке,
В профиль,
                лгут.


Смотрю в окно на фантастический закат,
Раскинутый из волжской впадины и гор,
Изъевший красно-жёлтым облака
И записавший ветер в хор
Усилий вечера по выведению души
Из повседневного запоя дел
Размывом форм. От онемения сердит,
Что для цветов таких словесных нету тел –
Смотрю* – в окно на фантастический закат.
Ловлю: разминку скрипки у соседа,
В пух выделанный, исцветая в прах
Закатом` обернувшись жду рассвета.

* и только.


Вечернего вина в хрусталь моей души
Влилась, бальзам от онеменья, струйка,
И стали безнадёжно хороши
Звезда, фонарь, аптека, стройка.

(и не такое уж чудовище, про истину в вине).


Мир этот и понятен
И не понятен мне:
Он чувствам моим кратен
И есть сам по себе.


Математической, может быть,
излишне, Жене К.

Я целую твоё сердце,
Я целую твою душу,
Нарушая гигиену.
Ногти грязные целую,
Если ты в саду копалась,
Твой классический животик,
Бровью вздёрнутый овальчик*,
На  который подходяще
Серо смотрит редкий мальчик*,
И подтянутый твой хвостик,
Что упитанно струится
Ниспадающим потоком,
Если звонкую щеколду
Ты пружинно разомкнёшь
И тогда шатром косматым,
Равномерным водопадом
Виснет в круг волос фонтан*.
Целовал бы каждоструйно,
В плоть, до родинок созвёздных,
Покрывающих узором
Твоё тело по ночам.
Если б губы не кончались,
Не стиралося дыханье
И тебя мне не хотелось,
Крепко, взяв, не отпускать.

*Не столько, конечно, бровью, сколько взглядом вздёрнутый.
*Это, без сомнения, я. Серо только по освещению, но очень незаурядно.
*Он же – при недостатке поэтического восприятия – шалаш.


Я прощаю тебе заслуги,
Извиняю твой цепкий ум,
Я возьму тебя на поруки
Своих мелких, но метких сумм.
Ты, конечно, гений – местами,
Но не теми, что ценят у нас –
Тебя вывалять на татами
Так же просто, как пару раз.
Я тебя прикарманю с любовью,
Может, даже с руки прикормлю,
Только помни, что ноль ты,
Ну, а я  - единица в строю.


Вознося одинокое слово
Аудитории, спящей по утру,
Вы одна
                непрерывная шутка
Восприятия за порогом.

Смысл ваш,
                лекционных материй
Представлялся довольно нам скудл –
Мы до вас – наконец – домудреем
И не будем смотреться тупо.

Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся,
Ведь нам взаймы оно даётся,
Как в рост  даётся благодать.


И мир у наших ног,
Но недостаточно глубок,
(Хотя и пропастен),
Чтоб нас вместить.


Когда рефлексия играет мускулом,
От неё не укроешься пледом,
Разит критическим уксусом,
Грозит анализа пленом,
До боли врывается в душу,
Глазами до слёз хлопая,
Зараза книгомикробная,
Враг из земных лучший,
Колёся, мозгуешь извилины,
Кривясь от тупой прямоты,
Тобою прошиты пропилины,
Ты стерва, но я это ты.


Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть,
Увяданья золотом охваченный,
Грустно в пустоши торчу.


Я тебя объединю,
Даже если не захочешь.
Я тебя обледеню,
Если ты меня растопишь.
Я тебя преподнесу –
Долгим-долгим-долгим взглядом,
Потому что нет другого,
Я тобою запою.


И если дали царственное слово
Молчи невыразимо источая взгляд
И не проси себе другого
Растреплешься по пустякам
 А то.
И если дали царственное слово,
Молчи, не рыпься.


Мир – в дрызг, я – в писк,
Часы в переворот –
И нужно заново весь список
Тащить за шиворот.


Ситуация инициирована встречей через десять лет.
А то и двадцать.
Как поживает Саша Короленко?
Я слышал, замужем была, разведена.
Была довольно острой и жестокой – по-детски,
Сейчас же подобрела и полна.
Полна, конечно же, собой, не чем-то высшим, - средним,
В житейских взглядах пропустила ум,
Не закусив, по-русски, после первой,
«Остаток» не оставила «сухим».
Нормальная семья: всё очень средне, как говорил,
Привычка, выданная за любовь,
Обыденные искренние(?) комплименты.
И мысли – бредом сумасшедшего; в засов.
Слова пустые, под копирку дней,
С детьми – незряче, слепо, глухо и сценарно.
И невозможность удержать любовь в себе –
Всё интересней в свете другого жанра.
А дальше жёсткость, стерва, прямота.
И к близкому вчерашнему, как  к вещи, как к врагу, к чужому.
Кто знает, чем бы были отношенья
Наши, что сделалось со мной,
К чему бы мы пришли,
Не окажись я человеком крашей,
Хотя бы в логике, души.


Твёрдые тропинки, узкие в проёмах,
Быстрая проходка, солнечная ясь,
Небо развесеннее, сияющее нёбно,
Голубеет ярко, простором осенясь.
Дворник бьёт наотмашь двор, что заметелен
Вьюгою вчерашней просто до ушей,
Скрёбко выгребает, по асфальту брея,
И почти до летности становится весней.
Зрение – наотмашь. Звонко набивают
Воздуха пичуги звуком благодать –
Хочется додумать, хочется протаить,
По окопам дворнецки лопатами крестясь.

***

Настежь окна-двери, настежь взгляда ковы,
Настежь человека миру распахнуть,
Настежь потому что мир приходит – новый,
Настежь, потому что замуж мне нельзя.


Отдверьте комнату,
Разокните пространство,
Отскорлупайте душу от тревог,
Втанцуйтесь в самый смысл танца
И промекните в недомёк,
Зашторьтесуетность, взбратайте братьев,
Да и людей, случащихся вокруг:
Простой рецепт нутрящегося счастья –
Огромящийся, точащий недуг.

Быть может, даже щемящий недуг.