Музыка детства

Эту историю я никому никогда не рассказывал.  Мы с мамой избегали этой темы...
А теперь вот захотелось рассказать.  Повидимому, старею...

В начале 1953 года мне исполнилось 7 лет.  В сентябре прошлого года, в 6 с половиной, меня в школу не приняли, хотя я уже умел читать, писать и считать.  В школе сказали, что можно пойти в РОНО (Районный отдел народного образования) и получить разрешение от них,  но мама не стала добиваться. 
Я был совершенно самостоятельным пацаном – даже сам ходил в музыкальную школу и в библиотеку, которые располагались недалеко от дома.  Родители мои были очень музыкальные, образованные, начитанные, интересные люди.   Они были актерами   городского театра, преданными ему всей душой.  Не на главных ролях, но и не в массовке, скажем, в среднем эшелоне.
Жили мы в центре города, в старинном 3-этажном густонаселенном доме.  Коммуналка на 9 семей на втором этаже, туалет в конце коридора.  Нам здесь принадлежали  две комнаты.  Первая комната казалась небольшой из-за огромного рояля, занимающего полкомнаты.  Другую половину комнаты отделял шифоньер, стоящий торцом к стене.  В этой второй половине находились  стол со стульями, книжный шкаф и родительская кровать.  На задней стороне шифоньера кнопками была приколота карта мира, которую я очень любил разглядывать. (Впрочем, кому сейчас интересны эти трогательные для меня мелочи детства?...) 
Вторая комнатка была маленькая, метров 6-7 — это была моя комната.  Обе комнаты были очень светлые, огромные окна выходили на главный проспект города. 
Самой ценной вещью в доме был рояль.  Папа рассказывал, какой этот рояль знаменитый, старинный, таких в мире осталось всего несколько, какие великие музыканты играли на нем, стоит он, наверно, каких-то немыслимых денег...  Но я, к сожалению, все эти детали не запомнил и в свое время не записал.  Дети устремлены в будущее, и прошлое их не интересует, тем более прошлое какого-то рояля - предмета домашней обстановки.   
Жили очень скромно.
Вечером родители уходили на работу в театр, я оставался один.  Темноты я не боялся.  Темнота была не кромешная - в мое большое окно заглядывали и луна, и уличные фонари. А за стеной были соседи, которые разговаривали, стонали, кряхтели, потом затихали.  Ночь приносила с собой тишину.   И еще я был не один - со мной был мой игрушечный пёс с традиционным именем Бобик.  Дети часто одушевляют свои любимые игрушки, рассказывают им свои секреты, спасаются от детского одиночества.  Вот и у меня был придуманный мной "говорящий" песик.
- Ну все, Бобик, пора спать, - говорил я ему и выключал свет.
- А можно я прыгну к тебе на кровать? - говорил я писклявым голосом за него.
- Если у тебя грязные лапы, ты испачкаешь постель, и мама будет недовольна.
- Я помою свои лапки, - обещал Бобик, - а потом залезу к тебе.
Наконец, обняв Бобика-фантома я спокойно засыпал. Не слышал, когда заполночь приходили родители.
Дверь в наши комнаты не запиралась, если кто-то был дома.  А на ночь, пока не пришли родители, тем более.  Что, если мне захочется в конец коридора?  Под кроватью стоял мой горшочек, который папа очень смешно называл "ночная ваза", но я - взрослый парень - им не пользовался. 
Вот, вроде, все описал, теперь можно переходить к рассказу.
В этот вечер все было, как обычно.  Родители ушли, я дочитал книжку, поговорил с Бобиком, выключил лампу на прикроватной тумбочке.  И вдруг я услышал тихие шаги по коридору в нашу сторону.  Перед нашей дверью шаги немного помедлили (может, этот кто-то прислушивался?), потом тихонько открылась дверь, и человек вошел в комнату.
“ Может, это мама почему-то вернулась? - подумал я тогда, - Нет, это не мама, она обычно тихо шепчет "Левушка, ты спишь?" “
Шаги приближались к роялю.  Мне было страшно, но ужас был не таким леденящим, не слишком жутким, не парализующим.  Я еще мог размышлять. (Может, меня морально поддерживал Бобик?...)   Я думал, если он (почему-то считал, что это мужчина) подойдет ко мне, я смогу ударить его по голове толстой книжкой сказок в твердой обложке, которая лежит у меня на тумбочке, а потом быстро соскочить с кровати и с громким криком выбежать в коридор.  А там меня услышат соседи и спасут - так я рассуждал в тот момент.  Но человек и не думал заходить ко мне в комнату.  Он тихонько открыл крышку рояля и дотронулся до клавиш.  Полилась нежная, тихая музыка.  Помню, как я, 7-летний ребенок, блаженствовал. 
О, только музыкой -
Не словами -
Всколыхнулась
Земная твердь.
Звуки поплыли
Над головами,
Вкрадчивые,
Как смерть...
Михаил Анчаров

Я не знаю, что чувствуют люди в состоянии медитации, поэтому не могу сравнить.  Я бы описал это состояние как окутывающая меня божественная нежность.
 Он закончил играть, тихо опустил крышку рояля, тихо вышел и осторожно прикрыл за собой дверь. Его шагов не было слышно...
Утром я был тих и печален.  Мама даже спросила меня,  как я себя чувствую, и потрогала мой лоб.
Вечером, после ухода родителей, я не читал, я ждал ночного гостя.  Я боялся и хотел его прихода одновременно.  Я хотел слышать его музыку.  И Он опять пришел и играл... для меня...
И звуки начали
Души нежить.
И зов любви
Нарастал.
И небыль, нечисть,
Ненависть, нежить
Бежали,
Как от креста.
          Михаил Анчаров

И приходил каждую ночь, кроме тех дней, когда родители были дома. 
Маму очень волновало мое задумчивое состояние, и она, конечно, сумела вытянуть из меня,  в чем причина.
- Я останусь с тобой на ночь.
- Нет, нет, мамочка, тогда Он не придет.  И не сыграет мне.  Он же не бандит.  Наверное, у него дома нет  рояля, ему негде играть, а хочется.  Вот Он и приходит поиграть.  Тебе же не жалко, пусть играет.  Мамочка, пожалуйста, не спугни его...
Так продолжалось недели три.  Каждое утро мама спрашивала меня: "Музыкант приходил?"
"Да", - отвечал я радостно.
Папа считал, что это у меня просто буйная фантазия, и я слышу то, что сам сочиняю, и что это с возрастом пройдет.  "Вот пойдет в школу, там — новые друзья, новые заботы, новая информация и даже новые фантазии,  которые, в свою очередь, сменятся другими".  Но мама переживала.  Мы стали придумывать разные хитрости.  Как-то мама оставила на рояле на салфеточке бокал с водой.  Утром мы придирчиво разглядывали уровень воды в бокале.  Мама изменений не видела, а мне казалось, что воды стало самую чуточку меньше.  Другой раз мы повесили на дверную ручку красную ниточку.  Утром ниточка была на полу.  Но ведь мама с папой пришли после двенадцати, вот и скинули ниточку. 
Мама пошла к соседке.
- Марья Семеновна, Левочка говорит мне, что поздно вечером он слышит очень красивую музыку.  А вы слышите?
- Нет, моя милая, я выпиваю снотворное и сразу засыпаю, иногда просыпаюсь к пяти, когда утренние трамваи зазвенят, или в шесть, когда гимн по радио исполняют. 
Упоминание о вечно включенном у всех соседей радио немного успокоило маму.
- Наверное, это где-то этажом выше или ниже передают концерт классической музыки.  Везде тихо, вот ты и слышишь музыку.
- А почему ее не слышно, если вы с папой дома?  И еще, я же слышу шаги.
Ой-ой-ой!  Зачем я сказал о шагах!  Мама спокойно воспринимала моего одушевленного  Бобика, но шагов взрослого ночного музыканта она испугалась.
Мама сказала, что не может играть спектакли — все время думает обо мне.  Она взяла меня с собой в театр.  Посадили меня в суфлерскую будку к милому старичку Борису Марковичу.  Там было довольно просторно, поместилось для меня и старое кресло, в котором я сидел, поджав ноги.  Смотреть спектакль с участием родителей было интересно. 
- Балабус гешторбн, - вдруг неожиданно в антракте сказал Борис Маркович.
Я ничего не понял.
- А это хорошо или плохо? - на всякий случай спросил я, потому что не хотел признаваться.
- Конечно, - старичок хитро сощурился и было опять не понятно - его "конечно" имеет знак плюс или минус.
- А откуда вы знаете? - опять схитрил я.
- Я… почувствовал.
Дальше уточнять я не стал —  во-первых, хотелось спать, а во-вторых,  я все время думал о Музыканте.  Дверь закрыта на ключ. Он не сможет войти, не сможет играть.  Потом  Он обидится и больше не придет, не будет играть для меня волшебную, чарующую музыку...  Он будет играть где-нибудь в другом месте, не для меня...
Потом несколько дней мама была дома.  Потом случилось трагическое событие для всего советского народа - умер Сталин.  Все остальные проблемы стали мелкими и незначительными.  Музыкант не приходил, может, переживал, а может, был занят, играя в оркестре трагические реквиемы или бурную, тревожную музыку... 

И будто древних богов
Ропот,
И будто дальний
Набат,
И будто все
Великаны Европы
Шевельнулись
В своих гробах.
Михаил Анчаров

 Быстро пролетела весна.  На лето меня отправили в деревню.  Там рояля не было...  Когда мама приезжала навестить меня, я спрашивал ее с надеждой, приходил ли Музыкант.  Увы...
Потом я пошел в школу.  Музыкальную школу я еле-еле дотянул до 7 класса и бросил.  Хотя слушать музыку я любил необычайно, но учиться играть не было желания.  Играть лучше Музыканта я все равно не смогу.  И вообще я не планировал связывать свое будущее с исполнительством. 
Прошло много лет, но те необыкновенные звуки живут в моей памяти до сих пор.

К старости я из атеиста превратился в агностика.  И теперь легко фантазирую.  Особенно мне нравится развивать сюжет о моем Музыканте.

Это не было сном, я четко слышал все шорохи и звуки в затихающей коммуналке. 
Это не был реальный человек, потому что после его ухода я никогда не слышал  шагов, он как бы растворялся после того, как осторожно закрывал за собой дверь.

Это, конечно, говорил я себе, было привидение бедного Музыканта, учителя прелестной, но ветреной девушки. Они жили на свете много лет тому назад, а может, и веков.  И Он играл ей на этом рояле.  Но она посмеялась над ним и исчезла из его жизни навсегда.  Душа его находила покой только в музыке.  Вот Он и приходил ко мне играть на своем любимом старом рояле.

Мне нравится такое объяснение…

===========================================================
Балабус  гешторбн - Хозяин умер (идиш)
===========================================================