Воспоминания 26 или Минуты славы

В школе было, конечно, интересно и весело, но не всегда. Иногда бывало еще интереснее.

 Помню, был редчайший на моей памяти случай, когда я, один из всего класса, запомнил день и час, который Ольга Семёновна назначила для проведения поучительной и познавательной   экскурсии по ближайшим школьным окрестностям, которые мы, если честно, и так прекрасно знали.

Обычно всё бывало наоборот – весь класс знает и готов к каким-то эпохальным событиям, а для одного меня, вечно погруженного в размышления о странностях жизни или переосмысливающего концепцию самодельного лука со стрелами, это самое событие является полной неожиданностью и падает на мою бедную голову, как гром с ясного неба!

Возможно, зная за мной такую неистребимую особенность, наша учительница как-то особенно надёжно вшила в мою дырявую память напоминание об этой самой экскурсии и ее главной и самой приятной опции – портфель в школу не брать, а захватить только лёгкий завтрак!

Экскурсия предполагалась обширная, со сбором образцов нашей Козелецкой флоры и, если не сможет спастись бегством, то и фауны тоже. Ольга Семёновна обещала захватить сачок для ловли редкостных и эксклюзивных экземпляров мотыльков – бабочек. Также наш будущий маршрут должен был привести пытливых первоклашек-паломников на берег Остёрки, для ознакомления с речными обитателями, которых мы тоже отлично знали, а они нас – еще лучше.

Как бы там ни было, но в один прекрасный весенний и солнечный день, я заявился в класс, вооруженный авоськой, в которой болталась пара варёных яиц, печенье, хлеб и еще что-то, не помню, что. Для комфортного вкушения яиц предусмотрена была и малая толика соли в спичечном коробке. Короче, я был готов в любой момент отправиться хоть на северный полюс, хоть на южный.

И какое же было удивление всего класса и, тем более, моё, когда выяснилось, что только я один оказался так великолепно экипирован! Все остальные, в полном составе, пришли как обычно – с портфелями, ручками, тетрадями, учебниками…

Какое-то время мы внимательно разглядывали друг друга: я – класс, а класс – меня. Было от чего нам обеим прийти в замешательство, не правда ли?

Ольга Семёновна всё не приходила, а проблема довлела к немедленному разрешению. Всегда, везде и во всём правое большинство начало подсмеиваться над моей бравой фигурой бывалого путешественника, а она, фигура, готова была провалиться сквозь землю, причем, вместе с авоськой, яйцами и солью… И только каким-то чудом, невероятным образом сохранившаяся в моей памяти, прошивка слабо удерживала одиночку-туриста от того, чтобы он немедленно не разревелся и не бросился домой, за портфелем! Вот сейчас, сейчас в класс войдёт моя любимая учительница и, конечно же, подтвердит извечную правоту коллектива и обречённую ошибочность индивидуума - отщепенца!

Но вот, наконец, настал роковой момент и Ольга Семёновна вошла в класс. В руках у неё была приблизительно такая же, как у меня, авоська и сачок. Николай Васильевич Гоголь со своей немой сценой оказался бы просто младенцем!

«А чому це в нас тилькы Сергийко Снакин готовый до экскурсии?» - эти слова сделали Ольгу Семёновну моим единственным и неизменным кумиром на веки вечные!

Да, это безусловно была моя триумфальная и безупречная по своему совершенству, минута славы. Но класс наш обильно наполняли простые, хорошие и незлобивые, по сути своей, люди, который мне это спокойно и великодушно простили…

Второй случай только подтвердил доброкачественную основу и не менее положительную сердцевину детских, еще ничем не испорченных, душ моих соучеников.

Как-то мы с Юрой, в новом нашем доме, расшалились, расположившись на родительской кровати всё с теми же спинками с хромированными шишечками, которые благополучно приехали с нами из Тоньшаева, и, возможно даже, помнили об этом переезде куда больше, чем я.
 
С чего это старший мой брат снизошел до такого неподобающего дела, как заняться перетягиванием какого-то ремешка со своим меньшИм, не знаю, но я был в восторге – не часто мы с ним так бесились! Всё-таки пять лет разницы – это чувствительно. Мне только семь, а Юре-то уже целых двенадцать! Уже совсем здоровый дядька, а дурачится, понимаешь, как маленький! Это же классно!

Дёргали мы дёргали злополучный ремешок, пока, тот, что был неизмеримо упрямее, то есть я, не победил и не шмякнулся со всего размаху затылком об эту самую очень железную спинку!

Я сразу, без раскачки, заорал, спинка зазвенела, опытная наша кошка с деловым видом кинулась под шкаф – там было самоё безопасное кошачье место на  случай любых катаклизмов, изредка происходивших в нашем семействе. А когда я прикоснулся к изрядной шишке на затылке и увидел на своей дрожащей длани кровь, то поднял на ноги весь посёлок и окрестные сёла! Кошка мохнатой молнией, не разбирая дороги, кинулась из-под шкафа на улицу – в доме было просто опасно оставаться!

Но мама быстро всё устроила, помазала зелёнкой небольшую ссадину, приложила ватку и обмотала мою бедовую головушку неширокой полоской бинта.

Юра получил свою долю упрёков за недопустимое, для такого взрослого мужика, ребячество и вовлечение малолетних родственников в глупые и крайне опасные игры. При этом малолетние родственники горестно и с упрёком взирали из-под  повязки на старшего брата своего, оказавшегося таким безответственным и совершенно не соответствующим своему зрелому возрасту и положению!

Боль постепенно утихала, но по мере этого ухода болезненных ощущений из ушибленного затылка, совсем в другой части моего постоянно растущего организма, где-то  под ложечкой (до сих пор не знаю, где это? Но это происходило именно там…) я начал ощущать нарастающее беспокойство. Ведь завтра – в школу! А как воспримет любой нормальный первоклассник, когда в его класс заявится некто с нелепейшей повязкой на голове? А не начнет ли он потешаться и глумиться над этаким чучелом? Я бы, наверное, не стал…Хотя, можно ли меня считать достаточно нормальным первоклассником? Взять хотя бы этот случай с экскурсией – весь ведь нормальный коллектив благополучно забыл про неё, а я один, как дурень, припёрся с этой авоськой! Нет, будут смеяться! Обязательно будут! И еще дразниться!

Горе моё было огромно и безутешно! И только явившийся с работы отец, как всегда, оказался на высоте положения. Он напомнил мне недавний фильм про разведчиков, который мы всей семьей  смотрели в местном кинотеатре, и то, как геройски смотрелся там один из персонажей с такой же точно – правда-правда! -повязкой на голове, как вот теперь у меня! Я подумал – а, ведь, пожалуй, что так оно и было. Эта повязка придавала герою какой-то особый шарм и лихость!

Такая трактовка событий была очень убедительна, поэтому я, на следующий день, был совершенно спокоен, переступая, даже с какой-то бравадой, порог своего родного класса.

Однако, почему-то никто не стал восхищаться моим геройским видом! И даже наоборот, постепенно холодея от ужаса, я начал воспринимать какой-то шум совсем другого рода. Это было больше похоже на насмешки, те самые насмешки, которых я боялся больше всего на свете!

А шум в классе нарастал и креп. Вот уже мои бывшие близкие товарищи и друзья откровенно хохочут надо мной, показывают пальцами и сгибаются в припадке всё усиливающегося, издевательского смеха. Как будто бы что-то жестокое и безжалостное всё больше и больше распаляет их и увлекает травить, гнать, оглушить издёвкой и презрением это жалкое чучело с дурацкой повязкой на голове и с нелепейшей иллюзией, что эта повязка может его, как-то и чем-то, чуть ли не прославить!

В полной растерянности я сначала хотел убежать из класса, превратившегося, из родного и милого мне пространства, в какую-то жуткую пыточную камеру. Потом дёрнулся вперёд, к своей родной парте. Но меня окончательно доконали и пригвоздили к месту серебряные колокольчики смеха, которые заливисто рассыпала моя соседка, Верочка Яковлева!

Тут нервы мои сдали, и я, выпустив из рук портфель и закрыв ладошками глаза, горько заплакал.

Это уже был полный и окончательный провал, разгром, стыд и позор на всю жизнь! Что-то страшное и непоправимо безысходное наваливалось на меня со всех сторон, мне становилось нечем дышать, губы дёргались в судороге, ноги дрожали и подгибались…

И вдруг, уже на самом дне охватившего меня отчаяния, я  стал замечать, как шум в классе постепенно стихает и воцаряется непривычная тишина, прерываемая только моими всхлипываниями. Одновременно с затиханием класса происходило и еще какое-то неуловимое изменение в атмосфере, в духовной атмосфере. Что-то менялось и разворачивалось, и приближалось, как – будто бы боязливо тянулось ко мне, но уже не жестокое и  насмешливое, а другое, постепенно смягчающееся  и даже как-то неловко дружелюбное.

Я почувствовал, как кто-то тихонько тормошит меня за рукав курточки и даже пытается успокаивающе погладить. Вера. Уже не смеётся? А кто это меня обступил плотным кольцом? Неужели это мои жестокие преследователи и издеватели?

Ребята что-то мне бормочут, кто-то отводит мои дрожащие руки от заплаканных глаз, кто-то шикает на других, еще могущих засмеяться или поддразнить отчаявшегося страдальца. Причем, громче всех утихомиривают потенциальных насмешников как раз те из ребят, кто больше и больнее поднимали меня на смех.

Меня всей успокаивающе бубнящей кучей провожают до парты, похлопывают по спине, участливо расспрашивают про мое ранение. Кто-то приносит мой портфель, заботливо стряхнув с него пыль.

Вера сидит рядом со мной и время от времени осторожно поглаживает рукав моей курточки. Рябята сгрудились гурьбой вокруг нашей парты, наседают сзади и с боков. У всех отчего-то благостное и умиротворённое настроение. Мы как будто бы все стали ближе и роднее после этой минуты, нам хорошо и легко, и что-то тёплое струится где-то там, в середине, в груди, около сердца. Хорошо оттого, что чистое, естественное чувство жалости к несчастному, смешному, с нелепой повязкой на голове и с еще более нелепым, трогательным узелком на затылке, человечку, победили такую, подчас страшную и беспощадную, детскую жестокость.

На переменке я уже носился со своими товарищами по площадке, с упоением гоняя резиновый мяч и покрывая свою бравую повязку сухой и суровой пылью…

Похоже, что наш первый «А» класс Козелецкой средней школы №2 с честью выдержал испытание. На человечность.