Антипсихиатр 12

Рома Тупин попал в детдом N 4 г. Санкт-Петербурга, когда ему было семь лет. Первое время ребенок очень скучал по бабушке. Однажды малыш выбрался из детдома, сел на трамвай и поехал ее навестить. А когда вернулся, его наказали "за побег", приговорив... к двухгодичному заключению в психиатрической больнице.

Вся детская психиатрия в Санкт-Петербурге объединена в одно учреждение, которое называется Центр восстановительного лечения (ЦВЛ) "Детская психиатрия". СМИ рекламируют его как "уникальное, не имеющее аналогов в России государственное учреждение, оказывающее лечебно-консультативную и реабилитационную помощь детям, страдающим психическими заболеваниями".

У семилетнего Ромки было страшное заболевание: он любил свою бабушку и, несомненно, нуждался как в лечебной, так и в реабилитационной помощи. Об этих двух годах своего и так-то не слишком счастливого детства он не забудет никогда:

- За любую провинность нас привязывали к батарее или к ножке кровати, часто раздевали догола. В палате по пять-шесть голых детишек часами сидели привязанные на холодном линолеуме. Однажды, когда ко мне не пускали бабушку (общение с родственниками в сиротских учреждениях считается крайне нежелательным - лучше, когда ребенка некому защитить), я разбил окно. Медбрат Алексей сделал мне укол серы, от которого потемнело в глазах, поднялась температура и очень болели ноги. Ходить я не мог, сразу падал... (Серой не лечат. Это яд, от которого человек испытывает ужасные муки. Именно поэтому сера используется как "мера стеснения" - для острастки, чтобы больной хорошо себя вел.) Я стал очень бояться этого укола. Алексей и медсестры всегда грозили вколоть серу, если мы пытались отказаться делать, что они велели. Однажды, когда я отказался мыть полы, Алексей отвел меня в процедурную и избил. Медперсонал часто сам провоцировал детей: оскорбляли, пока не психанешь. А потом - кололи, били или "купали". Завяжут туго ограничителем (простыней), засунут в ледяную ванну и окунают с головой, пока не задохнешься, потом опять... В мокром ограничителе тащили в палату и клали в кровать... Одна воспитательница учила нас петь. Она говорила: "Кто не будет петь, получит укол". И водила ребят в процедурную к Алексею, а он колол аминазин.

Я пытался жаловаться врачу. Он скажет: "Да-да, разберемся", и тут же уколы мне назначает. Алексей набирал аминазин и галоперидол в один шприц. И еще - не разводил препарат физраствором. Однажды Алексей делал мне укол в присутствии медсестры. Она говорит: "Ой, надо развести!" А он: "И так сойдет". От этих уколов у меня сгорела вена - превратилась в тоненькую ниточку.

Так я пролежал год. Потом мне пообещали выписку - я минутки считал, ждал, когда смогу выйти отсюда! А меня оставили еще на год... Оказалось, директор нашего детдома позвонила, чтобы меня еще подержали. (Это выгодно: в детском доме на ребенка получают пособие и присваивают и в больнице тоже получают.) Ну, а мне каково там лежать? Однажды я подумал: ведь я имею право написать заявление о выписке! И написал. Потом кололи два месяца...

Множество беззащитных детей, заключенных в огромные корпуса ЦВЛ "Детская психиатрия", являются приманкой не только для садистов типа медбрата Алексея, который, кстати, давно закончил институт и теперь работает в ЦВЛ врачом. Сюда стремятся устроиться наркоманы (психотропные препараты - те же наркотики) и педофилы. По словам сотрудников, один из них проработал здесь много лет. И хотя несмышленые девочки наивно рассказывали, что делал с ними дяденька доктор, а врачи записывали эти рассказы в их истории болезни и докладывали руководству, ответной реакции они ни разу не видели. Кончилось все тем, что заслуженного педофила с почетом проводили на пенсию.

Сейчас в 5-м отделении ЦВЛ работает воспитатель, который на глазах у всего коллектива развращает и морально калечит мальчиков. Два года назад Агентство журналистских расследований заинтересовалось этим фактом, и в результате появилась статья "Изнасилованное детство", напечатанная в газете "Тайный советник" и растиражированная в Интернете. Полная жутких подробностей, рассказанных пострадавшими от жестокого извращенца детьми, эта статья вызывает шок даже у закаленного журналиста (ее можно найти в Интернете по названию). Да-да, она висит там уже два года! Возмущенные читатели обсуждают ее на форумах, но правоохранительные органы, к которым взывают журналисты, обещая предоставить многочисленных свидетелей, фактически уже два года позволяют преступнику калечить детей. А администрация детской больницы? После такого скандала она продолжает делать вид, что "все хорошо, все хорошо"... Педофил дружит с администрацией и стращает сослуживцев милицией, в которой у него большие связи. В этом, по всей видимости, и состоит секрет его неприкосновенности. Заведующий отделением разрешает ему оставаться в больнице на ночь (хотя у него дневная работа), по своему усмотрению набирать группу мальчиков, ходить с ними в бассейн и т. д.

Многие просто не верят, что все это вместе взятое происходит в действительности. Они считают, что это плод больного воображения психически нездоровых людей - пациентов или правозащитников, которые наслушались их рассказов.

- Кому это надо - мучить детей? - недоумевают они. - Зачем? Мы видели тех, кто работает в этой системе: вполне приличные, нормальные люди.

Нормальные? Наверно. В том смысле, что стараются извлечь доход из всего, что оказалось под рукой. Кто пивные банки собирает, кто заводы продает, а эти - так уж случилось - удовлетворяют свои потребности за счет детей. Я в общем-то и не собиралась рассказывать неправдоподобные сказки про маньяков, где их набраться на всю непомерно раздутую систему сиротских учреждений? Просто "нормальные" люди делают "нормальные" деньги. До детей им нет дела, а их страдания - всего лишь побочный продукт бизнеса.

(Из статьи Нины Глазковой «"НОРМАЛЬНЫЕ" ЛЮДИ ДЕЛАЮТ "НОРМАЛЬНЫЕ" ДЕНЬГИ»; альманах «Досье», приложение к альманаху «НЕВОЛЯ», № 12 за 2007й год)



В российской психиатрии в основном используется более простой нозологический подход. И до сих пор в нашей стране для того, чтобы поставить психиатрический диагноз, не нужны никакие данные обследований, не нужно пытаться влезть в шкуру пациента. Я просто должен из картинок психопатологии подобрать какую-то подходящую. Для этого мне приходится выступить в роли журналиста. Я в истории болезни должен описать психический статус человека, который сидит напротив меня. Его эмоциональное состояние, мимику — в общем, всё то, что я могу сказать про его сиюминутное состояние. Из этого описания, и только из него, вытекает диагноз. Так было в семидесятые, и до сих пор так. Под диагнозом должны стоять три подписи, то есть ещё два врача должны со мной согласиться. При этом, скорее всего, эти врачи сами пациента смотреть не будут, они только прочтут моё описание. После этого диагноз будет окончательным, и оспорить его даже в судебном порядке будет невозможно. Я ещё раз подчеркну: никаких электроэнцефалограмм, никаких психологических тестов, никаких анализов — ничего этого не нужно для выставления диагноза. Нужен только мой взгляд на вас. Очень грубо говоря, я должен увидеть в вас одно из двух психиатрических заболеваний. В одном случае это шизофрения, в другом случае — маниакально-депрессивный психоз. Ну, есть ещё эпилепсия, но в московской психиатрической школе она практически не рассматривается. Увидеть признаки этих заболеваний очень легко.

(Из статьи Александра Данилина«Почему из психбольницы нельзя выйти здоровым?»)