Крутьков род глава 17

     И опять было раннее утро, петухи голосили. И опять покидали они Сотниковское с братом, как по осени птицы покидают родные свои гнездовья. Через   балки шли и овраги. Их встречали другие просторы. И опять затерялись они в этом мире огромном. И опять вольный ветер пузырил им рубахи. Ночью в небе сияли такие звезды, что, казалось, рукой можно было до них дотянуться, если только повыше подпрыгнуть. Больше сотни верст отмахали. Сколько дней в пути были, кто ж теперь это знает?!
     Лишь потом впервые увидели они лес густой. А прошли с четыре версты, перед ними станица раскинулась Темнолесская. Нависала над нею застывшей волной гора по прозванию Сейна. Прозывали в народе ее «навесом». Дух захватывало от вида с большой Ставропольской возвышенности. По округе, словно огромные перевернутые ладьи, виднелись горы-останцы: Астраханка, Беспутка, Бударка, Недреманная и всех выше из них гора Стрижамент. 
     Еше  в 1794 году на вершине ее была построена крепость. Ретранша-мент звалась она по-французски. Тяжело казакам говорить было  басурманское это слово, вот и переделали они его на свой лад. Нет давно уже крепости этой, а гора и по сей день зовется Стрижаментом. Разделяет стеною она две реки – Егорлык и Кубань. 
     Темнолесская – непростая тоже станица. Бунтовали донские казаки, не хотели они ехать, службу нести в этих краях. Под конвоем доставили их на  Кавказскую линию. Основали тогда казаки Темнолесскую, вспоминая станицы родные свои – Пятиизбянскую, Есауловскую, Цимлянскую. Так и жили с тех пор здесь потомки их, сколько времени!..
     Без конвоя, ближе к полудню вошли в Темнолесскую Петька с Иваном –  тоже вольные казаки. Опустили бадью в колодец, чтобы чистой воды напиться. Зачерпнули, подняли бадью из колодезной темноты. Заплескалась вода, задробилось на ее поверхности, играя осколками, солнце. Словно радостью засветилась вода, оттого, что достали ее из холодных и темных глубин.
   – А пойдемте я вас напою, коли жажда замучила! – за спиной послышался голос. – Вы чего же из общей бадьи пить будете? Не напьетесь, только воду расплещете, да и сами пообольетесь!
   Оглянулись они воровато, позади них мужик стоит, улыбается. Поотвыкли братья от людского участия, с недоверием смотрели на дядьку.
   – Ну пошли до меня! Мне воды вам не жалко. Из ковша оно лучше-то воду пить! А вы чьи же такие будете?! Что-то я не припомню вас, – подошел он поближе.
   – А мы Крутовы. Из Желанки идем, – не давая слова Петьке сказать, соврал Ванька.
   – Путь не близкий… – продолжал улыбаться мужик. – Ну, пошли! По-шли, водой напою, угощу виноградом.
     И они потянулись за ним. Не пивали воды, казалось, вкуснее! Потому что дана им была с теплотою сердечной. Оттого, что хоть кто-то проявил о братьях заботу. Та вода была не соленой, прохладной и чистой. Да и пили ее из ковша. Не ладонью черпали, как бывало, из ручьев, из луж да из речек. А потом принес им дядька по грозди большой винограда. Ели, ос отгоняя, от сладких и сочных ягод янтарного цвета. А потом под черешней уснули. Разморили усталость и солнце…
   – Все же вы аккуратней, Варвара Евграфовна! Вдруг они из блатных?
   – Да какие они блатные?! Ты глянь-ка на них! Нет, они же ручные, домашние! – вдруг услышали голоса над собою. Открыли глаза и увидели рядом с хозяином дома пожилую тетку в гимнастерке. Перетянута она была ремнем широким, на котором висела кобура с настоящим наганом. А еще были на ней темно-синего цвета юбка и добротные сапоги. Из-под косынки, завязанной концами назад, были видны коротко стриженые волосы темного цвета с проседью. Хлопали братья глазами спросонья, ничего не могли понять.
   – Ну? Откуда такие орлы у нас? – улыбнулась им тетка. – Вы, наверно, поесть хотите? – спросила их ласково.
   – Поднимайтесь, пойдемте, найдем что-нибудь!
     И она погладила Петьку по голове. Ощутил он теплую теткину ладонь на своих жестких вихрах, и невольно просиял улыбкой. Ванька вдруг подскочил и дал деру. Ничего не успел понять даже Петька.
   – Я же вам говорил, Варвара Евграфовна, что они из блатных. Наверно, нашкодить чего-то успели, – заволновался хозяин дома. Тетка взяла Петьку за руку, притянула, как мамка, прижала к себе и спросила его доверительно:
   – Ну, а ты, тоже боишься меня? Убежать тоже хочешь, как этот? – кив-нула тетка головой в сторону, куда скрылся беглец. –  Кто он был-то?
   – Это брат мий, Ванька, – разомлел от объятий Петька, словно кот на теплой печи. Из кустов показался Иван. Встал, с растерянным видом придерживая штаны, словно прислушивался к чему-то. В животе у Петьки предательски заурчало, и он, вырвавшись из объятий, тоже метнулся в кусты.
   – Вы не бойтесь меня, ребята! Я – Варвара Евграфовна. А фамилия у меня Грибанова. Ну, а это – Матвей Капитоныч, председатель колхоза, – указала она на дядьку.
   – Ты, Иван? – уточнила тетка. – А как младшего брата зовут? Ему сколько лет? – ласково спрашивала она. 
   – Младшего Пэтькой клычуть. Восэмь лет ему – услышал Петька, из лопухов, как врет его брат. Он чуть не закричал даже: «И с чего же ты взял, что мне восемь?! Ты же знаешь, что уже двенадцать мне было!» – но сдержался, не стал выдавать себя. Кряхтел от досады.
     Так до вечера и гонял их с Ванькой съеденный виноград, по кустам. Есть хотелось ужасно, только боязно было есть. Заварила тетка дубовой коры да еще чего-то, отпоила их к ночи. Успокоились животы.
   – Ну, а кто ж вы такие? Откуда? – все расспрашивала она.
   – Мы сыроты! Мамки нэмае! Батьки нэмае! – заученно твердил Петька.
   – Крутовы мы, братья. Мэне трынадцать, а Пэтьки восэмь, – безбожно врал Ванька. У обоих слипались глаза. Словно издали, слышали голос тетки:
   – Завтра утром в Минводы со мною поедете, наварю вам каши превкусной! Кашу любите?
  – Любим!
  – А в Минводы поедем?
  – Поедэмо! – соглашались они, засыпая.
     Покормили их утром, дали еды в дорогу. Запряженную парой линейку прислали к дому. И поехали братья в неизвестный им город Минводы.
     Знала, как подойти, понимала своих подопечных Варвара Евграфовна Грибанова. Сколько их повидала она – голодных, оборванных, затравленных жизнью, с изболевшей душою ребят и девчонок. Тех, кто детства лишен был ради светлого будущего других поколений, другой детворы. Свято верила в эту новую жизнь Варвара Евграфовна, полномочный представитель по краю ДЧК – детской чрезвычайной комиссии. «Дочки», как еще называли порождение ВЧК. Большие права были даны товарищу Грибановой, и всю душу свою она вкладывала в эту работу. Самых закоренелых преступников малолетних в колонию определить могла, а кого в коммуну сельскую, в интернат  или в детдом.  В каждой судьбе попавшего к ней беспризорника принимала она участие, за спасение каждого боролась она до конца.
   – Теть, а можно пистоль ваш потрогать? – осмелился Петька.
   – Лучше в руки его не брать, сынок! – отвечала она, лошадей погоняя.
   – Ось, як стрэльнет вин, так со страху помрэшь, нэбось! – засмеялся Ванька, вынимая соломинку изо рта.
   – А мэне батька давал пальнуть з своего ружья! – вздыхал Петька. – И ничого, нэ помэр! Вин мэне стрэлять научив!
   – Тю, то ружье, а то наган! – пытался польстить Варваре Евграфовне Ванька.
   – Ладно, Петя, потрогай вот здесь рукоять, – гладила она по голове Петьку, расстегнув кобуру.
     И опять непонятное чувство родилось в груди перед видом оружия этого.
Первый раз прикоснулся Петька к нагану. Таким же грозили батьке и в хате тогда, вынося их добро из нее. И таким же размахивал перед мужиками рыбацкой артели инспектор. Испытал Петька тот же страх и восторг, словно видел он звездное небо в степи над своей головою.
     Впереди, наконец, показались гора Кинжал, а за нею и Змейка. В легкой дымке виднелись Бештау, а еще Машук, гора Бык и Железная. Словно сахарная голова о двух маковках, возвышался вдалеке, притягивал взоры к себе красавец Эльбрус. Хорошо было видно его в ясную погоду.  «Так вот, жить бы и жить здесь», – думал Петька.

     Сколько раз приезжал с той поры он сюда! Каждый раз волновали его эти горы. Красотою своей, молчаливым величием. Нет почти уже остроконечной горы Кинжал, всю взорвали с годами на  щебень, на гравий повывезли.  А в Петра и стреляли, и взорвать на войне пытались не раз, только мясо летело с него, но он крепче Кинжала горы оказался. Через всю страну добирался сюда и один потом, и со всею семьей. От Амура, где долгую службу он нес, ездил в отпуск до этих вот самых краев, каждый раз вспоминая далекое детство. Были жаркие встречи, застолья с родней, были песни про гору высокую. А потом, поутру, добирались с Иваном они в Кисловодск, в парк, до «Дэмона» в клетке, чтоб нарзаном поправить здоровье…
     В те далекие годы братьев тоже встретили «горячо». Привезла их к себе на квартиру Варвара Евграфовна. Накормила кашей превкусной, отмылись они, как могли. На ночлег их определила в другой, более просторной хате, где сидел у дверей дядька с винтовкой.
   – Ну, до завтра, ребята, – попрощалась она, а потом обратилась к дядьке, – Проводи их, устрой.
   – Не сомневайтесь, товарищ уполномоченный, все устрою! – дядька встал, поправляя свою гимнастерку. Пригладила Петькины вихры Варвара Евграфовна, потрепала Ивана за плечо, повернулась и спешно направилась в двери.
     В комнате, куда проводил их дядька, было четверо пацанов и две мелких девчонки. На топчанах тюфяки соломой набитые – вместо матрацев.
   – Ой, глядите, братва, кого «дочка» Грибаниха к нам привела! – встал пацан с топчана, когда дверь затворилась за братьями. Сунул руки в карманы своих широких, изодранных порток, сплюнул на пол и грозно спросил:
   – Че пожрать у вас есть? А из курева че? Вы откедова, доходяги?!
   – Ни! Ничого нэмае поисть! И табак мы нэ курым. Я Иван, а ось це мий младший братушка Пэтро… – начал было Иван.
   – Братушка, по дворам побирушка! – засмеялся пацан.
   – Мамка вмэрла и батька вмэр… Никого нэмае.  Из Желанки мы, Крутовы, – подавляя обиду, в который раз пробубнил заученно Петька.
   – Филя, гля, какие у младшего чоботы! И у этого – мне в самый раз! – приподнялся на нарах еще один оборванец.
   – Вы тикать не хотите отсюда? – с противной улыбочкой спрашивал Филя.
   – Ни! Куды нам тикать?! – загораживая Петьку собой, отвечал старший брат.
   – Значит, чоботы вам не нужны! – поднялся с топчана второй.
   – Ну-ка, быстро скидайте! – направился Филя к Ивану.
   – Погоди-ка! – вышел Петька из-за спины. – Ось я сам тэбе дам!
   Оглянулся Филя на дружка своего с ухмылочкой, повернулся к Петьке и тут же удар получил головой прямо в нос.
  – Ой, братва! Он же нос мне сломал! – отлетая назад, завизжал поросенком Филя, зажимая ладонями нос, из которого кровь потекла в два ручья.
  И у Петьки искры полетели из глаз. Ничего, калган у него крепкий! Голова его круглая тяжелее и больше, чем кулаки, так что ей надежнее охлаждать пыл обидчиков. Налетели на них трое, Филе было уже не до драки. Словно крылья мельницы, замахали в воздухе кулаки. Завизжали девчонки, к стене прижимаясь.
   – Подходы! Загрызу! Загрызу вас усих, гады проклятые! – сцепив зубы, яростно хрипел Петька.
   – Сенька, брось ты их! Они бешеные! – заорал оборванец, получая оплеуху от Ваньки. Стихла драка. Стояли, дышали все тяжело, словно несколько верст пробежали. В коридоре послышался стук сапог.
   – Караульный! Атас! – крикнул Сенька, и пацаны повалились на свои тюфяки, как по команде. Распахнулась дверь, в проеме дядька возник с винтовкой, глянул  в комнату, грозно спросил:
   – Что за шум?! Филя, ты опять?!
   – Ни, це мы… Мисто ищем, идэ лечь, – оправдался за Филю Петька.
   – Та я на ногу брату от тут наступыв, – подхватил, было, Ванька.
   – Ну-ка, спать все, быстро, ложитесь! – оборвал его дядька, закрывая дверь за собою.
   Так их встретил распределительный пункт. Помирились они, позабыли обиды.
   – А вы, братья, ништяк пацаны! Кто обидит, вы мне говорите! – все еще шмыгал разбитым носом Филя.
   – Это так! За свое надо драться! – наставлял их Сенька, ощупывая свое ухо.
   – Ох, и знатный у тэбе сыняк завтра будэ, Пэтька! Та и в мэне, поди, засыяет пид глазом!  – засмеялся по-дружески Ванька, а за ним пацаны. Стали ближе знакомиться братья со всеми, на ночлег устраиваться.
   – Это Лиза-подлиза, – указывал Филя на девчонку, что сидела, забившись в угол. А потом кивнул на вторую, что поменьше Лизы была. – А вот это Катюха!
   – И, как все Кати, дует она по ночам на полати! – засмеялся оборванец.
   – Сям ти дуись по ноцям! – утирая сопли, ответила Катюха. И опять засмеялись все.
   – Я, Захар! – привстал на локте оборванец. – Вы за нас держитесь с Филей, не пропадете! Завтра, Грибаниха говорила, я слышал, что к Буденному нас повезут.
   – Це хто такий? – поднял голову Петька.
   – Да, Грибаниха – тетка, которая вас привезла. А Буденный у ней главный начальник, наверно.
   – Не к Буденному нас повезут, а в Буденновск! Это город такой, я слыхал, – поправил Захара Сенька.
     Разговоры умолкли, потихоньку уснули все. Засопели носы, неизвестно о чем вздыхали во сне ребята. Что их ждет впереди? Как судьба повернет?
Не гадали они. Крепко спали.