безвременные дневники 5

БЕЗВРЕМЕННЫЕ ДНЕВНИКИ , ЧАСТЬ  П


. . .
Между сефиротами Хокма и Бина скрытый сефирот – Понимание, Сиа (Саа), одно из фундаментальных египетских понятий. (Само слово пришло в свое время тоже по созвучию, и только потом узнала, что оно значит).
Между мужским Мудростью (Хокма) и женским Разумом (Бина) возникает Понимание и, опускаясь в сердце Тиферет, дает Любовь. Поднимаясь вверх к Кетер, дает Понимание Венца. Есть версия, что скрытый сефирот — это Знание, между мужской Мудростью и женским Пониманием.

. . .
В Третьем рейхе я была еврейской девочкой, погибшей под экспериментами рейховских врачей. И возраст тогда уже был достаточно сознательным, действительно, лет пятнадцать.

. . .
Поразительно, какая такая сила заставила меня – скрытного, в общем-то, человека, - заниматься литературой…


. . .
В «Разговоре с другом», о «принятии мировой боли»… это было не причиной, это уже было следствием. Это уже произошло достаточно давно. Я только подтверждала. Иначе я бы в жизни этого не написала…


. . .
И все же эта моя жизнь счастливая.



. . .

О мыслеформах и замыслах

. . .
«Прометей и Зевс». – «Фактически, это те самые диалоги, которые я хотела написать в старших классах школы, но тогда у меня не было никакого опыта».
P.S. При копировании и переносе этого файла комп снова начал выделять отдельные фразы, как это было с документом «Старая Русса»; прочитала все это, потом стерла. При повторном копировании и переносе такого уже не наблюдалось.

. . .
«Атомная Ева» и «Атль и облака» пришли во время болезни около 2000 года. Это были представления о доисторических временах, достаточно тяжелые, потому я вряд ли буду их записывать. Частично я рассказывала эти истории Л.



. . .
Название «Аллагард» было из сна. Перевод его очевиден: «Город Бога». Посему и имя Аллагорт, вероятно, может переводиться как «Воитель Бога». Название «Линга» пришло спонтанно. Только потом узнала, что одним из вероятных мест рождения Гесэра был город Линг.



. . .
О «Розе Мира»

Этический контроль над государственностью на мой взгляд не выход. Кто будет осуществлять контроль? Какая организация назначает этих должностных лиц? По идее, эта организация должна быть выше самого данного учреждения. Кто проверяет его деятельность? – и т.д. и т.п. При нынешнем сознании человечества эта «снизу» организованная структура требует множество «этажей», и так до бесконечности, что выливается в очередную бюрократию и в конечном итоге вырождается. Не проще ли обратиться напрямую в Братство? И с истинно честными намерениями, а не так, как это делалось до сих пор?..





. . .
Откуда ты взял столько нечистоты? Разве мудрый копается в отбросах?
-В отбросах копается ищущий. А мудрым я себя не считаю.

. . .
«Я люблю тех, кто стыдится, когда счастливая игра выпадает на долю их…» - а долго мы будем этого стыдиться? – другие, напротив, этому радуются, и от подарков отказываться не принято… Но я, конечно, понимаю, что в подобном стыде заключается благородство и честность.



. . .
Еще раз о «счастливой игре». С твоим чувством благодарности ты сможешь принять все, что угодно (даже счастье). Но, может, чувство благодарности тебя и подводит??


. . .
Счастье ребенка. Тот, кто счастлив в детстве, тот будет счастлив всю жизнь, если только никто не отнимет у него его счастья. Но в иных душах счастье запрятано так глубоко, что другие даже не замечают его (и потому и отнять не могут).


. . .
«Влиять на людей». – Только с этим можно выходить в общество. «Помогать человеку». – Только с этим можно выходить к людям.


. . .
Как человек обретает душевный мир? – Не знаю.


. . .
Молодежь скорее понимает те изречения, что ты говоришь, тогда как старшие скорее понимают тебя самого.


. . .
                Ужасные характеры. С нашей привычкой к огню и противоречиям, непокорностью и способностью ненавидеть самих себя как же мы жить-то с тобой будем? – я не умею заботиться о людях. Могу заслонить человека собой в бою, но не сумею о нем позаботиться.


. . .
Может, и неплохо быть духом, для которого не существует времени, но существует история.



. . .
Одни замечают взгляд, мгновенное обращение, мимолетную интонацию, - другие реагируют лишь на подарки. Вот почему люди ссорятся: не всякий явно уступит другому, не всякий поймет другого без слов.




. . .
Как нудно бывает сидеть и говорить вместо того, чтобы сидеть и молчать. Ну что ж, приходится довольствоваться и этим. – Ведь мы с тобой трагические люди с хорошим чувством юмора.


. . .
Может быть, ты все понял намного раньше или даже с самого начала, а это все – только последствия, эхо, отголоски…
-Это не так.


. . .
Твое возражение чувствуется, только когда я допускаю погрешность против факта. Неужели мы настолько во всем сходимся, что ты так долго не возражаешь?
(-Это понимание. Я мог бы сказать еще много, но что я могу сказать хорошего, если ты этому хорошему не поверишь?
-Ну вот. Кто из нас играет в скептика? Смеешься?)



. . .
…Опять погружаться в этот синий тон… может, и вправду море… ночное море… Я не стану продолжать, как бы ты этого ни хотел. Ты знаешь, слышал однажды… Может, и та музыка, пришедшая во сне, была твоей, не моей. Может, была общим чувством. Зачем тебе? Ты уже высказался за жизнь, а у меня нет привычки написать, чтобы потом сжечь. А ведь это все надо сжигать, это как запрещенные письма… понимаю, тебе грустно от этого, может быть, даже более того, - больно… А я все хочу отделаться пустяками, общей фразой, расхожим смыслом, хоть и чувствую твой протест, - да, ты не любишь посредственного стиля… но что делать, когда хочешь ограничиться одним-единственным вопросом, как одной-единственной нотой, и повторять его, повторять, чтобы никто не узнал ничего больше? забить им чужие уши, чтобы никто ничего не услышал, и тем превратить в бессмыслицу?.. – Нет, брат. Таким, как мы, нельзя доверять дара речи.


. . .
Может, я и вправду сейчас играю с огнем, но это уже вошло в привычку.


. . .
Страх за тебя… быть может, это и есть мое слабое место, но в то же время и сильное.


. . .
И ты вот так постоянно слышишь мои мысли?
-Когда человек отвернется, ему уже не смотрят в глаза.


. . .
Когда человек перетерпит все свои желания, когда поймет последствия содеянного им, когда сполна изопьет эту чашу, чашу вины и раскаяния, тогда он становится настолько измучен, что ему больше ничего уже не надо…  его убивает даже то, что дается даром, как благодать, и дается сверх всякой меры.




. . .
Странно, но ничегонеделание благотворно влияет на сознание, оно его углубляет. И особенно углубляет его мысленная тишина. Внутренние образы способны раскрыть душе бесконечно многое. Как бы мы с тобой общались без этого?
Неужели у тебя там до такой степени остались человеческие желания, что ты хочешь «гордиться» другим человеком здесь, на земле, или это моя выдумка?

-Есть, конечно, и во мне человеческое. Хотя бы человеческая радость за другого человека…





О мыслеформах:

тот самый врубелевский Демон однажды выразился про моего братика: «если Врубель может довести меня до изнеможения, то этот человек может довести до смерти; но меня очень трудно довести до смерти, ибо я имею волю».

(шуточка о созвучных душах…)

«И в людях созвучие является ценным достижением, оно создает индивидуальность». (Агни-Йога).

. . .

Прерванное блаженство

-Ну вот, не успели мы побыть вдвоем, как уже появился кто-то третий… - сказал один человек, зачавший в первую же брачную ночь ребенка…




ОТДЕЛЬНЫЕ ФРАГМЕНТЫ

. . .
Воспоминание, кажется, еще до годовалого возраста: ползаю где-то под столом, и мир кажется выпуклым. Потом прочитала, что совсем маленькие дети действительно видят пространство в обратной перспективе.


. . .
Ровно год со дня рождения: прекрасно помню зрительно плакат, что на годовщину сделала тетя, аппликация из кожи, петух, на бумаге; плакат висел высоко, и меня просто подняли на руках выше человеческого роста, и сделали это резко. Страх. Панический страх высоты, и в то же время достаточно осознанное чувство, что этого страха ничем выявлять не следует. С тех пор никто никогда не заметит того, что внутри меня происходит, если я не желаю, чтобы это замечали.


. . .
Достаточно забавный момент: сижу на высоком стульчике за столом, появляется дедушка и начинает тыкать в меня вилкой. От этого просто худо сделалось. Никогда не могла выносить, когда в меня чем-нибудь тычут, хотя бы пальцем: отчетливое, просто на уровне физиологии, ощущение угрозы.



. . .
Воспоминание возраста четырех лет: зима, молочная бочка, к которой мы с бабулей ходили покупать молоко. Железная подставка для бидонов сбоку этой самой бочки, и для того, чтобы бидоны не скатывались, слегка загнутый острый край. Висну лицом на этом острие, просто из интереса: а что от этого будет? В конечном итоге распорола себе щеку. Боли не чувствовалось, может, потому, что был мороз. Совершенно спокойно, будто так и надо. Но какие-то тетки в толпе увидели кровь: «Ах, ах, бедный ребенок…» - Я что-то посмотрела на них и подумала, что если взрослые так причитают, то, может, и вправду случилось нечто страшное… и только тогда, вовсе не желая этого, заревела.
Потом зашивали. Тоже совершенно спокойно. Почти ничего и не ощущалось… Шрам на физиономии так и остался на всю жизнь. Правда, теперь почти незаметен.


. . .

Наверное, тот же возраст или немного постарше: у меня была достаточно буйная, пожалуй, даже пафосная манера выражаться. И однажды тетя про меня сказала: «Артистка!» С ее точки зрения это был комплимент. Но меня это оскорбило крайне и на всю жизнь. Для меня это значило: они думают, будто я притворяюсь; мне не верят. Именно после этого слова я на всю жизнь замкнулась во внешнем выражении.


. . .

Я помню смерть дедушки. Он долго болел, лежал не вставая: последствия контузии. Так и запомнила его лежащим на кровати. И в тот последний день мы все сидели около него; потом отчетливое ощущение, будто что-то произошло, хоть внешне ничего не изменилось. Ясное осознание, что он стал чем-то странным. Момент ухода души существа из тела я всегда – начиная с тех пор – безошибочно чувствовала. И в этом чувстве нет ничего страшного. Просто с точностью до доли мгновения отмечаешь: только что был человек – и вот его нет. – Бабушка плакала страшно. Для меня тогда слезы взрослых были чем-то запредельным, я думала, что взрослые вообще не плачут, что плачут только дети; и если взрослые плачут, значит, действительно происходит что-то ужасное; что они плачут, только когда умирают, и если заплакали, то сейчас умрут; и я бросилась к бабушке с криком: «Не умирай!..»
Мне было четыре года.


. . .

Состояние сосредоточенности, глубинности. С самых ранних лет характерное чувство. Позднее, уже в детском саду, любила бродить одна по разным закоулкам и что-то такое в себе мыслить и наблюдать, хоть меня и считали ребенком контактным, чуть ли ни центром компании в отдельные времена… Была привычка обтачивать камни, известняки, что-то из них делать, фигурки какие-то, и тогда два или три человека из детей присоединялись к этому занятию, тогда как остальные жили своей жизнью и где-то там шумели. Помню свою любимую детсадовскую книжку: «Дочь болотного царя» Андерсена, в изложении для маленьких и с иллюстрациями, которые мне запомнились на всю жизнь: именно из тех иллюстраций впоследствии выросли многие мои образы. До сих пор считаю эту книгу знаковой в своей жизни. Как и саму сказку, прочитанную в более взрослом возрасте уже без сокращений.



. . .

В начальных классах школы дралась со всеми мальчишками. Не понимала, как только девчонки не умеют драться всерьез. Мол, это – драться – дело чести, а они? Только лапками отмахиваются… Говорят, меня боялись. Мальчишки задирали и кричали: «Покажи кошачье каратэ! Покажи кошачье каратэ!..»

Вплоть до класса седьмого смертельно дрались с одним… Он, видимо, просто был неравнодушен. Однажды оторвал мне ручку от портфеля. Я просто в ярость пришла. Побила его основательно: хук правой в челюсть… И отшибла себе руку. Весь урок рисования просидела, ничего не делая, а потом, после урока, обменялись любезностями: он мне: «А ты быстро заводишься!» - я ему: «Да у тебя просто челюсть железная!»

Как-то опять стали драться, с ним же, так Наташка Мурашова, такая сикилявка, встала между нами и пищит: «Прекратите сейчас же!..» - Мы оба просто со смеху покатились…


. . .

Было одно значимое представление, дошкольное. Световой человеческий спиральный вихрь. Это была женская сущность с длинными белыми волосами. И соответствующее ей имя, которое здесь приводить не буду. Представление, которое мысленно я могла часто воспроизводить, хоть оно было очень напряженным; но тогда меня это почему-то не угнетало. Потом этот облик сменился на полностью противоположный, темный, ночной.

. . .

. . .

«Одинокое держание маяка…»

Человек может быть и совершенно один. В совершенном безлюдье, на высоте. На некоей умозрительной вершине, посреди снегов, в пещере. И на той высоте может стоять маяк. И человек не может его покинуть. Он должен постоянно поддерживать его свет… Это тот самый «аршин пространства»…
Человек может сообщаться с целым миром, но с ним самим никто не общается. К нему никто не приходит, ибо не знает троп и не способен достигнуть его вершины. Только сам он с вершины может увидеть заблудившегося и послать ему мысль, как выйти на людскую тропу. И он иногда даже думает: «а зачем существует собственно мой маяк? разве кому-нибудь суждено прийти именно на мою вершину? не дезориентирует ли он путников?» Но он знает, что перед ним поставлена задача, которую он должен исполнить, и он ее исполняет. Вот такие бывают трудные вещи.

Мне не очень-то нравится, тем, что кажется не совсем достойной, моя запертость в четырех стенах; но она происходит от лени и от безразличия к окружающим условиям. Видимо, бездомие будем проходить в следующей жизни, когда будет с кем ходить по земле; в одиночку это все-таки скучновато. Но у меня уже и сейчас во многом психология странника.



. . .

Агни-Йога мне нравится еще и тем, что в ней постоянно сталкиваются крайние противоположности, и между ними находится напряженный баланс.


. . .

Рисовать вслепую

Не люблю, когда в процессе непосредственной работы над картиной начинаю думать. Думать надо до этого. А при непосредственном творчестве это тормозит руку, заставляет пережидать время. Конечно, думание во время работы снижает накал напряжения и дает отдых, и этим тоже можно пользоваться… Но по большей части достигаешь своей цели, когда рисуешь, буквально не видя того, что рисуешь. Когда полностью отключаются обычные физические органы восприятия, и воспринимаешь уже каким-то совершенно другим чувством.
Образ может быть продуман, вернее, простроен мысленно до совершенства; более того, он может быть в высшей степени создан и пережит, так, что при переносе его вовне он выливается и оформляется спонтанно.


. . .

. . .

Практически на все свои литературные опыты встречала реакцию равнодушия. Прочитают – и ни слова. Л. в последнее время прочитает что-нибудь в моем компе – и гробовое молчание. Такое впечатление, что люди не привыкли обмениваться мнениями о прочитанном. Ш….ие по большей части молчали, мамасик молчал. Ну мамасик, известно, инженер: «вот эту фигню присобачьте к той хрени…» (перл инженерского языка). Нет, мамасик у меня хороший, прекрасный просто, мудренький и благостная душенька... кто виноват, что инженеры в советское время так изъяснялись. "Шифровали", чтобы шпионы не подслушали,ну прямо как в том анекдоте)))...Мамасик сказочки любит.......в НиР сказали: «миленько!» - нормальная реакция, ничего не скажешь… И: «не в пандан». Попелышева тоже говорила что-то подобное, еще – «философично», еще – что ей ничего и не нравится. Но Попелышева человек абсолютно бездушный, и иная реакция с ее стороны меня бы просто оскорбила. Лопусов на Державинском конкурсе написал довольно приятный отзыв. Что еще? Татьяна Алексеевна отозвалась парой слов. Она литератор и понимает, но и для нее это слишком, чисто по объему. – Интересно все это.
Да, забыла. Йожка, почитав немного, сказала: «так сладко, что прямо розовый сироп». – Не скрою, меня это даже обрадовало: счастливый она человек. – У двух человек была реакция первобытного ужаса. В……..ий же однажды выразился: «Это не для слабонервных».


Не стала бы об этом упоминать, но что-то прочитала С.Цвейга, «Седьмое одиночество». Для меня эти вещи сейчас – простая констатация факта.

Было пару раз и совсем другое. Бабулька ревела после «Вещих вещей», Джамилька – после «Пришедшего из прошлого…» Тоже нехорошо.

Хотя и меня многие моменты у брата доводят до внутренних слез.


Вспоминается и такая реакция, уже даже не на литературу, но на простую разговорную речь в общении с людьми: «красивые слова!» - Потом хотелось ответить: «еще красивее то, что за ними стоит»…
Я не говорю слова просто так, и красивых фраз избегаю.


. . .

Обновление не может происходить насильно, хоть это всегда насилие.


. . .

Сильный лучше всех знает, что такое слабость: он напрягает свою слабость до предела.


. . .

И все же окружающая злоба бывает интересна. Придает вкус жизни, как приправа еде. Но это «заморочки» таких людей, как мы; а если посмотреть, например, на такого человека, как Данька , то это потрясающий человек в своей способности спокойно и сосредоточенно жить. И никаких таких «встрясок» ему не нужно.
И, если вдуматься, такие люди очень и очень «полезны для эволюции», они спокойно и устойчиво растут и могут дорасти до многого… в отличие от таких, как мы, у которых вечно всяческие эксцессы и шлея под хвостом.


. . .

Конечно, если кто-то любит чьи-то творения, то он будет и самого творца защищать от его собственных нападок на самого себя.


. . .

После одного из концертов. Для меня уже и Бетховен не авторитет. После Шуберта и Брамса, между прочим; хотя оба они ужасно боялись Бетховена, он буквально «мешал» им писать музыку: «Слышу за собой поступь великана!» (Брамс) – Так и видишь Бетховена в домашних тапочках, прости Господи, и никому-то он зла не делает… Бедный Бетховен, действительно… Ну да ладно, мы с ним друзья хорошие, он мне такое безобразие простит.
А хорошо однажды на день рождения Бетховена в Москве гроза грохнула – а день рождения у него семнадцатого декабря… А что Бетховен? – добрейший был человек…





. ..

ОТДЕЛЬНЫЕ ФРАГМЕНТЫ

. . .

В подростковом возрасте, когда дети начинают читать научную фантастику, была картинка: космический корабль, или станция, или капсула на орбите. В этой капсуле дежурит человек. В полном одиночестве он осуществляет свою задачу относительно Земли.

. ..

В моем переходном возрасте бабуле пришлось со мной туго: я орала, ругалась нехорошими словами и бушевала страшно: ее речь я называла «красивыми словами», а в «красивых словах» мне виделась ложь.


. . .

Умозрительный читатель:

-Зачем всё это читать?
-Низачем.
-Но зачем тогда всё это писать?
-Просто так. Человек пишет вовсе не для того, чтобы это читали.
-Но ведь тогда это чистая графомания…
-Пожалуй.


. . .

Из разговора с «известной исторической личностью»:

-Тебя уже не первый человек называет «маниакальным правдолюбцем», но разве это мания? – это просто привычка…
-Дурная.
-Может, и дурная.


. . .

Иногда человек выказывает свою самостоятельность и независимость относительно другого человека в свободных поступках и даже разрыве, и тот, другой, может сказать ему: «За тебя я могу только порадоваться, хоть за себя мне и больно».


. . .
 
Когда человек говорит человеку: «Ты совсем не то, что я о тебе думал и что ожидал от тебя», это значит, что каждый из них просто живет своей жизнью.


. . .

«Не клянись». Когда человек говорит: «Только ты!», а через некоторое время уходит от того человека, которому он это говорил, к другому, то он лжет не тому, первому, человеку, ибо тот и не принимал всерьез его обещания; он лжет прежде всего перед самим собой.


. . .

Некоторые вещи я бы уже называла не одним словом, а двумя, - потому что это уже получается два разных слова в глазах двух разных людей.


. . .

«Благородный образ жизни»… Когда человек горит в огне, он вряд ли уже думает о благородном образе жизни.



. . .

Читая Агни-Йогу:

Люди очень часто впадают в благие иллюзии. Они думают: ах, я хочу нести счастье всему миру! дарить свет и добро! ах, как это хорошо! – Но они не представляют, что это такое. Им это просто кажется чем-то возвышенным, и красивым, и достойным… Да, это в высшей степени красиво, и возвышенно, и достойно, и более того. Но если бы эти люди попробовали хотя бы в малейшей мере достигнуть подобия своего идеала, они тут же бы сломались. Ибо всё это крайне неблагодарная работа. Это труд, это страдание, это терпение и выжидание, это невидимый рост, преодоление, битва, внутренняя борьба, принятие на себя по большей части вещей весьма муторных и мелких, зачастую, извините, и вовсе разгребание отбросов и черная работа, уход за больными и подверженность всякой заразе… можно было бы перечислять до бесконечности, но главное, по сути, непреодолимое для таких людей препятствие состоит в том, что такой труд не котируется и не оплачивается и, наоборот, требует от человека готовности идти на лишения, которых мир не ценит и на деле не видит. Вот такую мирскую безвестность редкий человек может выдержать. Человек может думать: ах какой я хороший! – а мир говорит: я плюю на тебя!.. Более того: человек открывает миру свое сердце и приходит с великим даром, а мир смеется и поносит его; человек отдает жизнь, а мир делает из этого пугало огородное… - Это всё вещи не от мира. И человек в конечном итоге не имеет и самоудовлетворения, даже не столько потому, что он сомневается в себе, - на иной ступени уже не сомневаешься, - но потому, что он потерял себя. И он знает, что мир его никогда не поймет. Он делает что-то ради мира, а миру этого не нужно. Не говоря уж о прямой неблагодарности, негативном отношении окружающих, пожелании смерти и порой осуществлении этого пожелания… И т. д. И когда красивыми словами называют фразу «испитие чаши яда земного», то совершенно не представляют, какая муть за этими словами стоит.


. . .

. . .

Бывает, что дух сам воздвигает стену между собой и другим духом; что он сознательно стремится разорвать с этим духом всякую связь. Что он убеждает себя относиться к этому духу безразлично, и более того, навеки забыть о нем… И пусть бы тот дух никогда не появлялся в его вечности, - так думает он, - но, к сожалению, он уже появился… Зачем только он появился?.. – Такой дух вовсе не желает другому зла. Напротив. Он готов при первой же просьбе со стороны другого помочь ему, и он вспоминает его с добром, - и опоминается: опять!.. Иной раз справедливее отгородиться. Иной раз, даже мысленно обращаясь к другому с добром, ты просто даешь ему в руки оружие против тебя. Он ничего бы не должен о тебе знать! Ничего! И думать не должен! – А ты все продлеваешь связь… И ведь прекрасно знаешь, чем он ответит, и что это будет хуже для него…  - Существует некая мера. Некая законность. Иисус милосердием Своим преступил эту меру в отношении Иуды. Он надеялся на лучшее в человеке, потому что знал человека. И в то же время у Него иллюзий не было. Он не ошибся, но Он сделал ставку на очень шаткую, невозможно шаткую грань… И все было правильно и вписалось в ход истории… Он взял на Себя ответственность за падение Иуды, ведь Он знал, что делал. Порой испытываешь ближнего своего и милосердием своим, не только злобой…


. . .

О врагах лучше не говорить вслух: они поймут, что ты знаешь о них слишком много, и тогда станут врагами окончательно.


. . .

Только невинные могут искупить вину виновных.


. . .

ОТДЕЛЬНЫЕ ФРАГМЕНТЫ

. . .
…Может, это относилось к временам Атлантиды… или к древним индейцам… - Ранние детские представления о некоих танцах. И этот танец был страшным. В нем использовалось ритуальное оружие. И в конце концов человек, видимо, погибал в этом танце… - Зрелище жуткое и завораживающее. Может, таков был род жертвоприношений, практиковавшийся в те времена. (Брат считает иначе).


. . .
У меня было, как это называю, «военное детство». Все эти рассказы и книги про Вторую мировую войну, переживание событий, соответствующий настрой… В чем-то влияние бабушки-фронтовички, но больше почерпывалось из книг. Ведь уже в младших классах школы начинали читать об октябрятах-героях, пионерах-героях (на одноклассников это мало действовало)… Картины очень отчетливые. Да и на что это похоже, когда ребенок в одиннадцать лет читает подробнейшие хроники про Аджимушкайские каменоломни и Маутхаузен…

. . .
В начальных классах, как и в детском саду, ходила в «любимчиках» и «отличниках». – Смешно. – Откровенный «лидер». Пацаны считали за честь сидеть со мной за одной партой – «списывать удобно» - да и родители их это приветствовали (почему-то у нас в школе сажали мальчика с девочкой, наверное, чтобы мальчишки не очень хулиганили). – Тотальная проверка тетрадок всему классу, возня с отстающими; даже учительница порой консультировалась, как написать без ошибки какое-то слово... Вот только почерк подводил: по чистописанию пятерку ставили с очень большой натяжкой…


. . .
В общем и целом школьные годы кажутся самой настоящей ерундой. Потерянным временем. Даже вспоминать не хочется. В детстве удивляла одна штука: уже дети начинают самоутверждаться за счет унижения другого человека… Удивляло и многое другое, например, погоня за оценками… за влиянием в коллективе… Детский коллектив такой же, как и взрослое общество.


. . .
Музыкальная школа была куда лучше (официально училась в ней около двух с половиной лет). Помню, пришла на сольфеджио в первый раз в незнакомую группу, так интересно все было, в том числе и ждать в коридоре… Это была группа Инессы Николаевны. У Инессы Николаевны развлекалась вовсю: хохмила вслух на весь класс… а она до сих пор обо мне хорошего мнения, Инесса Николаевна, имею в виду. Нет, именно: общая гармония не нарушалась, все были довольны. – В старших классах у меня в музыкалке были срывы… в конце концов ушла оттуда. Прихожу домой и говорю: «В музыкальную школу больше не пойду». – Сейчас общаюсь со многими педагогами оттуда.


. . .
В старших классах общеобразовательной школы была «никто, ничто и звать никак». Страшная, стриженая, лохматая, с отвратительной кожей. В очках с двойными стеклами, которые вечно сваливались с носа: оправа не по размеру, маловата. Самовольно ушла на заднюю парту, при том, что написанного на доске оттуда не видела. – Мне-то это все было нормально, комплексов не было. Но народ не воспринимал. – Какие-то из другого класса доводить стали, причем по-подлому. Так что на собственной шкуре узнала, что такое положение гонимого… - (но я и раньше прекрасно это знала…) - Вот такое превращение из «любимчика» и «лидера» в неизвестно что. – На самом деле все это наблюдалось как  весьма интересная ситуация…

. . .
Во все школьные годы была привычка молча где-нибудь стоять от всех в стороне и думать свои мысли. А народ обижался: вот, общаться не хочет, слишком умной себя считает… Не думала, что кому-то это обидно, и что народ так считает. Просто привычка.


. . .

. . .
. . .

Атлантический воин

На первый взгляд он бесконечно спокоен; легко опираясь на древко жезла, чуть касаясь этого древка виском, будто дремлет; но это сосредоточенное спокойствие готовности к действию в любой момент; он закрыл глаза, но чувствует состояние окружающего кожей, сознанием и всем существом гораздо полнее и отчетливее, чем если бы видел его при помощи зрения; только изредка он внезапно направляет взгляд вперед, на сторожевую башню, на маяк, на стены крепости, напряженно-спокойный взгляд совершенно черных, с неразличимым зрачком, странного очерка глаз, обладающих редкой силой подчинять себе волю живых существ, и, слегка изменив положение и попадая в полосу света, более темный по отношению к белой стене, резче обозначается его мужественный, четкий профиль с орлиным носом и мягким, но сильным выражением губ. Темно-красным рельефом кажется это лицо, обрамленное мелко вьющимися, жесткими черными волосами, что узкими прядями спадают на плечи и перехвачены на затылке черной, с багровым отливом раковиной воина, - сколько женщин желало бы снять с его волос эту раковину! – но этот человек – воин-маг, принявший обет целомудрия… Человек неподвижен, и волосы, и одежда его неподвижны в безветрии; тяжело ниспадает с плеч темный плащ с тем же, как и у раковины, багровым отливом; ровно облегают бедра складки багровой ткани, подхваченной серебряным поясом, и такое же серебро плотно охватывает запястья: это предохраняет от повреждения сустава при работе с мечом. Только на груди из-под плаща от редкого движения в луче света иногда мерцает узор легких доспехов, да белыми бликами обозначается закрепленный на поясе шлем, похожий на панцирь диковинной рыбы…


ЗАПИСКИ

. . .

Кажется, что человека сломили какие-то внешние обстоятельства, но он на деле остается только свидетелем их («Старик»). И то, что он может сказать о своей жизни, о внешних событиях ее, то, из чего можно сделать любые выводы стороннему наблюдателю, - то не отражает глубинной жизни его духа, которую он сознаёт. Ведь отличие такого человека от другого, подверженного влияниям, именно в том, что последний не понимает воли своего духа. И такой человек прекращает свою внешнюю деятельность (в данном случае работу в формах искусства) просто потому, что он завершил работу в этих формах, что чувствуется самим человеком как нежелание работать дальше в этой области, как насилие над собой, если бы он продолжал в ней работать. Прежние формы просто уходят, и накопленный творческий потенциал реализуется иначе.

. . .

Иные философы и деятели мысли пытаются разрешить какие-то проблемы, ищут ответы на вопросы и прежде всего эти вопросы задают, но в наше время такому человеку чаще всего сказали бы просто: «Не заморачивайся». Но иной человек просто поставил перед собой задачу осветить именно эту сторону реальности, и придерживается исполнения ее; и такой человек все же сильно отличается от тех, кто сладострастно копается в проблемах и усложняет жизнь себе и всем вокруг. Между прочим, такой человек может быть очень прост. Но ему иногда бывает трудно подобрать слова для выражения своей реальности, по крайней мере поначалу. И что с того, что другой человек, из тех, кто живет в другой реальности, говорит ему, что он впустую тратит время и жизнь? – что ему, отказаться от своей сознательно (а не из упрямства, противоречия или амбиций) поставленной задачи? – да какая разница, в какой реальности кто живет! – тем паче, что такой человек понимает и чужие реальности и даже весьма интересуется ими.

.  ..

Настоящая любовь может быть только одна, ибо она не ошибается. Если любовь пришла и ушла, это не любовь. Это, наверное, влечение. Человек может чувствовать, что, если он любил кого-то лишь какое-то время, то он совсем и не любил его. Он пребывал в иллюзии, или относительно этого человека, или относительно самого себя; может, он хотел блага тому человеку и это принимал за законную связь, тогда как никакой связи не было и не могло быть; может, он даже чувствовал в человеке родственную душу, а та душа почему-то отвернулась от него, - значит, так надо… - даже это не любовь, понимает он. Пусть надежда, но еще не любовь. И вместе с тем состояние любви свойственно для человека, и для него всё может быть любовью. Но хоть любовь не привязывает, она соединяет, и соединяет навечно, ибо любви своей человек изменить не может. Любовь – вечное чувство, хоть человек может уставать.

. . .

Человек может «любить себя», считать себя звездой, подавлять окружение чувством своей самозначимости и самодовольством и требовать поклонения, - и человек может не любить себя и разъедать и рефлексировать, и проецировать на свое окружение свое самоедство и совершенно себя обессиливать, и этим – требовать от других поддержки и нуждаться в добром слове со стороны, чтобы совершенно не иссякнуть; - и то, и другое не-самодостаточность и именно требование, и осознанный или бессознательный вампиризм… Но человек может относиться к себе и совершенно спокойно: «я есмь».

. . .

«Потенциалы» у Зеланда. – Иногда равновесные силы устраняют разницу потенциалов исторического деятеля и его окружения и путем «выравнивания», т. е. поднятия на более высокий уровень потенциала среды. И если такой деятель пошел против всех мощных «маятников», то он физически погибает, но путем ассимиляции его потенциала история поднимается на другой уровень. Таким образом единичная личность может зародить мощный вихрь. – Примеров тому в истории множество (то, что называется «двигателями эволюции»). – Но для того требуется согласие с мировыми двигателями (не с «маятниками»). – В результате, конечно, и это движение исторически вырождается в «маятники»…


. . .

Создается впечатление, что книга Зеланда – наследие «темных» атлантов, которые тоже хотели блага, но блага человеческого и своего, а не Высшего. У Зеланда через всю его книгу проходит подтекст, что человек должен жить ради себя и собственного счастья. Потому он (человек) должен быть осторожнее с «маятниками» и т.д. Но «маятник» - это структура среднего уровня. На Высших же планах действует Закон Жертвы и как следствие – полное бескорыстие. Там никто никогда не будет пожирать чужую энергию. Высшие направляют энергию на благо мира с добровольного согласия дающего.


. . .

Как хорошо зачастую в древности относились к Иерархам! – Имею в виду даже порой социально культивируемое отношение… В этом было если и не большее понимание, но большее благородство. Было возможно сообщение почти что дружеское. Ибо в ложной скромности, самоуничижении и раболепии никакого благородства и тем более понимания нет. - Узнала о некоей традиции древних ариев: народ решал совершить жертвоприношение. Для этого избирался достойный человек из благородного рода. Год он проводил в степи в одиночестве и готовил себя, потом его приносили в жертву. Можно представить, какое состояние духа могло быть у такого человека… Но на подобную вещь один Иерарх сказал: «Храм возводят и украшают не для того, чтобы потом разрушить, но чтобы совершать в нем Таинства…»

. . .

Из дневника:

25 марта скончался Леонид Варсанофьевич (Аристов). Мы были на отпевании. Я его не узнала. Лежит совершенно прекрасный молодой человек и улыбается. Только волосы седые. Так красиво. Никаких тяжелых чувств. Присутствие его тоже ощущалось, и если даже и возник ненадолго позыв к слезам, то только от избытка… - Мир и светлая память.


ОТДЕЛЬНЫЕ ФРАГМЕНТЫ

. . .

Помню, еще в первом моем детском саду нашу группу построили и собрались куда-то вести, но дети буянили, и воспитательница сказала: «Будете плохо себя вести – оставлю вас одних». – После этих ее слов мир сделался каким-то чуждым и пустым. – Это было первое совершенно отчетливое сознание космического одиночества.


. . .

В детстве хорошо управляла снами. Сон про дракона известен. Также сон про поездку, когда мы якобы стоим на остановке автобуса и ждем его, но потом приходит мысль: «Это же сон! Значит, я могу перемещаться куда захочу без всяких автобусов…»


. . .

Года в четыре-пять была привычка, качаясь на качелях, петь песни, спонтанно приходившие в голову: качели очень хорошо задают ритм. Страшненькие песни… Мамася однажды выразилась про них: «Сурово».

На этой почве познакомились с одним пацаном, Женей. Он тоже качался на качелях и пел песни, и меня это привлекло. Говорю: «Дай покачаться!» - а он: «Споешь песенку – дам!» - а мне только этого и надо… У них была дача в лесу. Потом они переехали куда-то…

. . .
Про имя. Очень простое имя. В подростковом возрасте постепенно его нащупала по звуку. Звучало очень индивидуально. Никогда не пыталась произнести вслух. Потом узнала, что оно значит.
. . .
. . .

«Учитель детства»… Представление возраста лет двенадцати.

Потом я понимала Учителя через Евангелия.

Для меня Иисус Господь и Учитель, а Великий Владыка Шамбалы – Полководец (которому мы все здесь подчиняемся).


. . .
Кто-то говорит, что люди ищут Учителя для того, чтобы возложить на Него ответственность за свою судьбу;   я ищу Учителя, чтобы снять с него часть Его тяжести…




Все вышеизложенное записано в 2009 г. и до этого.



. . .
Детское (послешкольное):

… одна из самых ранних притч была такова: одного человека учитель его послал в пещеру, в затвор, запретив выходить оттуда, пока ученик не «оживит мертвую ветку», - фактически, познает и реализует в себе и в мертвой материи Принцип Жизни. Прошло абсолютно неизмеримое время, прежде чем ученик сумел достичь этого, и когда он вышел из затвора, то увидел мир совсем не таким, каким знал до того. И мир действительно изменился.
(И он даже не знал: может, он сам стал бессмертным?)

…

…

Рассказ о том, как я мента подставила, и почему у меня хорошая карма с ментами.

После школы довольно часто ездила в Москву. Так вот, однажды сижу в электричке, у окна, а с краю лавки у прохода сидит мент. Шкаф шкафом, «против лома нет приема», лицо квадратное и бесстрастное, «кирпич идет на сближение». А в проходе ходит нищенка и побирается, просит копеечку: «Подаааайте, люди добрые, дай Бог вам здоровья…» – Передаю нищенке монетку. Через мента, ибо от окна дотянуться до прохода сложно. Мент отдает нищенке, с тем же невозмутимым лицом. – Так побирушка чуть в обморок не грохнулась. Увидела, что ей мент подает, и запричитала: «Дай Бог тебе здоровья, сынок… и повышения по службе!!!» - Очень долго, вспоминая этот случай, да и до сих пор, веселюсь от души…

С тех пор менты такие лапушки попадались, что хоть замуж за них выходи…

)))))))


До 2009 года.


P/S:...терпеть не могу слово "мемуары". Слово самодовольное, жирное, сытое, и исторически обросшее множеством далеко не самых лучших энергий. - Предпочитала латинское memor ("для памяти"). Memoir - видимо, французская модификация. Ведь и вправду все это было записано для памяти...