Фортель. Глава 7

     За мытьём посуды Марина Ивановна говорила в основном о бытовых вещах: какой стиральный порошок лучше использовать для цветного белья, где в хозяйстве может пригодиться дегтярное мыло и прочее. И хотя Эльза всё это знала, тем не менее, машинально орудуя полотенцем, она делала вид, что внимательно слушает. Когда управились с послеобеденными хлопотами, хозяйка вновь включила чайник. В ожидании чая, которого в общем-то Эльзе и не хотелось, так у неё было прескверно на душе, женщина примостилась у самого уголка стола, поближе к окошку. Марина Ивановна села по эту же сторону, но чуть поодаль от неё.
     – Денёк-то нынче какой хороший… – произнесла Вишнякова.
     Эльза, подперев голову ладонями и опустив глаза, согласно кивнула.
     – Через две недели обещали заморозки, а в первых числах ноября обильные снегопады… Но потом, говорят, опять всё растает. Дороги-то как раскиснут… а у нас ведь нынче даже ямочный ремонт не сделали… – Заметив, что гостья молчит, замолкла и хозяйка. Прошло минуты две, прежде чем Вишнякова возобновила прерванный разговор.
      – А у вас, верно, нет такого безобразия?
      – Где?..
      – На дорогах.
      – Есть и полно… У нас в порядке только местные… те, которые муж финансирует…
     В чайнике закипела вода. Три раза ополоснув кипятком заварочник, Марина Ивановна насыпала в него травяного сбора:
     – Ну вот… закроем крышечкой, пусть листочки-то разбухнут… тогда они и отдадут свой настоящий аромат. – Выждав минуту, хозяйка налила в чайник до половины горячей воды и укутала его сверху салфеткой.
     Некоторое время сидели молча. Было слышно, как размеренно стучит сердце будильника на подоконнике да жалуется кому-то за тюлевой занавеской, там, где она крепится к карнизу, мохнато-жёлтый шмель. А в распахнутое окно маленькая кухонька продолжала наполняться раннеосенними благовониями: медовым запахом слив и яблок из сада, пряными ароматами пышноцветущих хризантем, георгинов и настурций из палисадника; чуть слабенькие дуновения ветерка приносили благоухания отавного клевера с лужайки около бани. Этот природный фимиам, смешиваясь с пробивающимися из-под салфетки парами зреющих в чайнике трав, неизъяснимою негой разливался в океане приправленного вечерними красками бархатистого воздуха. Слегка утомлённое и немного остуженное солнце, несмотря на то что было пять минут четвёртого пополудни, и в этот час терпеливо выполняло свою извечную миссию – дарило всему сущему на земле тепло, свет и неуёмный азарт душевных порывов, которые так часто случаются в период бабьего лета. На белой вязаной скатерти, доставшейся Марине Ивановне от мамы, а той – от своей мамы, причудливыми узорами и от души плясали рождённые ветвями плодовых деревьев лёгкие озорные тени. Такие же озорники выделывали затейливые па и на светлом линолеуме, отчего фаянсовая поверхность раковины, около русской печки, казалась до невозможности белоснежной. На стёклах простенького буфета, любовно отполированных хозяйкой, смеялись неугомонные солнечные зайчики… Но ничего этого Эльза не видела. Помутневший, исполненный боли взгляд её был теперь устремлён куда-то в пустое пространство. Глубокий вдох женщины прервался негромким стоном. Руки несчастной, потерявшие опору, непроизвольно упали на стол, а плечи свела частая судорога.
     Марина Ивановна метнулась к буфету. Схватив стакан, капнула в него валерьянки и налила воды:
     – Выпей-ка…
     Та с трудом сделала глоток. 
     – Ну-ну, успокойся… – Похлопав бедняжку по всё ещё подрагивающей спине, Вишнякова придвинула стул и села рядом.
     – А Георг знает, что Юлечка его дочь? – подняла голову Эльза.
     – Знает, – кивнула Марина Ивановна, – один товарищ позаботился не только о вас, но и о нём… Ну вот… как всегда, лёгок на помине…
    Эльза оглянулась. Около открытой двери, прижимаясь щиколотками к высокому порогу, стоял точно египетская мумия совершенно растерянный мужчина средних лет и среднего роста. Это он сегодня первым встретил Георга и он же привёл на кладбище чету старших Тельманов. Только вместо лохмотьев на нём теперь красовалась светлая рубашка поло, заправленная в тёмно-серые брюки. Влажные волосы, недавно вымытые, товарищ зачесал назад, обнажив довольно высокий лоб с прерывистыми неровными морщинами, пересечёнными сверху вниз одной линией. Впалые щёки после усиленно соскобленной щетины отдавали болезненной синевой. В общем, посетитель являл вид вполне благопристойный для беседы в приличном обществе.
     – Ивановна… – начал гость и осёкся.
     – Ох, Лёвочка, какой ты сегодня франт. Давненько я тебя таким не видела.  Да, наверное, с того самого момента, как ты к нам из Москвы приехал.
     – Из Москвы… – встрепенулась Эльза.
     – Ивановна, –  повторил жалобным голосом мужчина, – будь добренькой, оставь нас минут на десять.
     В глазах Вишняковой мелькнула то ли волна удивления, то ли тень досады. Однако она, переставив пустую чашку на середину стола, поднялась с места:
     – Вообще-то мне нужно антоновку собрать, а то яблоня не выдержит. Урожай-то нынче, Лёвушка, сам знаешь какой... А вы тут чаёк-то наливайте, не ждите меня. Печенюшки, пряники, пироги в холодильнике.
     Оставшись наедине, они, совершенно потерянные и взволнованные, даже и не предполагали, с чего начать трудный для обоих разговор и кто должен это сделать первым. Бешено бьющееся сердце Эльзы готово было выскочить из раскалённой груди, настолько ему казалось там жарко и тесно. В глазах женщины читались и негодование, и удивление, и приступы слабости от ещё одной нервной встряски, выпавшей сегодня на её долю от тороватой на  несчастья судьбы. В ушах шумело так, что она поначалу и не расслышала слов подошедшего к ней мужчины. Он же припал губами к её холодной руке, до этого безвольно покоившейся на прогретой солнечными лучами скатерти.   
     – Уйдите, – почти беззвучно выдохнула Эльза. Мужчина неловко обнял её за плечи:
     – Прости… Прости меня… Прости за всё…
     – Уйдите, – уже решительнее заявила женщина, – у нас не получится разговора.
     – Лиза, выслушай меня… Пожалуйста… Знай, в том, что произошло, нет моей вины. Мечтал, закончу Щуку, обрету достойную работу в театре, а там и свадебку сыграем. Но человек предполагает, а Бог, банальничая, располагает. Словом, родители погибли в автокатастрофе. После похорон объявился мой якобы старший брат от другой матери. Как и полагается, выпили за встречу. Доведённый до кондиции, я подписал какие-то бумаги. Ну и очутился сначала в крохотной деревеньке, неподалёку от Светозарного. Представляешь, в кармане ни гроша, в памяти огромный провал. Как жил, лучше не вспоминать. Два года тому назад перекантовался сюда. У друга умерла мать (сам-то он на поселении у своей гражданской жены), ну а домишко… вот… оставил в моё распоряжение. Хотя... при чём тут домишко...
     – В памяти провал – дело серьёзное… – перебила его Эльза.
     – Память-то через несколько лет восстановилась, – пристально и вместе с тем смущённо посмотрел на неё повествователь, – однако ехать в Москву у меня почему-то не было никакого желания. В общем, стал я, Лизонька, через пару-тройку летишек «горьким пропойцей». Опустился на зловонное дно да там и осел… Пообвыкся, пообтёрся, пропитался напрочь алкогольным душком, «как… сорок тысяч пьяниц»… Ну вот, теперь ты знаешь всё… Или, по крайней мере, всё...
     – Мне это уже не интересно… – нахмурила брови собеседница. Однако в глазах её мелькнуло затаённое любопытство.
     Лёвушка улыбнулся:
     – … увидел тебя, после кладбища рванул домой, нагрел в баньке воды… И ты знаешь, сразу себя человеком почувствовал… 
     – После кладбища, говоришь… – Эльза вздрогнула. Сердце её сдавило прежнее оцепенение, и, словно в забытьи, она поднялась на ноги, вперив в собеседника полный ненависти взгляд.
     – Ну да, после кладбища… – потеряв всякое соображение, попятился к двери обескураженный гость.
     Как только посетитель ретировался, в кухню с ведром яблок вернулась Марина Ивановна. Поставив ношу на тумбочку, она присела на стул:
     – Что это с ним? Как сумасшедший пролетел мимо.
     – Не знаю… – пожала та плечами.
     – Вижу… знакомы. И не рядовое это знакомство. Но допытываться не стану. Захочешь – расскажешь сама. Не захочешь – твоё право. Тайны личной жизни – для меня святое.
     – Спасибо… – шмыгнула носом Эльза. Вытянув под столом затёкшие ноги, облачённые в тёмно-синие джинсы, вполголоса произнесла: – Завтра… Всё расскажу завтра… Но сначала ему…
     – Да что ж это я расселась-то, – спохватилась хозяйка. Сейчас мы яблочек поедим. Вкусные. Павел, муж-то мой, помнишь его, или нет, специально закупал в Пушкине саженцы.
     Эльза неопределённо кивнула.
     Вымыв фрукты под краном, Марина Ивановна выложила их в глубокую тарелку и поставила перед гостьей. Та взяла яблоко и без аппетита надкусила:
      – Прелесть... – Выждав несколько секунд, добавила: –  Я вас там… на кладбище, сразу узнала… Вы почти не изменились.
     – Да куда там не изменилась, – морщин-то сколько… – махнула рукой Вишнякова.
     – Это если улыбаетесь, а так почти не видно.
     – Спасибо, Лиза… Ты тоже молодцом. Всё при тебе…  А вы-то с ним… – Марина Ивановна кивнула на дверь, – почаёвничали?
     – Не успели… – в голосе Эльзы ясно обозначились ледяные нотки. Красивые ухоженные брови её сдвинулись к переносице.
     Пытаясь унять бурную волну смятения гостьи, Вишнякова понизила голос:
     – Так вот о чём я хотела сказать…
     – Извините… – замялась собеседница. – А… вы любите Павла Леонидовича?
     – Даже отчество не забыла, хотя больше тридцати лет пронеслось... – искренне удивилась Марина Ивановна.
     – Не забыла… Да разве можно забыть те сумасшедшие дни. Так, наверное, и умру, не прощённая собою, не примирившаяся с собственной совестью. – Ссутулив спину и скрестив руки на груди, Эльза отвернулась к окошку. 
     Марина Ивановна подошла к ней и обняла за безвольно приподнятые плечи:    
     – Не надо, Лиза. Не кори себя, всё наладится… А в том, что случилось, много и моей вины. Так что бремя страданий и дальше будем нести вместе.
     Эльза, словно малый ребёнок, ткнулась мокрой от слёз щекой в предплечье Вишняковой:
      – Спасибо вам… – Не ожидала я такого приёма… Я ведь и в Монастырское стремилась только затем, чтобы на него взглянуть… хотя бы одним глазком. Но… оказалось, что вы переехали сюда…в Светозарное.
     – Видно, судьба так распорядилась. И ничего уже не поделаешь… – отвела в сторону полный печали взгляд Марина Ивановна. Несколько раз вздохнув, она снова обратилась к гостье:
     – Ты хотела услышать, люблю ли я Пашу… Павла Леонидовича…
     Эльза утвердительно кивнула.
     – Люблю, Лиза... Очень люблю.
     – А он вас?
     – Ну конечно, любит. Любит, Лизонька... Любовь должна быть взаимной...

                Продолжение следует.