Стихи из романа Эхо и повести О Фоме и Ереме

Стихи из романа «Эхо» и повести «О Фоме и Ереме».



Тополиная метель

Боязнь тополиного пуха,
Липучего лиха.

Потеха!

Сверкают кроватные шарики
И лают дворовые Шарики.

По улицам, хватит ли места,
Танцует, вся в белом, невеста,
Вселенная, ей помоги.

И вешаются от тоски -
Подушки-толстушки и тюфяки-фетюки.

Жизнь дурь выбивает из нас,
Метлою, чтоб слезы из глаз.

Птенец, за рожденья должок -
Ощипан в пушок.

О, преображения шок!

С эоловых уст менестрели,
Срываясь, уносятся в дали:
Марина в каскадах свирели,
И Анна с букетом азалий,
Сережа в плаще из капели,
И Осип, и Лорка, и Шелли…

А прочие – так, суета.
Вселенской невесты фата.

Вальсирует, в солнце Шопена,
Весь мир закружившая пена,
Ля фам фаталь.

Летите, пушинки-поэты,
По улицам, вихрем гонимы,
Самими собою воспеты,
Легки над макушками нимбы.

Нет, мы не святые.
И все же, не вовсе пустые.

И юности выпьем фиал
Мы так, как никто не пивал.

Бокалы звенели и бились
В лиловых лучах хванчкары.

Влюбились. Не самоубились,
Шагнувши в пролет, на пари.

И птичий мерещится свирест,
В вершине, где Сирин и Финист.

Но вот, засмеялись костры.

И пусть в небесах каждый шут
Желает, открыв парашют,
С овациями приземлиться –
Прощайте же! Пухом землица!

А самых крылатых сожгут.

На что мы купились, как лохи?
На эхо великой эпохи.

Боялись могильного праха.
Увы, «сочиняли неплохо».

Мы стали бы все тополями,
Мы все проросли бы стихами,
Но искра, бикфордовый шнур,
И огненный ток по панели…

И все-таки, строчки успели –
Проснулись, рванулись в лазурь!


Пьеро

– Нет, не модно, и странно весьма.
Но когда ограничена сумма…

– Да чего там, дырява сума.
Если нету другого костюма,
Шуба старая сводит с ума,
Если все не проходит зима…

– Что ж, пожалте,
Наряд Пьеро.
Все четыре атласных помпона,
Словно шарики для пинг-понга,
По волану двойное перо.

Это ласточки девичий лик,
Лопасть первого аэроплана
И взыгравший, почти что в сопрано
Певческий, петушиный кадык.

Я готова. Ракетка, лови!
К небесам, к идеальной любви
Мои туфли вспорхнули, как куры.

И щебечут, про шуры-муры
Продавщицы две, визави.

Я наивна, я верю в добро.
На прощанье четыре поклона.
Нет, не надо другого фасона,
Всем к лицу эта сказка Перро.

Тон помады и туши для век
Поменять, обстановку и век.
Попроситься в оборки Мальвины,
Или в кружево дикой малины.
Ах, какие открылись картины!
(А в окне только серенький снег.)

– Нет, не модно, и странно весьма.
– Что ты, что ты, в парче или в ситце
(Ты ведь так захотела сама) –
Ты есть ты.
И некуда скрыться.



Ветка жасмина

И все ж, они любили друг друга,
Печальной краткой земной любовью.
И в бедной комнатке, где они тайно
Встречались, у изголовья, в склянке,
Всегда стояла ветка жасмина.

И спрашивали они друг у друга,
Улыбаясь робко, отважно:
- Не правда ли, будем всегда мы вместе?

- И даже потом, даже после смерти?

Когда ж сошли под свод элизейский,
И причастила их строгая вечность,
Любовью новою, совершенной
Они сочетались в ее уделах.

Но было им отчего-то скучно.
И будто чего-то недоставало.
И спрашивали они друг у друга,
Улыбаясь робко, отважно:

- Цела ль наша вазочка у изголовья?
- Кто-нибудь ставит в нее букеты?

На том лугу, что зовется вечность,
У той горы, что зовется вечность,
Под небом тем, что зовется вечность
Им жаль было ветки земного жасмина.



Коктебель

Ты тяни по капле Коктебель,
Как через соломинку коктейль:
Поровну кагор и Чатырдаг,
С Черным доктором на четвертак.

Это короб четырех времен
(Выдры мускус, ведьмы кардамон)
Приоткрыв, ступай себе во мрак,
На свидание с Ч. де Габриак.

Отложив карбованцы на жизнь,
В брошенной ракушке поселись.
Где-то путешествует, дрожа,
Голая, как устрица, душа?

Столько Черубин, Аделаид
Покидают обжитой Аид,
И в канун сердечных именин
Навещают старый мезонин.

Чтоб, вдыхая из флакона соль,
Ночь в постели Макса провести.

Коготь-луч царапнул парасоль.
Кто это? Представься, не шути!

Но ветр очнулся,
И вальс ворвался,
И мир качнулся
В объятьях вальса.

Тимьян и рута, лимон и мята,
Они танцуют, они ворожат,
А балетмейстер – магистр Волошин,
А мы на пляже лежим, как львята.

Прибавь к букету полынь и донник.
Быть может, горя не объегорим,
Не одолеем доли, и все же,
Тебе осанна, полыни горечь.

Видишь, на ладони сердолик,
Словно отраженный в сердце лик.
Миллион морей рванутся вслед,
Но другой Марины в мире нет.

О, май дрим, вкушай мускатный Крым,
Потому что тоже был живым.
Взбитый Крым, с изюмом, из кулька,
Потому что юность коротка.





Ода на взятие Лос-Анжелеса

Любезным моим соотечественникам

Шел бой за Фивы. Снайпершу Моссад
Я вычислил по заблестевшей фиксе.            
Мы въехали в Каир верхом на сфинксе –
Сбежавший в самоволку взвод солдат.
               
Так шел Иван, нес голову в тазу,
Свою, причем – чтоб миновать контроли,
И словно мантры, выпевал пароли,
И вот он, наконец, Берлинский ZOO.

Немногие, отбившись от засад,
Живому Будде подивились.
Но львы Европы нами подавились –
Ослаб, видать, Берлинский зоосад.

Я загляделся на одну газель
(А бесы все гвоздят из башен),
И говорю: пошли, мадемуазель!
И взор ее прекрасен был и страшен.

Мы прорывались к форуму Микен.
Я детское шептал стихотворенье,
И мамино долизывал варенье,
В бреду вокзальном, сидя на мешке.

Нам нипочем Цусима, Хиросима –
Помрешь, и только прибывает сила.
               
О, родина моя, в снегу черемух!
Кто выдумал тебя, тот был не промах.

Кто в Шереметьевских очередях
Снимал с себя ремень, снимал ботинки,
Тот помнит вас, суровые блондинки
Что нас шмонали, с ревностью в очах.

Так выпил я из черепа отца,
И погранцы сказали: Молодца!

Рыдала в саванах Сибирь,
Военну песню пел снегирь.

Но, букварю спасибо – тра-та-та-а-а!
Мы привезли из Нерюнгри кота,
Разбойничье ушко украсив чипом,
На горе всем брабантским цыпам.

Россия – бред и жар, ночной кошмар?
А может быть, Россия – земношар?
               
Весь мир теперь – Россия, и ништяк,
Венецию с осадой взял Ермак.

Я на Манхэттене читал Катулла,
И выглянул в окно – какая Тула!

Мы в Питере зашли на Стрелке в бар,
Настала ночь – а это Занзибар.

(А нам, из-за советского забора,
Мальчишкам девятьсот-лохматых лет,
Казалось – нет на свете Занзибара,
Что это выдумали для блезира,
Гвадалквивира – тоже нет.)

Поил вином нас Одиссей- матрос,
Болгария плела венки из роз.
               
В стовратных Фивах нам открылися сто врат,
И кто не черт – тот мне и брат.

На Бруклинском мосту стояли мы,
Орда златая, гуннов тьмы,
И друг плевал в бензиновые воды.

Не зря тут полегли братушек взводы,
Ракетой вырываясь из тюрьмы.

Мы были – пол-земли, а стали – соль.
Но нас дождется школьница Ассоль.

А красота вокруг! Солдат, ты цел?
То ангелы с калашниками в крыльях,
В своих рассветных розовых мантильях,
До смертных мук, нас взяли на прицел.

Шел бой за Шипку, мы курили «Шипку»,
Укрыв шинелью пленную талибку,
И через Альпы, как учил Суворов,
Валили напролом, без разговоров.



Дульсинея

И пусть жена зовется  Дульцынея…
Иль Мона Лиза…Или Турандот…

От звуков баснословных цепенея,
Влюблялся в иноземок беглый взвод.

От общеобязательных Наташ
Ты попадаешь на другой этаж.

Представьте, что зовут ее Кармен –
Вы ей, быть может, не сдадитесь в плен.

Но ежели зовут ее Манон –
То все пропало, ты попал в полон.
               
Сурово сердце русского солдата,
Но все ж, Зельмире и Зулейке радо.

Шептали губы крошке Баттерфляй:
Не умирай, дружок, не умирай!

Сестреночки Ундина и Джульетта,
Вы мой кумир, спасибо вам за это.

И, что ни говорите, имя Сольвейг,
В десантнике со стажем – будит совесть.

За новых Дездемон и Клеопатр
Мы вынесем злочастий камнепад!




Поэт на небе

Поэт живым на небо взят,
И сброшен, погодя, назад.

Идет, поет: прощай, Лазурия,
Лиловая моя Русалия,
Как будто побыл в Сингапуре я,
Со сладким запахом розария.

Как не скучать по ангелицам?
Поэт на эти штуки лих.
А нашим, самым нежнолицым,
Конечно, далеко до них.

Но если вправду, то в раю
Не разбежишься с ай-лав-ю.
Ни мая, ни малины
Не знают Ангелины.

А сунешься насчет портвейна,
Хотя бы эдак-так, келейно –
Одернут, скажут: не позорь
Высокую лазурь.

– В стихах моих земная чушь,
Я сам себе свищу, как чиж –
Поморщатся брезгливо.

Аккордом арфы золотой,
Дистиллированной водой
Там прочищают клювы.

Вы, может быть, поймете
Там не хватает плоти.
Одна мечта осталась, дрим,
Сестра российских дрём.

Пускай я неимущ, как птица,
И каждый день рискую спиться,
Я в небо подремать ложусь,
Но долго там не удержусь.



Индрик

Вдоль по небу ходит Индрик,
Он и зверик, он и лирик.

На макушке – Бога росчерк,
До звезды достанет хобот.
Далеко по райским рощам
Эхом расплескался хохот.

Человеков чтя невинных
И безгрешных бегемотов,
Садит их к себе  на спину,
Ввозит в райские ворота.

Знайте, он в родстве с рубином,
С Альтаиром и с тюльпаном.
На лугу станцует Индрик
И с раввином, и с брахманом.

Потеснись, святой, калика,
Есть местечко для пиита,
Неба тайная калитка
Для него сейчас открыта.

Он кричит поэту: Вовка!
Протрезвей, хотя б немножко!
Брошу с облака веревку
Я в поэтово окошко.

Но поэт смеется: рано!
Мне пока тепло на свете,
Воскури для ветра ладан –
Он изверившийся, ветер.

Ты, меж пропастей бездонных,
Важный, в облачной сорочке,
Покатай собак бездомных
И стихов забытых строчки.

Шоколадную обертку,
Старый мяч и лист осенний
Подари надеждой твердой
На загробное спасенье.

Ты в лиловой колыбели,
Покачай их, Индрик, нянька.
Глянь, совсем не оробели:
Расшалились, так и надо.


Клоуны

Входит в бестиарий
Укротительница в тиаре.
– Здесь будет цирк.
Бесы, цыц!

Кто это воет?
Левиафан?
Тут вас двое,
Лев и анфан.

Анфан, садись верхом на льва.
А ну, поехали! Раз, два!

Сидят на деревце
Верлиоки.
Слезаем, девочки!
Будем петь караоке.

Искуситель-змей,
Кусаться не смей!
Лихо –
Тихо!

А ты, Голем,
Набирай гарем.
Валькирии, гурии,
Хватит всем.

Даже голые, нарядны
Синеглазые наяды,
Всех гламурней Лорелей,
Как реклама Л`Ореаль.

Бесам нравится шапито,
Не сбежал никто.

А покуда они прыгают и скачут,
Маленькие детки не плачут,
Взрослые в постельках спят,
И расцветает эдемский сад.
 
Слова смеются и вьются,
Как ручные чертенята на блюдце,
Как маки алые,
Как маги и ангелы.

Стреляйте в солнышко, враги,
Ведь пули-то изюмные.
Идут по проволоке стихи,
От счастия безумные.

Не крашеные куклы,
Не клоны любви,
Они клоуны под куполом,
Выше луны.



Персидские мотивы

В синем Испахане,
На златом бархане
Девичье дыханье,
Шелка колыханье.

До ночной молитвы
Ходят под чадрою
Вихри бурь магнитных,
Легкою стопою.

В чайхане сафьяны
Розой пахнут, мятой,
Сдвинуты диваны,
Покрывала смяты.

Синей змейкой бисер
Вьется на подушке,
И прозрачней выси
Ваш шатер, подружки!

Две сестры-путаны
В страусовых перьях:
Ни весны, ни тайны.
Ну а третья – Пери.

Всех странней секретов,
Всех безумней строчек,
Из страны запретов
Аленький цветочек.

В лунных вспышках молний
«Кодаков» и «Нокий»,
В их змеиной ночи
Сердца звук, умолкни!

Пропыленный виллис,
Как мираж пред раем.
Мы с дороги сбились,
Караван-сараем.

Пиала без ручек,
Яд жасминных почек.
Что ты! Твой ли ключик
Отопрет замочек?

Но сама – навстречу,
Поступью беспечной,
Божеством счастливым,
С ликом соколиным!

В обмороке слуха,
В сне горячем зренья
Розу мне подруга
Протянула – третья.

Как дышать мне трудно,
Даже молвить больно:
Ах, дитя! Вы чудо
Хороши собою…




Эхо Москвы


Эхо Москвы:
Лиха хи-хи.

Плюха уму.
Пруха — кому?

Токи в груди?
Тонны трухи,

Мега-муры,
Нам, за грехи.

Мельник, мели!
МУки мукИ.

Трюки братвы.
Ступор и стёб:

Лоху – увы!
Просится в гроб.

Пипл слушает,
Ухо в мучкЕ.

Все скушают
Эхомячки.

Вам поцреот
Сопли утрет:

Трусы крутЫ,
Скинув трусы.

Хохот Хайфы,
Ухо мацы.

Скажет Госдеп –
Спляшут и степ.

Муха в ухЕ.
Брюха ли брёх?

Йеху в Москве -
Фокус неплох.

Блохи в мездре.
Моська в халве.

Нюхом – в махре.
Духа амбре.
 
Милый! Соси
Мамки сосцы.

-Гран мерси.


Вехи войны:
Бэхи в грязи,

Перья в крови.
Рож не криви!

Эх, йо-хо-хо!
Ходка в СИЗО.

Охи и ахи.
Хохмы эпохи.
Эпохи страхи:

Путино-зомби
С пылью в зобе,
С пулей в утробе.

Тепла кашка
В палате Кащенко.

Мумия, фу!
Мордор, гори!

Мороки, тьфу!
Кремлядь, умри!

Прахом пойди!

Мак не родил.

Мхом зарасти!

Згинь, крокодил!

Эх-хо!

И снова хоббит
Трубит, как в хобот:
Нет, вы — не мы!

Прощаю клекот
Колючий локоть
И ум взаймы.

Хуже, когда:
Глухо-немЫ
Говоруны.
 
И вместо эха -
Уханье тьмы.


 
Библейские имена

Свиток с притчами ветхими –
Как сума с самоцветами.

Со всеми рассказами,
Плачами, песнями –
С алмазами,
Ожерельями, перстнями.

Не читав еще, знала заранее,
Что Псалтырь это пластырь на ране.
Боль? Ступай посолонь
И распевай псалом.

Всех страшней Каббала –
Древний плен, кабала.

А сиянье-Зогар,
Эта книга из книг –
Смуглой кожи загар,
Азазель из зеркал,
Золотистый двойник.

Корешок мандрагоры:
Шок и мантра от горя.

Мне б, во всей Ойкумене
Только профиль камеи.

Среди тысяч религий –
Только взор ясноликой.

Все Сепфоры, Омфалы
Жгут: сапфиры, опалы.

Сара – это царица
(Зорька, star и зарница).
Есть у каждой из Сар
Дед – серебряный царь.

Свадьба солнца с луной –
Суламифь,
И в конце, как заявлено, миф.
Солнце-миф, sole-миф, соло-миф,
Соломоновой славы миг.

В обмороке Эсфирь:
Сон, небесный эфир.

А огарок Агарь
Это ревности гарь.

Голубок Галилеи
Гулит в аллее.

Каменеет Магдала,
Мага ждущая, дара.

Или вот Назарет,
Посещенный Мессией:
Лазарет, на заре
Весь туманный и синий.

Назарет туманной юности –
Ах, к чему все эти странности?

Ах, иврит!
Ты – иприт.

Чудище из пустынь:
Вой и зык.

Святыня святынь –
Живой язык.

Отчего так знаком
Этот древний дракон?

Монстр, насмешливо-грустный,
Голем с глиняным сердцем.

Ты – подсушенный русский,
Пересыпанный перцем.

Перемолотый с ладаном,
Скорпионовым ядом,
С канифолью, ванилью,
Могильною пылью…






Славянское заклинание


Полония, заполони,
Ты полыхни полынью в полночь,
Явись передо мной, исполнись,
Какая есть, без пелены.

Сорви одежды Чехия,
Сожги в печи, но не сгорит дотла
Писателя-дракона чешуя,
И кожица любви лягушачья,
И Тихо Браге плащ, из лунного стекла.

Не бойся, Венгрия,
Чумного поветрия:

Крыса в тюрбане
Едет на шарабане,
Строит рожи.

А барабанщик Ингвар – барабанит
По собственной коже.      

Мурлычь, Румыния, нежная рысь,
Ярись, не смирись.

Есть, ласточка-Словения,
Для песенки мгновение.
Не умолкай, пой,
Ты с немотой спорь.


Руссия, Сириус, утренник сиз.

Русская искра, проникла без виз,
Вирусом жизни, под кожный покров,
В кровь.

Россия – рана, Россия – шрам,
На Сириусе хрустальный храм.
Я никому это не отдам.

Сербия, покуда не пора,
Закуси узду из серебра.

Сербия-сердце,
Моя сестра!

Война не танец,
И смерть не игра.

Но скоро настанет
Серебряная пора.

Смерть, с червленым серпом,
Плачет над сжатым снопом.

А Сербия, кобылица
Из солнечного ребра,
Бьется, смеется, мчится.

Бросьте хлыст и узду!
Не стреножить звезду.

Не верьте смерти,
Барышники-черти,
А Руссии, как Сириусу, верьте.


*          *          *

Украина, Украина,
Окровавлена,в руинах.

О, русалкино тело
В священном Днепре!
Для чего захотела
Сжечь себя на костре?

Ярости, Яроша кара.
Бабьего Яра. 

Панночка, самоубийца!

Не умереть, а сбыться!

О, жизнь!
Зажгись!

В окне - Донец,
В окне - луга.
В огне Донецк,
В крови Луганск.

О, перекрестись, рука,
Как встарь, на Дары волхвов!

Души под облака
Собирает любовь.

Тонны могильных плит
Подымает небесный магнит.

Воскрешает любовь.
Ненависть лишь казнит.      
             
Ненависти слова –
Рвота бесовских ртов.
Есть у любви права,
Побеждает любовь.

Волга русской весной
Выйдет из берегов,
Волга встанет стеной,
Мы не сдадим любовь.


Совесть


Я одна виновата,
И некого больше винить,
За то, что брат на брата,
За то, что разорвана нить.

Что о преставленьи света
Не звонили колокола,
И что голубка Джульетта
В темной клети умерла.

За войну без названья,
За навет и подлог,
За восьмилетнего Ванечку
Без рук и без ног.

За расстрелы и голод,
Которыми мир исколот,
За оправданий ворох.

За родину, оболганную
Нанятой сворой.

За Волгу, Байкал и Сороть.

За век, опаливший веки,
За все, от Адама, века
Отвечают навеки
Голос мой и рука.

Русские ль виноваты,
Серые валенки?

Ваньки-встаньки,
Иваны,
Ватники?

Каты и супостаты?
Бог?
Сатана?

Кто этот Ванька-Каин,
Которому бы — раскаянье?

Всех выкликает вина.

Все на войне солдаты.

Ни к чему имена.

Спрашивайте с меня.

За кровь, ошую, одесную,
Чумную Яроша ярость,
За проволоку Освенцима,
За сожженье Одесское,
За ров у Бабьего Яра.

Живых и мертвых в могилах
Проси: остановим зло!
Сделай, что в твоих силах,
Только именно  — всё.

Сделай всё, что ты можешь,
А больше не спросит Бог.
И если голову сложишь,
Это зачтется в итог.

Россказни все и казни
Остановит слово одно,
В этом клянусь, и каюсь,
Что оно не произнесено.

А если бы все мы вместе,
В Москве, в Париже, в Донецке,
В Нью-Йорке, в Одессе
Просто сказали бы: нет!

Свет!

Все бы залил — свет!

Знаю, такая сила
Сердцу, как Бог дана.
Я бы не допустила,
Даже одна, одна.



Язык

Спит Язык,
Высунув язык.

Восстань, птеродактиль!
Подай перо и дактиль.

Чуткое чудище,
У Божьего трона.
Чуть еще, чуть еще –
(Прянул!) – трону!

Заклинаю впотьмах
Твое дыханье,
Груди колыханье,
Ресничный взмах.

На подвздошную впадинку
Кладу росную ладанку.

Будут легкие –
Крылья легкие,
Солнце – зев,
Сердце – лев.

Охраняет шаг
Каждый – птица Шах.

Сберегает вздох
Каждый – птица Рох.

Мы одни в глуши, ни души.
Подыши, прошу, подыши!

Ты змеись, язык!
Жаркое дыханье
Ахнет: хан я, хан я,
Хан я всех музык!

Это речи причет.
Каждый камень кличет:
Назови!
Оживи!

Одиноки звуки,
Собери их в руки,
Ожени!
Для любви.
            


Стихами удивить Россию

Стихами удивить Россию
Кому, читатель мой, кому?
Грехами удивить Мессию
Какому Ваньке-Каину?

Здесь, только сунешь в землю кол,
Взойдет частушек частокол.
Созвездия над бором –
Рассыпанным набором.

Стихами удержать Россию,
Квадригу, на крутом краю?

Молюсь ли, плачу ли, корю,
Титаник тронется ко дну,
И древо жизни на корню
Качнется, в сонной сини.

Здесь байки травит кот-Баюн,
Здесь каждый юный Гамаюн.

Стихами улестить Россию?
Нашли разиню!

Здесь выезжает конь в пальто
На дровнях местного ЛИТО,
Но как он не лютует,
А все же, не летает.

Девятый, медногорлых, вал.
Звучи, бряцающий кимвал!

Но распускается росток
Из четырех листочков-строк.
Клинками Клина он заклят
И серебром Сибири.

Он Волгою разбойных воль
И часовыми Чусовой
Оставлен в силе.

И ждет, тоскуя, весь народ,
Когда же в небе запоет
Царевич-Сирин.