Пастух

; Imagine Dragons - Dream

Иллюзии ослепляют. Они заставляют служить себе, не разбирая ничего вокруг. Погружение незаметно и очень опасно. Я вижу людей, улыбки, слышу пение птиц, чувствую тепло солнца, пока в какой-то момент не появится отчетливого ощущения, что солнце светит, как лампа накаливания. Где-то за гранью сознания кажется, будто что-то постукивает о твердую плоть земли, глухой звук приближается, и чем он ближе, тем явственнее чувствуется гибельный восторг, будто бы ты упал с крыши высотного здания, и не за что ухватиться.
Упасть мне не дали, а с силой рванули вверх, поднимая на ноги, в грудь гулко толкнулась та же ладонь, отчего я вновь начал падать, только уже в Реальности. В последний момент сгруппировавшись, я просто сел, прижимая ладонь к ушибленному месту, вглядываясь в лицо обидчика. Темно, солнца нет, небо за широкими плечами гостя заволокло пеленой непроглядного дыма, дым и пепел висят и в воздухе, клубятся под ногами. Зрение постепенно привыкает к этому пространству без света.
Закутанный в лоскуты теплой ткани, он опирается на длинный посох с изогнутой вершиной, как у деревенского пастуха, а вокруг крюка кружит светлячок, единственное бледное пятно на множество шагов вокруг. Его сияния едва хватило, чтобы осветить сухие, жесткие черты лица, длинный прямой нос и тонкие сокрушенные губы, видавшие больше сожалений, чем радостей. Гость сдвинул брови, внимательно изучая мое лицо, и под этим взглядом сила ушла из меня. Он вытянул вперед крупную ладонь с длинными пальцами, в которой вдруг оказался фонарь, своим внезапным появлением ослепивший меня.
Прикрывая глаза ладонью, я осторожно протянул руку и перехватил кольцо.
В тусклом свете дрогнувшей за стеклами фонаря свечи мелькнули лежащие в пыли под ногами фотокарточки. Я наклонился, приглядываясь к изображениям – старые, обожженные по краям фотографии людей, мест, давно ушедших, но таких… нужных? Я уже устремил руку к толстому слою пепла, любовно обернувшему особенно дорогой снимок, как посох в руках незнакомца взвился.
"Ай!" - удар был крайне болезненным, крюк у посоха оказался железным. Молчаливый пастух дернул подбородком, указывая направление, и сдвинулся с места, немым жестом руки приказывая идти за ним. Противиться не хотелось, рука горела, как от ожога. Я посмотрел под ноги еще раз – снимки исчезли, остались только пепел и пыль.
Пастух шел невероятно быстро, словно спешил куда-то, мне пришлось постараться, чтобы догнать его, а он уже замер над застывшей в молитвенной позе женщиной. Вокруг ее головы кружили клубы пепла, видя в них одной ей понятные картины, она звонко смеялась. Склонившись над ней, пастух воткнул посох в невидимую для глаза поверхность земли и, широко размахнувшись полой рваного плаща, одним движением смёл пелену с глаз женщины. Она дрогнула, повалилась навзничь широко распахнутые глаза ее обескураженно смотрели в бескрайнюю серость неба, а через мгновение разразилась рыданиями.
Я приблизился и опустился рядом, взял ее за плечи и потянул вверх, не давая забыться вновь, а пастух уже идет дальше, и только новый фонарь, оставленный напротив, напомнил, что медлить не стоит.
Догнать его вдвоем было сложнее. Женщина шла медленно, опустив голову и периодически оглядываясь назад. Я останавливался, стараясь одновременно не потерять нашего общего друга и не дать ей остановиться, но время шло, и Пастух уходил все дальше, и все чаще стали нам встречаться люди. Мужчины, женщины, очень редко – дети. Они все словно приходили в себя после долгого мучительного сна. Одного из детей взяла за руку моя спутница, и больше ей не пришлось оборачиваться.
Вокруг становилось светлее, вереница тусклых пятен света постепенно раздалась вширь, превращаясь из «ручья» в полноводную реку, устремляющуюся вслед за пастухом, спешащим к ставшей ясно видимой линии горизонта.
Как странно, раньше я и не замечал, как выглядят человеческие лица. Первые мгновения скорби и боли, когда могущественная рука пастуха срывала покров дыма, оставляли на лицах след легкой чистой печали, но стоило приглядеться чуть дольше, чтобы заметить, как после нее глаза их освещались мерным спокойным блеском.
- Вода! – радостный вопль заставил вздрогнуть, вытянуть шею и даже встать на цыпочки. Кричавший стоял на холме далеко впереди и махал руками кому-то внизу. Рядом с ним угадывалась массивная бесформенная фигура с изогнутым посохом, пастух сгорбился, держась за древко обеими руками, и тоже смотрел вниз.
За холмом обнаружился спуск, ведущий к маленькой пристани, у которой бросил якорь корабль. Люди, вдохновленные видом воды, ускорили шаг, никто и не заметил, как мертвая пыль под ногами сменилась теплым песком.
Я остановился там, рядом с застывшим, как статуя, пастухом. Он не спускался, не хотелось и мне, и я опустил фонарь на землю. Мы наблюдали, как люди поднимаются по трапу, ныряют в трюм, переговариваются, их фигуры казались нарисованными черной тушью линиями на фоне далекого бледно-голубого неба. Повернув голову в сторону нашего пастыря, я вздрогнул – он исчез бесшумно, никак не заявив о себе. Я огляделся, чувствуя, как тревожно задавило сердце, сунулся в одну сторону, в другую, и увидел, как прочь с холма, в сторону ведет неприметная с первого взгляда цепочка следов, которые вот-вот заметет порывами ветра. Ступая по ним, я наткнулся на высохшую безмолвную рощу, где под одним из деревьев сидела уже знакомая фигура.
Пастух смотрел в одну точку перед собой, его губы слабо шевелились, постаревшее на много лет лицо на глазах расслаблялось, посох был воткнут в землю рядом. Моя рука сама потянулась к древку.

Я покинул рощу спустя несколько часов. Вокруг посоха в моей руке кружил крошечный тусклый светлячок, единственное пятно света на множество шагов вокруг. Я проводил взглядом отчаливший корабль и замотал узким лоскутом лицо – в той пустыне нельзя, чтобы глаза застилали пепел и пыль.