Жизнь, состоящая из удовольствий

Он ничего не принимал на веру. Никогда. Каждое из своих мнений о чем-либо выносил сам. Вот точно так же не мог просто поверить, что перед смертью человек видит всю свою жизнь. Что она проносится перед его глазами вся, в одно мгновение. Никто ж не проверял. Не возвращаются оттуда. А обморок и прочие бессознательные состояния, после которых еще реально снова начать дышать – все равно не то. Теперь же он мог сам убедиться. Хотя и здесь нельзя говорить о чистоте эксперимента. Во-первых, его теперешние воспоминания могут обусловливаться его готовностью, мыслями о смерти и о том, что нужно вспомнить жизнь, умирая; нет внезапности, как у большинства. А во-вторых, смерть от потери крови оказалась достаточно медленной и не особо страшной, чтобы шокировать и приводить в состояние аффекта. В общем, не те условия для однозначного вывода. Да и жизнь его, собственно, была не так длинна. Вспомнить девяносто лет или, как в его случае, двадцать девять – большая разница.
Он чувствовал, как, пульсируя, покидает его вены пахнущая металлом жидкость. Лежал, расслабившись, закрыв глаза. Смотреть не хотел. Воображение и так рисовало красноватые разводы в воде, постепенно теряющие цвет. Бульк, бульк… Капля за каплей, тяжело, звучно падают в воду, расплываются. Запястью тепло. Всему телу тепло и приятно…
Для тех, кто обнаружит его здесь утром, наверняка все будет выглядеть как какой-то бред, глупость, блажь. Поднимут панику. Не найдя виновных - полезут в дебри личной жизни, начнут выяснять причины. Если б они еще были, способные удовлетворить любопытных! Адекватных-то и нет. Хорошая работа, приятели… девушка, опять же. Все как у людей. Ни болезней, ни депрессий – по большому счету, жаловаться не на что.
Ну, давай. Поехали.
Упершись ступнями, Владислав подвинулся чуть выше, перехватился ладонью по бортику ванны, размазывая кровь. Холодный. Значит, сам еще не остыл. Мысли текли вяло и заторможенно, опровергая пресловутый "один миг". Или он еще не наступил? Запястье ритмично отдавало остатком боли, слабой и отчего-то умиротворяющей.
Бульк… бульк…

Тихая заводь. Они с Костяном сколотили плот из досок от старого забора и ржавых гвоздей. Тогда еще Владька не умел плавать. Но проверить пиратское судно было необходимо, и они, спустив его на воду, с трудом уравновесив его собой и вооружившись шестом, оттолкнулись от берега. Костян в свои двенадцать уже запросто мог переплыть Омь. В узком месте, конечно. Может, и врал, но Владька был склонен верить: тот частенько ходил на рыбалку с отцом и многому успел научиться. Поэтому, заявив, что знает отличное местечко, уверенно вырулил на середину залива и, быстро приспособившись, начал нырять с плота. Владьке хотелось тоже. Очень. Хотя бы окунуться, держась за плот. И он рискнул. Осторожно усевшись на неровный дощатый край, цепко хватаясь, соскользнул в воду. Вот он, длинный светлый шрам от гвоздя, пересекающий два нижних ребра. И секундное чувство паники, оставшееся до сих пор. Возникающее каждый раз, когда над головой смыкаются волны. Теперь-то он может выплыть. А тогда ему помог Костян. И именно тогда Владька впервые познал истинное счастье – остаться живым.
А ровно шестнадцать лет спустя, идя через речные пороги уже на настоящем плоту, Костян утонул. И ведь не самый сложный маршрут, с учетом его-то опыта. Но у зимнего рафтинга свои моменты.
Владислав, сунув руки в карманы, отворачиваясь от пронизывающего ветра, топтал заледеневший снег на кладбище. Поодаль от скорбящих родственников и коллег Кости, по-своему, молчаливо прощаясь с лучшим другом. Безразлично ловил краем уха причитания о безвременности кончины, погубленной молодости, несостоявшейся семье… Нет, применительно к себе – Влад бы такой смерти совсем не желал. Но вот Костян – тот любил сплавы. А погибнуть, наслаждаясь любимым делом, всяко было лучше, чем всю жизнь батрачить на владельца какого-то клуба. Костян рассказывал о работе мало, но из его скупых реплик и очевидных фактов Влад выудил достаточно, чтобы убедиться: эта работа сжирала его жизнь точно так же, как сделала это река. Только садистски медленно. И точно так же лишала его всех человеческих перспектив, кроме одной: быть в итоге трупом. Поэтому – косые, осуждающие взгляды родствеников, готовые его, Владислава, сровнять с землей, поэтому – зажатая меж замерзших пальцев сигарета…
А вообще – ему нравилось, что жизнь так своеобразно "общается" с ним, заранее раскрывает свои коварные планы. Нравилось быть готовым. Вот и гибель Кости показала: как бы ты ни отдавался тому, что больше всего любишь, как бы ни вкладывался, - рано или поздно он тебя убьет. Причем в самый неподходящий момент, на ровном месте. Предательски. Так стоит ли пополнять список вариантов исхода новыми?

Захотелось курить. Влад лениво приоткрыл глаза, сквозь ресницы глянув на неподвижную, остывающую воду перед собой. Двигаться было лень. К тому же в доме сигареты закончились, пришлось бы топать до ближайшего киоска… Он усмехнулся, представив самоубийство с перерывом. Анекдот. Нет уж, обойдется и без последней сигареты. Есть в этой обреченности некий особенный кайф – осознавать, что твои желания вот именно сейчас неосуществимы. Что есть нечто более значимое, чем сиюминутное "хочу", и только оно определяет тебя. Особенно в последние моменты твоей жизни. Он медленно вдохнул, наполняя легкие до предела, до головокружения. Все в этом мире относительно. Относительно тебя, других, событий и явлений, фактов… Относительно самого отношения… И это тоже прикольно. А то, что большинству недоступно понимание, - их проблемы, а никак не его.
Веки сами опустились, погружая его в тягучий, вязкий полумрак, на удивление лишенный воспоминаний. Теория категорически отказывалась работать. Пришлось приложить усилие, чтобы добраться до накоплений памяти, выудить хоть что-то из мутной глубины, уж наплевать на хронологию.

Уловом оказался прошлогодний спор. Глупый, неоправданный. Влад и сам потом удивлялся, что затеял его: спор с незнакомым человеком, которого видишь первый и, скорее всего, последний раз, - что может быть бессмысленней? А он – повелся. Очень уж задело, зацепило, вроде бы, серьезное – и в то же время насмешливое отношение собеседника к вопросу. Да и сам оппонент…
Память стала выдавать картинки, будто листая комикс, раскрывая отдельные страницы.
Вот он покупает билет до столицы. Стоит на сером, мокром от недавнего дождя перроне, вслушиваясь в скрипучее сообщение диспетчера о прибытии поезда. Перед глазами – светящиеся буквы табло. А немногим раньше – распоряжение начальства, что необходимо съездить на конференцию. Он почти не готовился, но главная задача, к счастью, заключалась не в докладе.
Нижнее, спиной по ходу состава. Мадам преклонного возраста напротив, недовольно глядящая поверх очков. Влюбленная парочка – на верхних полках. Скучный, вялый разговор о сиюминутных вещах вроде погоды, времени прибытия, вокзальных цен. Обрывками. Как результат сложения вежливости и скуки. Ворчание соседки на молодежь, тянущую над ними друг к другу руки. И чего прицепилась? Пусть радуются, пока могут… Уходя от вагонной рутины, Владислав сделал вид, что спит. А потом и вправду провалился в сон, не заметив, как перестал воспринимать происходящее вокруг. Только изредка сквозь туманную пелену ощущался гулкий ритм колес да мерное покачивание вагона.
Естественно, к ночи он выспался. Чуть рассеянная желтым светом темнота, белесая луна, ползущая между облаками, резные тени деревьев, то и дело прячущие ее. Летящие во тьме огоньки неведомых поселков. Тишина, разбитая на звенья мерным стуком колес. Звучное дыхание за стенкой. Пустая полка по соседству. И мысли, ищущие объект для рассмотрения, анализа и прочих интеллектуальных манипуляций. Не найдя им применения, Владислав сходил за кипятком, заварил чай покрепче и, выжидая, пока тот остынет, оперся локтями на столик, стал смотреть в окно.
Подлунный пейзаж сменился кромешной темнотой – и поезд, выходя на поворот, начал тормозить. Однако, обрисовав широкую дугу, вновь набирать скорость не стал – напротив, спустя несколько минут замер, мягко перестукнув вагонами. Сознание мгновенно зацепилось за новое обстоятельство, гадая, в чем причина.
Но вскоре она сама явила себя – в лице нового попутчика, молча кивнувшего ему, бросившего на свободное сиденье рюкзак и устроившегося рядом в ожидании проводницы.
Влад поздоровался, но ответа, кроме безразличного взгляда, не получил. Отвел глаза, вновь полуобернувшись к окну. Но не утерпел – поймал в стекле отражение чужого лица, на удивление привлекательного. Хотя, может, просто темнота скрашивала изъяны. На мгновение показалось, что их взгляды пересеклись. Но парень не проявил ни какой-либо эмоции, ни внимания – и Влад продолжил разглядывать темноту.
Это сейчас, в воспроизведении, каждая деталь всплывает с графичной четкостью, а тогда все было мимоходом, мельком, вполглаза…
Ни слова не говоря, незнакомец протянул подошедшей проводнице паспорт и билет. Жестом отказался от постельного белья. Забрав документы из ее рук, спрятал их во внутренний карман джинсовки и, опершись спиной на стенку, в упор уставился на Влада.
Первые несколько секунд Владислав стойко выдерживал бестактность, делая вид, что не замечает. Потом стало не по себе.
- Что-то не так? – спросил он, резко повернувшись к нему, слегка нахмурившись.
Тот качнул головой, точь-в-точь как в адрес проводницы, и улыбнулся.
"Немой, - подумалось мельком. – Непросто, должно быть, жить с этим. Но, с другой стороны, можно игнорировать неудобные вопросы".
- До Москвы? – изобразив встречную улыбку, почти машинально поинтересовался Влад, не особо рассчитывая на ответ.
Парень снова покачал головой, не сводя с него заинтересовавшегося взгляда.
- Меня Владом звать. А я до нее. На конференцию.
Кивок. Неторопливый, словно отмеренный в аптеке, - как и все движения незнакомца. Желание таки общаться, несмотря на препятствие, - или только вежливость?
- А ты путешествуешь или тоже по работе?
В следующий миг он спохватился, что на такой вопрос невозможно ответить "да" или "нет", но тот ловко, явно не впервой, вышел из ситуации, подняв вверх указательный палец, обозначив номер варианта. Неглуп. Хотя как оценишь по молчанию? Впрочем, молчанию ли, если они, все-таки, общаются? И теперь интерес к новому, еще неизведанному опыту, захватил и его.
- Ясно. Русские просторы решил охватить?
Безмолвный собеседник вновь улыбнулся, слегка пожимая плечами: мол, надо и это когда-нибудь сделать. По крайней мере, именно такая интерпретация пришла в голову и казалась наиболее подходящей.
- Мне тоже поездить довелось, - продолжил он. – Больше, конечно, на машине.  Всю Сибирь обкатал. Это сейчас далеко, время экономить надо. Да и неудобно на колесах…
Парень ждал продолжения.
- Бизнес. По работе заслали, - с готовностью пояснил Влад, радуясь его интересу. И чувствуя, как в нем самом продолжает расти взаимный, с налетом сожаления, что не удовлетворить. Впрочем, привычное чувство удовольствия тоже было: от необычности ситуации, от возможности скрасить бессонные часы, от общества этого обаятельного, несмотря на немоту, собеседника. – Начальству, как всегда, не до того, а информацию получить хотят. Вот и гоняют нас по очереди. А ты в отпуске, поди?
Неопределенный жест был уклончив и мог обозначать, что угодно. Но, по большому счету, Владу было все равно: не привык лезть в чужую жизнь. Главное – поддерживался контакт с обеих сторон, и на данный момент это было важнее любых последствий.
- Всегда один путешествуешь?
Парень, снова кивнул.
- Да, это удобно. Когда никаких ограничений, никакой зависимости ни от кого… - осторожно глянув в глаза напротив, убедившись, что не ступил на запретную территорию, продолжил: - Не признаю, когда что-то или кто-то мешает идти к цели. Жизнь должна быть в кайф, не находишь?
Улыбка попутчика стала шире, подкрасилась самодовольством.
- А, понимаешь! – воодушевившись, разулыбался в ответ Владислав. – Тоже не любишь, когда ставят условия?
- Я сам – условие.
Влад опешил. Не поняв, от чего больше: от способности попутчика говорить, его приглушенного, чувственного голоса – или спокойной, уверенной в своей силе интонации, сопровождавшей слова. Глаза парня смеялись.
- Извини, я думал…
- Я же говорю, - снисходительно кивнул тот.
Условие, да! Здорово он заставил поверить в его немоту! Лучшего доказательства не найти!
- И все равно я убежден, что удовольствие, так или иначе, можно найти во всем. Абсолютно.
- И в одиночестве? – не без провокации прищурился тот.
- Я долгое время был один, меня это не напрягало, - пожал плечами Влад, радуясь, что то  не ушел снова в молчание.
- Но у тебя есть родственники, коллеги, друзья. И дома тебя, должно быть, ждет девушка.
- Ну ждет. Только у себя дома. Я не собираюсь заводить семью. Не сейчас уж точно.
- Стало быть, ты, все же, уходишь от одиночества.
Владислав засмеялся:
- Нет. Я добавляю в свою жизнь разнообразия, когда появляется желание и возможность. И наслаждаюсь этим. Только в моих руках результат.
Собеседник усмехнулся:
- Допустим. А если исключить социум?
- Совсем? Как после апокалипсиса? Этакая Припять планетного масштаба? Привыкну к городской пустыне. Буду радоваться тишине, пустому пространству… собственным достижениям и опыту, позволяющему выжить. Только какой смысл предполагать то, чего не произойдет?
- Ты не можешь знать наверняка, - шевельнул бровью тот.
- Да ну! Мир не изменится настолько. Не в ближайшие сотню лет.
- А если изменишься ты?
- Так, чтобы пропасть для всех остальных? Это что-то из области фантастики.
- Пусть так, - сговорчиво кивнул тот. – Но такая фантастика – доставит тебе удовольствие? Пустынный мир не исключает жестокости.
- Жестокость только в человеке, - убежденно заявил Владислав, пристально глядя в глаза, пытаясь распознать их цвет. – Все остальное – жизнь, всех закономерностей которой мы не знаем.
Парень пожал плечами с таким видом, будто к объединяющему "мы" не имел никакого отношения:
- А что насчет боли?
- О! – хохотнул Влад. – Намекаешь на мазохизм? В условиях неизбежности, полагаю, и он может проявиться. Хотя я постараюсь сделать максимум, чтобы таковых не возникло.
- Мы говорим не о создании обстоятельств для тебя, - мягко напомнил тот, - а о восприятии существующих. Об умении приспособиться.
- Если другие могут получать удовольствие от боли – значит, в человеческом организме эта функция есть. Надо только ее включить.
Парень улыбнулся, будто получил ответ, удовлетворивший его.
- Ты сам-то умеешь приспосабливаться? – вернул ему вопрос Владислав. – Ко всему вышеназванному.
- Ты хочешь получить ответ именно на этот вопрос? Или на десяток подразумевающихся?
- Что уж соизволишь, - развел руками он.
Собеседник, явно довольный складывающимся разговором, вновь кивнул:
- Умею, - и снисходительно добавил: - Со многим сталкиваться приходилось.
- Разнообразная у тебя жизнь, похоже, - удивленно качнул головой Владислав. На вид этому "опытному" было не больше двадцати пяти, хотя держал он себя так, будто и вправду прожил минимум полвека. - Кстати, звать-то тебя как?
- Хочешь – зови Бездомным, - улыбнулся тот.
- Иваном? – усмехнулся Влад, вспомнив небезызвестного поэта. – Псевдоним, значит. Скрываешь настоящее имя?
- Зачем говорить о том, что утратило смысл?
Владислав непонимающе посмотрел на него:
- Имя – это же ты сам. Твой личный идентификатор.
В ответ раздался смех, негромкий и выразительный:
- Именно поэтому вы и путаетесь в тезках.
- "Вы"? А ты нет! – он нахмурился, не понимая, в чем подвох.
- Я нет, - продолжал развлекаться тот.
- К имени привязан образ. Внешность, голос… манеры. – Снисходительная беспечность стала раздражать. – Фамилия, в конце концов. Всегда можно уточнить. А бездомным может быть кто угодно!
- Может, - парень кивнул, соглашаясь. – И ты в том числе. И, раз уж на то пошло, скажи: сумеешь получать удовольствие и от этого?
Такого вопроса Влад себе не задавал. Как-то всегда предполагал устроенность своей жизни, пусть относительную, но все же.
- Я не допущу этого.
- А если кто-то другой допустит? Ведь не все зависит от тебя? – в глазах собеседника заплясали дьявольские огоньки.
- В любой ситуации можно найти удовольствие, - упрямо повторил он.
- Не стану спорить, - миролюбиво поднял ладони тот, явно не договорив что-то. – Откуда ты?
- Омск, - нахмурился Влад, не улавливая связи.
Бездомный кивнул, не прекращая самодовольно улыбаться.
На несколько минут в купе воцарилась тишина: тема оказалась исчерпана. Вернее, развивать ее не хотелось, злило, а на какую переключиться, придумать сходу оказалось проблемой.
Пискнул сообщением внезапно оживший телефон. Ну да, Карина. В такое время кто ж еще!
- Наслаждайся личной жизнью, пока она в твоей власти, - усмехнулся догадливый спутник, вставая. Подхватил рюкзак. – Удачи на конференции. Владислав, - имя прозвучало насмешкой. Именно имя, но формально придраться было не к чему.
- Выходишь, что ли? – ворчливо уточнил он. – Ближайшая станция через полчаса только.
Парень с улыбкой пожал плечами, все-таки, принимая имидж бессловесного.
- И тебе удачи, - улыбнулся в ответ Влад, протягивая на прощанье руку. – Приятно было познакомиться.
Темная бровь иронично взлетела вверх. Парень обхватил его пальцы холодной ладонью, задержал на секунду, умеренно сжав. Так же молча выпустил и, развернувшись, пошел по вагону прочь.

Проводив его взглядом, Влад придвинулся к окну, отхлебнул чай, остывший и напитавшийся горечью. Перечитал прилетевшее смс: "Как дела?" Что еще она могла спрашивать?
Когда-то он искал среди них равную себе. Но, убедившись в невозможности мужчин и женщин достичь взаимопонимания, – остановился на том, что девушка должна быть милой, уютной, теплой – и, желательно, сговорчивой. Два разных мира, не способных заменять друг друга, но соприкасаться и проникать… Проникать было особенно приятно. Влада устраивало все, к любой девице он мог приспособиться и насладиться. Если, конечно, та не начинала умничать, изображать из себя феминистку или пытаться манипулировать им. Тогда он перестраивался на другой лад и методично, целенаправленно ставил строптивую на место. Мало кому нравилось – и они уходили. Одна за другой. Но и в расставании был свой кайф: суметь развернуть ситуацию в свою пользу, удержаться от эмоций, сохранить хотя бы видимость дружеских отношений, которые все равно, спустя месяц-другой, остынут, сойдут на нет. Остаться правым, даже если за тобой последнее не слово, а молчание. Даже Костян не мог понять этого, но у него была девушка, едва ли не единственная за всю жизнь, и он был счастлив…
"Норм", - ушло ответное смс.
Влад невольно улыбнулся: по-глупому, примитивно, но она беспокоится о нем. Или о себе. Нравилось осознавать оба варианта, чувствовать, что владеешь ситуацией и готов к любому ее повороту.

Кстати, долго они не продержались. Карина увидела его с другой. Это была всего лишь Олеська из дизайнерского отдела, они сидели в кафе, обсуждали последнюю версию сайта. Обычный рабочий обед… Только когда это волновало женщин, которым для ревности лишь повод дай? Карина устроила сцену. В результате извиняться пришлось ему – и перед Олесей. Потому что работу он бросать не собирался, а девушки, претендующие на его жилплощадь, найдутся всегда. Да он и вообще не держался за перспективы семейной жизни. С родителями на этой почве тоже был разлад, но они, поняв бессмысленность причитаний и внушений, больше не вмешивались и переживали сами с собой, не доставая его. В благодарность за этот шаткий мир он приезжал два, иногда три раза в неделю помогать по хозяйству, привозил продукты ну и так, по мелочи.

Потом вспомнилась Женька. Ее тонкие длинные пальцы, чуть подрагивающие, с зажатой между ними, тонкой и длинной сигаретой,всегда прохладные и сухие. Ее волосы пепельного оттенка, мягкие даже на вид. Ее долгий взгляд, всегда как будто мимо, но ни малейшей детали не упускающий... С Женькой не сложилось. Причем сразу. Она сказала, что ей не нужны отношения – только иногда время провести. Они курили на ее балконе, глядя на ночной Омск, молчали. Потом Женька неторопливо раздевалась, подходила к нему, медленно опускалась на колени… Странная она была. Безумно хотелось взять ее, как всех, окружить теплом, лаской… заботиться о ней… Но она делала все сама. Виртуозно, доставляя невероятное наслаждение – и вызывая еще большую жажду обладать. Он не смел настаивать ни на чем. С ней нельзя было настаивать – только подчиняться, принимая то счастье, которое она сама считала нужным дать. А способов Женька знала много. Он радовался, пытаясь смириться с таким положением. Но в какой-то момент понял, что хочет быть с ней всегда. Это был неоправданный риск, глупая, совершенно бесперспективная идея. В одну из таких чудных романтичных ночей он сделал ей предложение. С букетом роз, с кольцом в алом бархатном футляре – все, как положено, - пришел к ее порогу. Женька с привычной полуулыбкой посмотрела мимо него, но на сей раз он четко увидел, что действительно мимо. И закрыла перед ним дверь.
И как-то сразу стало понятно: все, никаких больше встреч, балконных прогулок и удовольствий из ее рук. И это не женское кокетство, не желание быть "завоеванной". И не ошибка в способе. Нет больше ни единого шанса, а другая попытка будет равна самоубийству. Он не посмел оставить свое подношение у ее двери, уверенный, что это привело бы к куда худшим последствиям. Он не мог ей позвонить, потому что номера так и не узнал: впервые встретил на улице, в ту же ночь попал к ней в гости – да так и приходил в назначенные дни.
Позднее, несколько недель спустя, Влад видел ее в каком-то супермаркете, мельком. Тонкая, прохладная, изящная, она прошла мимо, не заметив его. Окликнуть он не решился. И вся эта ситуация, такая необычная, болезненная – и восхитительно красивая одновременно, до безумия нравилась ему. Он любовался, наслаждался – уже не девушкой, а воспоминанием о ней, осознанием этой утраты. До тех пор, пока этому удовольствию на смену не пришло другое, в лице Галины.

- …Ну что, наигрался? – приглушенный голос нарушил тишину, вытолкнув его из потока мыслей.
Теплый язык скользнул по ранкам, слизывая кровь.
- Наигрался, - выдохнул Владислав, медленно переводя взгляд с розоватых разводов в воде на синие, с пристальным вниманием следящие за ним глаза. – Все равно не получается.
- Выход один – убить, - пожал плечами Бездомный, продолжая изучать его реакцию.
В груди похолодело, будто кто-то направил прямо в сердце струю ледяной воды. Влад с трудом удержался, чтобы не отнять руку, невольно глянул на запястье. Еще сложнее оказалось справиться с удивлением: порезы затянулись, не оставив даже намека на рубцы.
- Да кто ж ты такой!
- Ты знаешь, - парень был совершенно невозмутим.
Да, Владислав знал. С того самого момента, как Бездомный объявился на пороге квартиры и приказал пригласить его. Именно приказал, потому что, несмотря на деликатные слова, каждая нотка его голоса подразумевала исключительно удовлетворяющий его результат. И когда удалось, наконец, увидеть цвет его глаз, глубокий, ясный, затягивающий, словно бездна вечернего неба. И когда холодная рука, отвечая на приветственный жест, не выпустила его пальцев, но сжала сильней, потянула, вынуждая приблизиться… Он знал, но не хотел соглашаться с этим. И даже нож, перекочевавший из рук Бездомного в его собственные, виделся доказательством обратного.
И вновь, будто прочтя его мысли, парень протянул ему его:
- Повтори удовольствие, - без малейшего намека на иронию.
Влад промолчал. Помедлил, осознавая собственные ощущения, сопоставляя их с возникшими в первый раз. Отличались. Хотя в обоих случаях уверенность, что смерть неизбежна, была сто процентов. Сейчас же это был как будто новый, более глубокий уровень проживания. Как если ударить по синяку – вот подходящее сравнение, хотя степень, конечно, не та. Он не боялся. Во всяком случае, не идентифицировал это чувство как страх. Просто такая смерть была гораздо лучше, чем утонуть.
- А кто сказал, что я убью тебя именно так? – усмехнулся Бездомный, окуная кончики пальцев в воду. – Ты достаточно слаб…
- Нет! Ты же не станешь… - Влад не смог проговорить это вслух. Не хотел верить в такую подлость, хотя отлично понимал, что тот ему ни грамма честности или сочувствия не должен.
- Отчего же?
Ладонь рефлекторно сжала рукоять сильней. Он отодвинулся к дальнему бортику ванны, готовый сопротивляться.
Усмешка Бездомного стала еще более довольной:
– Ты прав, только тебе решать, станет ли оружие в твоих руках средством самоубийства или самообороны.
- Ты не был таким год назад.
- Ты этого не знаешь. А вот мне твоя готовность поступиться свободой ради сомнительного удовольствия – известна.
Влад дернул головой, процедил упрямо:
- Не тебе решать, какими удовольствиями мне развлекаться.
Бездомный рассмеялся, тихо, удовлетворенно:
- Мне нравится твоя строптивость. Режь.
Нож, провернувшись в ладони, принял более агрессивное положение.
Он не понял, как, но предплечье Бездомного оказалось вжавшимся в горло, блокирующим вдох, а пальцы – поверх его, крепко схвативших рукоять. Отточенная кромка лезвия вжималась в кожу поперек запястья другой руки, которой он попытался отцепить от себя вампира. А в следующий миг – скользнув вбок – рассекла вены, запоздало повторив кровавый штрих болью. Пятью болезненными точками по краю челюсти – выверенная сила, заставившая повернуть голову.
- Предлагаю не ждать, - выдохнул синеглазый возле самых его губ холодом. И, вздернув руку вверх, почти заламывая, присосался к порезу.
Внезапное головокружение дезориентировало, но Влад, все же, успел выбросить вооруженную руку в направлении врага, метя куда-то в область шеи. Цели не достиг – вампир молниеносно парировал удар до того, как тот смог бы претендовать на потенциально опасный. Нож булькнулся в воду.
- Это будет весело, - прозвучало с предвкушающей насмешкой. Парень даже не подумал прерваться, продолжая с наслаждением поглощать его кровь.
На новый выпад сил не хватило. Сознание стремительно уносилось – водоворотом, будто его выпустили, словно воду из ванны. Пока сгустившаяся до плотности железа пустота не сдавила его в стынущих объятиях.

По губам, прижимаясь, пачкая чем-то влажным, прошелся чей-то палец. Другие поддерживали подбородок, не давая голове упасть.
- Ну как успехи? – голос, проявивший любопытство, был знакомым.
Влад машинально поднял руку – вытереть рот, но та отчего-то осталась на месте.
- Оближи, - посоветовал голос, не спешащий облекаться в визуальный образ.
Влад брезгливо скривился.
Но тут же к губам прижалось что-то другое, и жидкости, настойчиво пытавшейся проникнуть в рот, стало больше. Усилившееся до боли давление вынудило поддаться. Вкус… Черт побери, это был самый потрясающий, просто умопомрачительный вкус! Казалось, единственный теперь, на который он будет согласен! Предел мечтаний! Но несколько секунд спустя, на пике эйфории сознание выдало цвет, а затем и название напитка. Влада вывернуло наизнанку.
Вычистив желудок, отдышавшись, он, наконец, смог расширить внимание до ближайшего окружения. В темноте четкими, будто дважды прочерченными линиями прорисовывались стул, угол письменного стола, спинка кровати чуть поодаль, застекленный шкаф, заполненный книгами… Чужой дом. Бездомный сидел на краю стола и довольно ухмылялся. Нет, буквально сиял, источая какую-то необъяснимую силу, ощущавшуюся как превосходство, объект восхищения и опасность одновременно.
Самому Владу было хорошо уже от самой мысли, что выжил. И что больше организм не тиранит его, как и этот ненормальный.
- Да ладно, - голос его, хрипловатый, как от простуды, но более сильный, тоже будто рождался впервые. – Все-таки светитесь!
Тот расхохотался, очевидно, тоже знакомый с современным кинематографом:
- Для тебя. Пока ты сам не набрался сил и опыта.
Влад нахмурился.
- Это твое восприятие энергетики. Обычное для всех бессмертных, - пояснил тот. – Обостренный инструмент самосохранения – чувствовать потенциальную опасность, пока она не стала реальной. Встретишься с другими - поймешь.
- Я для тебя тоже светлячок? – недоверчиво усмехнулся он, рассматривая оставшегося точно таким же, но в то же время принципиально изменившегося Бездомного.
- Нет. Я не воспринимаю силу визуально. Скорее, как чистое ощущение угрозы. Ты для меня – просто источник тепла, в большой мере еще человеческого. Вставай, ты должен поесть.
- Я не могу.
- Брось! Только начнешь – и тебя за уши не оттянешь. Давай, поднимайся. Ночь не так длинна, как кажется поначалу.

- Так как тебя зовут? – первое, что спросил Влад, когда они вышли на улицу.
Вернее, когда справился с разом нахлынувшей на него многомерной, звучащей, пахнущей, расцвеченной миллионами цветов, дышащей, пульсирующей, движущейся действительностью. Тело тоже было как будто чужим – и одновременно своим, как никогда. Ни с чем не соизмеримый восторг затопил все его существо, когда Влад осознал, что теперь будет видеть мир таким, сможет наслаждаться абсолютно каждым, малейшим проявлением, изменением его.
Бездомный, все время находившийся поблизости, но периодически выпадавший из его восприятия, уступая новым впечатлениям, даже не обернулся:
- Покопайся в памяти, я отвечал. Не нравится – придумай свою интерпретацию.
- Да я бы и весь этот мир счел своим домом! Не ограничиваясь местом!
В ответной улыбке блеснули острые клыки:
- Место охоты тебе все равно придется выбирать тщательно. Есть правила, которые не стоит нарушать, чтобы никто не пошел по твоему следу, - он взял его под руку, и даже сквозь одежду – будто разряд электричества пронзил локоть.
- Только не говори, что едва заходит солнце, отовсюду вылезают зомби, охотники, вервольфы и прочие сверхъестественные твари!
Усмешка.
- Скажу иначе, - продолжил Бездомный, выводя его из частного сектора к трассе. - Бессмертных много. Кто-то на вершине, у руля, а кто-то – андеграунд. Социум – вещь неизбежная. И одинаково неравная везде. Мы – андеграунд, Тень. И лишены многих прав, в частности, на территорию охоты, на получение полной информации… На принятие глобальных решений.
- А у руля – люди?
Вампир недоуменно глянул на него – и расхохотался. Громко, безудержно. И лишь когда этот неистовый приступ смеха прошел, пояснил охотно:
- Люди – еда. У них одно право – умереть от страха, прежде чем оказаться выпитыми.
Они вышли на дорогу. Яркий свет фар, то и дело брызжущий в глаза, слепил, заставлял щуриться.
- Будем голосовать? – уточнил Влад, - А потом съедим?
- Идешь от очевидного. Популярный, но не лучший способ. Откуда тебе знать, кто окажется за рулем?
- А что тогда?
Снова усмешка:
- Голосовать. Кто не рискует – тот не пьет, - и вытянул над дорогой руку.

В дом Бездомного они вернулись спустя пару часов. Сердце радостно гнало по телу вполне человеческую, но – чужую кровь, смешивая со своей. Мозг удовлетворенно переваривал массу новой информации, строя планы на ее применение.
- Что теперь? – уточнил Влад, глядя на патрона, вооружившегося толстой тетрадью и карандашом, расслабленно рухнувшего на кровать.
- Обернись.
За спиной поблескивал стеклами уже виденный шкаф.
- Подборка более или менее правдоподобных романов, карты, словари, телефонные справочники… Все с моими пометками.
- Я должен все это изучить?!
Тот улыбнулся, промолчал. Принялся что-то записывать.
Владислав снова посмотрел на разноформатные корешки книг. Что ж, он изучит. Это должно оказаться приятным. Как застывший от ужаса девичий взгляд. Как вкус горячей свежей крови. Как ветер, несущийся навстречу лишь немногим быстрей, чем из-под ног – земля. Он изучит и это, и множество других вещей – весь необъятный мир, в одночасье ставший в десятки, сотни раз объемней и ценней. Он разберется во всем, ко всему привыкнет. И теперь – уже наверняка! – его жизнь по-настоящему будет состоять из удовольствий.