ЭДИК

Мы с Эдиком дружили, хотя были из разных групп институтского курса. И когда нас студентов по осени забросили на очередные сельхозработы и наши группы оказались в одном месте, это было удачей.
 С Эдиком нас объединяла музыка. Я с четырнадцати лет мучил гитару вместе с дворовыми друзьями, потом подтянулись ребята и не из нашего двора и музыка все больше поглощала свободное от учебы время. Вместо обычных детских игр мы запирались в подвале и на "акустиках", пионерском барабане пробовали, учились, творили, создавали, как нам тогда казалось, новую реальность, в которой мы непременно будем очень долго, пока не станем чертовски знаменитыми. Менялись инструменты, техника игры. Из подвала мы перебрались в школу, потом  в кинотеатр, где играли танцы, потом в клубы, дома культуры, танцплощадки, рестораны. Всего не перечесть. Обычная стезя всех увлеченных музыкой мальчишек. Потом пришла пора взросления. Кто-то попал в институт, кто-то в армию и наш музыкальный коллектив временно разлетелся по разным географическим и социальным уголкам большой родины. Было грустно, но жизнь диктовала свои правила. Однако это повествование вовсе не о музыке. Музыка здесь лишь, как предтеча к новым событиям и новым знакомствам.
Когда я попал в институт, то сразу сколотил группу. Мое внутреннее пространство не терпело пустоты. Музыканты подобрались неважные, с разным представлением о том, чем будем заниматься и для чего вообще собрались в тесной каморке за сценой актового зала, с техникой исполнения, заставляющей грустить и переживать за собственное душевное равновесие. Мы играли танцы на институтских вечерах. Иногда подтягивались оставшиеся на воле друзья и тогда вечер наполнялся чем-то более близким по духу, волнующим и дерзким. Попытки воспроизвести мастодонтов  хард - рока вызывало у публики одобрение и повышенное внимание комсомольских функционеров, курировавших отдых. Именно на этой почве, совместного музицирования, мы и познакомились с моим будущим другом. Эдик играл на клавишах, я на бас-гитаре. Я вводил его в мир Deep Purple, Led Zeppelin, Nazareth, Black Sabbath. Он внимательно все слушал, а потом выдавал что-то похожее на чарльстон или примитивный джаз. Джон Лорд был из него явно слабый, но это не мешало нашей зародившейся симпатии.
С этим багажом событий и взаимоотношений мы в очередной промозглый сентябрь оказались на "картошке" и когда пришло время расселяться по сельским домам, нас и еще двух одногруппников приютила вполне приличная сельская семья.  Спали мы по двое на одной постели и под одним одеялом, но тревожные мысли, коими опутан современный мир, нас в ту пору вовсе не посещали. Все шло своим чередом - нудная, сельская работа, больше похожая на каторгу, чем на возможность поправить скудный студенческий бюджет. Да и чем нас можно было удивить нас, когда за двухдневную свадьбу каждый музыкант получал, как минимум пять червонцев, больше месячной стипендии. Сельхозработы были лишь потерей времени и денег, поскольку сентябрь, как известно - свадебный пик.  Оставалось лишь принимать это как неизбежность - грустить, пить "чернило", писать редкие письма "на волю" и перечеркивать дни виртуального календаря.
В один из таких, совершенно сентябрьских, окрашенных  золотом остывающих садов, дней в соседней деревне намечалась свадьба. Нам, как музыкантам, это было вдвойне интересно, поскольку музыка, даже в самом примитивном виде, была гораздо ближе сельских будней. В субботу мы работали до обеда, а в воскресенье обычно отдыхали и чем это не развлечение, посмотреть, как люди гуляют и веселятся. По такому случаю приехали хозяйские сын и дочь. Сын учился в столичном  сельхозинституте, был уважаемым в своей и прилегающих деревнях молодым человеком, поскольку лупил односельчан от всего сердца, дури и здоровья. С ним мы сразу нашли общий язык, и он настоял, чтобы мы непременно пришли на свадьбу, куда он вместе с сестрой был приглашен в качестве гостя. Упустить такую возможность казалось глупо, тем более, что о возможных бонусах, были получены личные заверения грозного односельчанина. После субботней работы мы помылись, почистились, надели все самое лучшее и с сельскими ребятами отправились в соседнюю деревню. Когда наши спутники узнавали, у кого мы расквартировались к нам сразу проявляли уважение и это было очень кстати. Перспектива быть битым на чужом празднике жизни, как это часто бывает в приглушенных тупиках застывшей субкультуры, не вселяла должного оптимизма.
Праздничное мероприятие традиционно проходили в частном доме. В огороде ревела аппаратура. По окрестностям эхом разлетались пошлые шлягеры. Музыканты лениво извлекали аккорды из своих нехитрых инструментов, одаряя ненавязчивыми взглядами местных красавиц. Подтягивались однокурсники, сбиваясь небольшими группками в робкой надежде развеять затянувшуюся скуку. Мы сидели на лавочке возле забора и скромно ждали своей участи. Весь наш план был примитивно прост - на халяву выпить и по возможности закусить, при шухере стремительно ретироваться.
Болтая о разной чепухе, мы не особенно обращали внимание на происходящее вокруг. Был тот момент, когда отгремело первое отделение, встречающее гостей, и все приглашенные только уселись за стол. Когда еще не исчезла атмосфера торжественности, когда шутки вполголоса и различимы тосты, когда возбуждаешься от звона бокалов, а в послетостовой тишине слышны звуки столовых приборов,  еще галантных кавалеров и раскрасневшихся от первой рюмки дам.
Наш протеже появился стремительно, в белой рубахе с распахнутым воротом и слегка раскрасневшимся лицом.  Властным движением руки он, к всеобщему удивлению сторонних зевак, пригласил нас в дом. Понимая, что счастье скоротечно,  не дожидаясь поздравлений молодым, мы наполняли стаканы свадебным "чернилом" и закусывали сельскими разносолами. На этом совершенно чужом  празднике мы сознавали собственную несуразность, поэтому спешили, не забывая предавать своей спешке налет неторопливой столичной респектабельности, слегка подпорченной синими "мастерками", стойким запахом трудового пота и резиновыми сапогами.
В перерыве между очередными тостами, ощутив близкое дыхание чьей-то склонившейся головы, мы наконец услышали:
- Все, хлопцы, перекусили и ладно. Дайте людям посидеть.
Слегка разогретые дармовым вином мы, вернулись на лавочку, в ожидании дальнейших подарков судьбы. Удача - дама капризная и скользкая, как рыба, да и то, что произошло нас вполне устраивало, тем более что градус настроения заметно улучшился и  непринужденная болтовня вполне соответствовала наступившей планетарности. Мы не особенно и настраивались на продолжение. В принципе свое мы уже получили, семьсотграммовая "Биле мицне" булькала у нас внутри, поделенная по братски на двоих, вперемешку с  курочкой, котлетками и иной закуской. Но когда мы увидели стремительную поступь высокого брюнета все в той же белой, распахнутой рубахе, пришло осознание, что точку ставить совсем рано.  Наш благодетель  вышел не с пустыми руками, между пальцами у него было зажато пять бутылок мутного самогона, в виде компенсации за предыдущую оказию. Зависть отвратительная черта. Пока мы рассыпались в благодарственных реверансах одна бутылка "царского" подношения бесследно испарилась. Это было крайне обидно и главная неприятность заключалась в том, что, вглядываясь в удивительно спокойные лица окружающих, мы не замечали и тени сомнения в праведности случившегося. Эдакая славянская справедливость, когда чужое горе важнее собственных радостей. Чтобы не испытывать судьбу, мы под хмурые взгляды  завистников, рассовали оставшуюся добычу по карманам и с неприятным осадком двинуться в обратный путь.
Дома ожидала тишина, тепло еще не остывшей печки. На стене мерно отсчитывали жизнь старые "ходики", где-то за шторой лениво разговаривал хозяйский кот, отдохнувший после ночного рандеву.  Хозяева отсутствовали, и продолжение праздника было многообещающим. Разложив на  столе нехитрую закуску, мы с энтузиазмом набросились на местное зелье. Первые две бутылки были выпиты на одном дыхании. Последние пились трудно. Хмель быстро захватывал тело, сознание уплывало в иное измерение. Жизнь вдруг стала казаться не такой мрачной, а местами даже вполне удивительной.  Как то ушли в сторону ежедневный запах подмерзшей борозды, когда не спасал даже глоток припасенного вина, перекуры крепкой "примой" в остывающих от мороза пальцах, ностальгия по домашнему теплу, друзьям и музыке. Все это вдруг показалось  вторичным и незначительным. Полились традиционные клятвы о взаимном уважении, еще присутствующих в жизни удачах, разговор надолго задержался возле философии человеческой сути и плавно перешел к  женщинам, былым победам и тонкостям постельных сцен с явной примесью разгоряченной фантазии. Но добить остатки мы, все же, не смогли. На этот подвиг не хватало даже накопившейся душевной лирики. Тело было заполнено до отказа смердящей жидкостью и безудержно требовало свежего воздуха и приключений. Мы вышли на улицу и направились к клубу, возле которого располагался яблоневый сад. По дороге встретили двух скучающих одногруппниц, решивших от безделья разбавить нашу нетрезвую компанию. Клуб был закрыт на амбарный замок, а в саду было тихо и свежо. Вся деревенская жизни была телепортирована в соседнее село, откуда чуть различимо доносились басы, набиравшей обороты свадьбы. Мы сидели на лавочке и болтали о разной чепухе. Болтали до тех пор, пока меня не ударило резкой  волной и не повело назад. В том, что мы упали все вместе, не было ничего удивительного. В неожиданно возникшем порыве я схватился за сидящих рядом и мы дружно опустились в вечернюю траву. Внутри все подкатывало и клокотало. Держать это в себе не имело смысла. Я сумел отойти лишь на пару метров, и чудесная самогонка вырвалась наружу резким напором. Так плохо мне еще не было никогда. Девчонки испуганно смотрели на происходящее, а Эдик, как заведенный, повторял:
- Старик, что с тобой? Я никогда не рыгаю. Что с тобой?
Потом меня вели домой. Ноги заплетались, голова кружилась. Было муторно и неприятно.
- Никому не рассказывайте про это, - зачем то упорно твердил я.
Хотя какой в этом был смысл.
Дома я стал приходить в себя. Организм, удалив большую дозу отравы, удивительно быстро восстанавливался. Я спокойно разделся до трусов и направился к постели на которой, развалившись в одежде, сладко похрапывал мой кореш.
- Эдик, вставай. Эдик, -  тормошил я его.
После очередной попытки Эдик резко принял вертикальное положение, как будто пришло некое озарение. Его большие карие глаза за очками  стали округлыми, а длинные ресницы быстро захлопали крыльями бабочки, словно пытались взлететь. Так бывает спросонья. Но вся девственность  ангельского образа неожиданно сломалась. Из непорочного рта опьяненного херувима неожиданно рванул гейзер протухшего самогона, сдобренный кусками отвратительного сала. В этой ситуации успеть увернуться было настоящим искусством, а он завороженно смотрел в пустоту, получая некие сигналы из тревожного космоса и продолжал громко фонтанировать, заливая пол вонючей жидкостью. На звуки прибежала пожилая хозяйка и скандально ругаясь, попыталась перетянуть, застывшего в инопланетном контакте, Эдика грязной тряпкой, оказавшейся в ее жилистой руке, но очередной фонтан отбросил ее в сторону и заставил исчезнуть со зловещими причитаниями за шторной перегородкой. Было слышно, как на печи начинается рвотные спазмы у явно нетрезвой хозяйской дочери. Некие небесные силы все же расслабили свои темные чары и Эдик, вдруг очнувшись, окинул свершившееся взглядом полным трагизма. Видно эта некрасивая история было его совершенно сольным дебютом после исключительно городской, домашней жизни, окруженной  мамиными паровыми котлетками и заботой о непокрытой голове в  летнюю жару. "Твою мать! - только и сумел выговорить он, спешно убирая с подоконника горшки с цветами и освобождая путь к бегству.  Но это сделать не удалось, окна были словно предусмотрительно забиты гвоздями. Недолго думая, он рванул напролом, пытаясь выскочить во двор через входную дверь. Был слышен шум его болоньевой куртки, бабий визг, удар, как потом подтвердилось, ухватом по спине, протяжный вой  и перед окнами замелькала быстро удаляющаяся согбенная, то ли от удара ухватом, то ли от удара судьбы, фигура. Разъяренная хозяйка опять ворвалась к нам, но видя, что мы усердно пытаемся убирать  следы недавних преступлений, лишь сорвала с  постели одеяло и, тряся пододеяльником, начала причитать о нанесенном ей непоправимом ущербе. С лицевой стороны пододеяльник был безупречен, а с внутренней его украшал во весь рост аккуратный разрыв от начала и до конца. Это было ужасно. Конечно, мы не хотели расстраивать хозяйку, когда в первый же день в маленькую дырочку  ветхого белья стали попадать сначала пальцы, потом, кисти, потом руки целиком, а когда в дело дошло до ног, сообщать об этом стало как-то неудобно. Хозяйка, вволю накричавшись, ушла. Ребята, живущие с нами, убрали пол, помянули Эдика остатками недопитой самогонки и легли спать.
Утром я проснулся от ощущения чужого тепла. Эдик посапывал рядом. По пути на работу он рассказал, что выскочил на улицу и попытался спать на лавке, но было холодно и неудобно. Потом забрался в хлев на сеновал и попробовал пристроиться там, но, как исключительно городской обитатель, предположил, что во сне скатиться с сеновала и попадет под корову, а та его непременно затопчет. Около часа помаявшись во дворе, он тихонько прокрался в дом и пристроился на своем привычном месте.
Самое удивительное было в другом. В этот же день нам объявили, что в связи с изменениями плана работ нас всех переселяют в другую деревню. Жить у скверной злой бабы больше не хотелось и это было, как нельзя кстати. Когда мы уезжали, то наскребли хозяйке три рубля в счет нанесенного материального ущерба и расставание было вполне мирным.
После этого случая я не особо пью коньяки, виски, все то, что сколько-нибудь напоминает самогон. Водку люблю только очень чистую - американский Смирнов, Абсолют, Кремлевскую, которой  торговали в далеких девяностых. Любую примесь в водке могу вычислить за секунду. И в эти мгновения мой организм сразу возвращается к памяти тех давних событий и ставит отторгающий внутренний барьер. Нет, я могу и сейчас выпить коньяк, виски, а хорошую текилу даже люблю. Но для этого мне нужно обмануть мозг несколькими рюмочками обычной водки.
Эдик уже далеко. Он в Америке, лет двадцать как. Родственники утащили его, понимая, что с его фамилией лучше искать счастье подальше от существующих реалий. Хороший был парень, свой. Видно скучает  в своих "америках",  а может улыбается, вспоминает самогон и огромные глаза страшной коровы.