Апельсины на снегу 2 продолжение

Кукушка
Аня уронила на снег тяжёлые пакеты.  Четыре.   По два в каждой руке: картошка, моркошка, лук, мандарины, бананы, молоко, мясо, оливковое  масло, фанта, кола…  Фу, всего не перечесть!   Немного передохнув,  снова подхватила  ношу и потащила  дальше.  До дома  еще метров 200-300. Ручки одного пакета оборвались, приходилось удерживать  за края, которые так и норовили выскользнуть.
Их только  двое: муж  да жена,  грудной ребенок не в счет. А сколько же  потребляют!  Ей с двумя детьми с лихвой хватило бы этих пожитков на  месяц-полтора,  а им  такой роскоши   -    на несколько дней.
Дверь открыла хозяйка.   Совсем молоденькая: лет восемнадцать. Мужу - тридцать пять.  Это новая жена, старая осталась дома, в Африке.  У них, мусульман, разрешается  брать до четырех жен.
Может и её муженёк новой семьей обзавёлся у себя на родине? Укатил домой и  позабыл  всё, что было раньше. 
С этими перестройками и реформами ничего не поймешь. Одно ясно – что ни день, то  труднее.  А тут еще мальцы без конца болеют. Как сговорятся, один за другим или оба  сразу. Поэтому и не любят сотрудниц с малыми детьми: или не берут совсем, или стараются побыстрее отделаться. Сколько работ  уже пришлось сменить! 
От родителей  помощи всё меньше. Отец скован инсультом.  Мама, в прошлом - ведущий специалист НИИ, теперь того и гляди попадёт под сокращение.      И без конца  попрекает дочь: почему  к  мужу  в Африку не отправилась. 
Да вот,  в Москве за африканца замуж пойти не побоялась, а поехать  за ним следом в Африку не хватило куражу. Знакомые девчонки, которые в Африке уже побывали, рассказывали, что там жизнь – не позавидуешь:   дома без полов, окна без стекол. Про ванную и  туалет  забудь навсегда.  Все удобства – во дворе. Благо - всегда  тепло.  Еду готовят на костре или на примусе.  Электричество даже в столице  – три часа в сутки. Могут и вообще отключить на целый месяц безо всякого предупреждения.     В деревнях об электричестве и не мечтают.
Днём -  жара, ночью - духота.  Полчища  комаров.  Малярия. Нехватка лекарств и вообще всего… Отсюда дороговизна.  Непривычные нравы и обычаи, пренебрежительное отношение к женщинам.  Муж в доме – король. Ненависть и месть местных женщин: «белая»  увела их мужика. Со всеми вытекающими последствиями.  Одна украинка, от которой вдобавок ко всему отреклись  родители (за чёрного вышла – ты нам больше не дочь),  от  отчаяния повесилась. 
 Как представишь, что ты там совсем одна, ни друзей, ни родных…  А билет до Москвы   стоит уйму  денег. Где столько найти?  И отпустит ли муж?
Вот сколько аргументов - против.  А мама! Ведь дня не провела в Африке, а готова  родную дочь спровадить…   
…На кухне гора грязной посуды: тарелки, кастрюли, сковороды …  Плита стонет под толстым слоем пригоревшего жира.  Мусорное  ведро полнёхонько,  рядом  - пакет с  памперсами, которые  уже забродили и запели.  Хотя  мусоропровод  в паре шагов от квартиры, хозяева  не шевелятся до прихода домработницы. 
Тараканы  замерли над  раковиной, шевелят усами,  поглядывают  на  Аню.  Их тут  целая  ферма!  Чем прогнать? Спрей – ерунда. У кого бы спросить? У мамы…   Она, наверняка, знает  сильное средство.  Только бы  домой не занести!            
- Мороз -  хорошо!
Это  подошел Мусса, хозяин дома, упитанный щеголеватый африканец, щедро облитый французской туалетной водой. Он показывает на Анины  щёки:  красивая!      
Она разрумянилась  не столько от мороза, сколько  от тяжелой ноши.
- Мусса, надо такси. Много покупок - тяжело! Деньги давай на такси!
- У Мусса нет денег.
- На покупки есть, вон сколько всего заказал!  Список – две страницы.  А на такси нет?!  Аня не лошадь.
Мусса развеселился:  Аня – лошадь!  Зачем такси? Аня – лошадь!   
Он живо расправляется  с покупками, запихивая,  что в шкаф, что  в холодильник.  По чекам проверяет  стоимость,  сдачу, чтобы  не  своровала…   
В ванной  собрали   белье на стирку.   Стиральной машины нет.  Говорят - купят, но когда - неизвестно. Приходится всё стирать руками, даже постельное бельё.  Потом  перегладить… 
Кроме того  требуют  каждый день пылесосить мягкую мебель и ковры. Мусульмане  любят ковры,  молятся на них, стоя на коленях.   Ежедневно - влажная  уборка. Строго следят, чтобы ничего не пропустила.  И за всё  -  двести долларов в месяц.
  … Несколько месяцев назад  она решилась пойти  в посольство той страны, откуда  родом  муж. Может,  чем-то помогут  или мужа заставят  платить на детей. 
Шла решительно, уже и речь приготовила. А переступила порог  и оробела   от стыда и  страха. 
Хотя чего бояться?!  За детей пришла просить.
Пока нескладно  объясняла  послу,  старому  африканцу  с круглым, как  чугунная сковорода, лицом,  что нуждается в помощи: муж  уехал на родину год назад  и  за всё время не прислал ни копейки, тот  беззастенчиво ощупывал её взглядом. Спросил  домашний телефон.  Она насторожилась  и  ответила, что телефона  нет.  Явно,  она  пришлась  по вкусу.  Не такая уж  красавица, но молодая бабёнка всё лучше, чем старая  жена.  Про телефон  наслышалась:  будут  названивать  и напрашиваться в гости. Понятно зачем.  Угораздило  же проболтаться, что живет  отдельно от родителей. 
Помочь отказались.
Волей-неволей пришлось еще наведаться  в  это  посольство. За  справкой, что отец  постоянно проживает  за границей и о детях не заботится.  Собес  платил  бы ей  ежемесячное пособие.  Отказали  даже  в  справке.  Видимо,  в наказание за упрямое целомудрие.   
Она уж совсем расстроилась.  И тут  атташе посольства Мусса неожиданно предложил ей работу. У него дома. Горничной.  Она,  не раздумывая, согласилась, хотя никогда в жизни  горничной не служила.  Даже обрадовалась:  земляк мужа уж точно  не обидит. 
…  Зарплата, двести долларов,  растекалась, словно вода из пригоршни, как ни старалась экономить! Для детей покупала, что получше.  Для себя только самое необходимое  и  дешевое.   Бросовое барахло на рынке.   Еще совсём молодая,  она одевалась, по словам матери,  хуже нищей старухи.  Попросить же прибавку  к заработку  не решалась.   Причина на то имелась.
Мусса так и норовил  облапать в укромном углу. Не пропускал ни одного удобного случая. Это при юной-то красавице жене! Видать, сказывалась мусульманская  кровь: одной бабы мало.  Возможно, он мог бы приплачивать за интимные услуги…   Однажды  она зазевалась и чуть не поддалась.  Вернувшись  домой, не жалея мыла,   смывала  ненавистные поцелуи.  Разве же сравнить похоть с ласками любимого мужчины! И ребятишки весь вечер пытливо заглядывали ей  в глаза, будто обо всём догадались. 
С тех пор она  стала остерегаться  хозяина,  а тот в свою очередь начал мстить: досаждал придирками,   прибавлял  работы.
 Покупать стиральную машину  не торопился, а надумал  отдавать ей в стирку  ещё и свои костюмы: брюки с пиджаками.
- Костюмы  лучше  сдать  в химчистку, -   попыталась объяснить  Аня. -  Там и пятна выведут и отгладят…
Куда там! Мусса ощетинился  и процедил сквозь зубы, чтобы  она не  спорила, а  делала всё, что прикажут.   
Молоденькая жена, показавшаяся сначала милой и улыбчивой,  очень быстро превратилась в безжалостную надзирательницу. То ли муж  научил,  то ли  самой нравилось понукать.  Стоило хоть  на минуту  присесть, -  хозяйка тут же  давала  новое  поручение.  Даже перекусывать  приходилось  украдкой.
  Частенько набегали земляки и приятели.  Вальяжные гости наперебой отдавали приказания.  Чтобы всем угодить,  приходилось  вертеться юлой, впопыхах натыкаясь  на двери и стулья.  От окриков даже после работы звенело в ушах:
- Принеси! 
- Отнеси!
- Еще стакан!
- Еще чашку!
 - Разлили – вытри!
- Разбили -  собери!
- Сбегай, купи ещё сока и печенья! Да побыстрее!
При  возвращении  сердито  указывали на часы:  почему так долго?! 
 А дома  несмышлёная  ребятня  тормошила, чтобы  поиграла  в прятки или почитала книжку.  Аня сама любила читать и играть с сыновьями, хотя язык заплетался, а глаза закрывались от усталости.
Да сколько,  в конце концов,  можно батрачить?! Набравшись решительности, она позвонила Муссе и  объявила, что  больше к нему  не придёт. 
 И опять  поиски работы.  Многочисленные газетные  объявления   -  хитро расставленные сети.  Сулят золотые горы, а  платят крохи. За целый месяц  телефонной агитации на компьютерной фирме  заплатили  25 рублей.  Хватит  на  шоколадку.  А на  что жить целый месяц  с  двумя детьми?   
Берут без трудовой книжки.   Адреса разные, а суть одна. Ни стажа, ни гарантии.    
Однажды  разрыдалась  у входа в метро.  Подошла  женщина,  похожая на  маму,  стала успокаивать.  Предложила пойти к ней  в помощницы на фирму, торгующую косметикой.  Сетевой маркетинг. Совсем нетрудно, но  очень выгодно. Настали другие времена, появилась возможность разбогатеть.   К примеру,  хочешь машину купить?  – Реально.   Да что там машину -  пароход!   
Аня и не помышляла о пароходе,  просто поверила  приветливой человеческой  улыбке.
На деле вышло совсем не так великолепно, как  обещали.  Приходилось  скупать  мешками  кремы, шампуни, лаки и прочую мишуру,  а потом  скитаться   по  Москве в поисках клиентов.  Сбагривать  «товар для красоты»  удавалось в основном  родне  и  знакомым.   С утра до вечера – марафон с набитыми   сумками,  а доходов  - с гулькин нос. Нина Степановна, «сердобольная женщина», похоже, ловила  для своего бизнеса отчаявшихся неудачников,  потерявших и работу,  и всякую надежду.  Теперь она контролировала  Аню и требовала  не только продавать, но и вербовать других продавцов, сколачивать  группу, с которой  Нине Степановне, как директору,  будут идти пенки, то есть проценты.  У «золотых» и «бриллиантовых»  директоров таких групп набиралось целыми гирляндами. Они  уже не продавали, а только руководили продавцами и жили на проценты от их  продаж.
В этом бизнесе  особенно процветали цыгане.  Одна из них, по имени Стелла,   проворная, как огонь, не сходила с  рекламных проспектов то  на фоне живописного курорта,  то подле  красивого авто - презента  за особые успехи в коммерции.  Нерешительная и немногословная Аня совсем  не умела вербовать.  А робкий и бесхитростный взгляд сразу  выдавал, что с таким компаньоном скорее последнее потеряешь, чем разбогатеешь. Нина Степановна поначалу старалась подталкивать и  вдохновлять Аню, даже жениха ей нашла из своей родни.  Потом махнула  рукой:  недотёпа!   
Единственное, что  удалось Ане в этом бизнесе – это  набить свою и родительскую квартиры всевозможными  бутылочками, баночками и скляночками, которые так и не удалось никому всучить.  Мальчуганы охотно подставляли головы под шампуни без слёз, пахнущие шоколадом и карамелью. А на самое необходимое денег постоянно не хватало. 

В обед ели макароны,  слегка сдобренные  маслом. Старшенький, Ворими, попросил мяса.   
 – Ешь, что дали! – строго осадила  Аня. Мясо будет в другой раз.
Она  напускала на себя строгость, чтобы не разреветься.  Нельзя перед мальчишками раскисать, чтобы не выросли  плаксами. Пусть у них будет сильный характер, как у  отца: приехал из  Африки, не досыпал, не доедал, мучился  от холода, но  не бросил учебу.  Не в пример ей, которая жила в Москве под родительским крылышком, ни в чём не нуждалась, а учиться не захотела – слишком трудно.   
Характер-то  у него есть, а вот  сердца нет: уехал и забыл.  Письма и те шлёт раз в полгода.  Видно, врал, что любит. Так и написала ему  в последнем письме.
- А я не хочу мяса, -  успокоил мать  Салех,  младший сынишка. Помолчал  и добавил: я мармелада хочу. Славик  вчера ел во дворе... Такой вкусный!  Похож  на кусочки апельсина…   И апельсин хочу. И машину заводную…
- Апельсины  будут  у бабушки. Про машину вообще забудь! Хотя… посмотрю на  поведение.
Так и знала: мальчишки разом оживились. Придётся выкраивать на подарок.  Ладно, не впервой.

Пока  Аня  мыкалась  по городу в поисках  заработка,  дети  оставались с бабушкой, которая, похоронив мужа и потеряв работу, теперь сидела дома.    Для внучат у неё всегда находился  вкусный гостинец.
С матерью Аня не ладила.  Они всё меньше понимали друг друга и всё больше  расходились в разные стороны, как дороги от перекрестка.  Странно. В детстве  мать понимала  её с полуслова, скорее,  вообще без слов, была её лучшей подругой.  Теперь же они стали чужими,  почти врагами.
Вот и сегодня разразился  скандал. 
Вечером Аня привезла детей к бабушке: завтра рано утром ей ехать  на  новую работу. 
Они  чаёвничают на  кухне, где пахнет солёными огурчиками,  куриными котлетками, мятным чаем и домашним печеньем.  Сколько себя помнит Аня, здесь у матери  всегда   жарились и  парились всякие вкусности и царили  соблазнительные   ароматы.
Насытившиеся ребятишки смотрят мультики в соседней комнате.
Аня  с нескрываемым раздражением  поглядывает на мать: перед кем  наряжается?! К чему этот   атласный   халат,  вышитые  тапочки?   Другие женщины в таком возрасте обходятся  одеждой из простой фланели.
А уж до чего суетливая : и грибы какие-то выращивает, и  шапочки вяжет, и  индийские ожерелья собирает, и соседским детям по математике помогает …   
Как раз  сейчас рядом с ней  коробка  с разноцветными  бусинами.  Едва допив чай, мать принялась проворно  нанизывать  на  леску  попеременно  алые кораллы и черный бисер. 
  Дочь  совсем не похожа на мать ни характером, ни внешностью:     тёмная юбка, блёклый свитер, по виду на все четыре размера больше положенного. Дешевые чулки.  Кое-как  сколоты на макушке  волнистые русые пряди. Красивые волосы  унаследовала от отца.  Другая гордилась бы такой шевелюрой.  Только не  Аня.
- Ты совсем перестала за собой  следить с тех пор, как муж уехал,  – выговаривает  мать, отложив в сторону готовое ожерелье и принимаясь за новое.  –  Посмотри на себя, - на кого стала похожа?! Почему не надеваешь кофточку, что я купила? …  Измучилась  она!  А  почему к мужу не  отправилась, когда  билеты прислал!
- Чего к мужу не полетела?  Ты никак забыла, что он прислал билеты только для детей?!
-  Опять за своё!  Сколько у  нас  родни,  друзей! Всегда можно  собрать  денег, было бы  желание.
- Ну, приеду  к нему   и что дальше? Может у него там  уже другая жена.  Или  несколько.  Мусульмане  имеют право на  четырех жен.   Да его африканские бабы  меня там  загрызут!  Тебе легко рассуждать, сидя  в Москве… 
- Не  оправдывайся! Он же  написал, что  денег не хватило. Такой  человек, как  Умар,  не способен на  дурное. Ты ведь  сама его выбрала!   
Аня припомнила, как долго боялась показать родителям своего   друга-африканца, с которым познакомилась в университете, где работала лаборанткой.   
Вдруг предки  не одобрят её выбор? Но  родителям пришёлся по душе темнокожий юноша: приветливый, спокойный, рассудительный. Особо подкупало  почтительное отношение к старшим. 
- Сколько мы  с отцом старались найти ему работу в Москве! – вздохнула мать, -  Ничего не вышло. Квартиру вам отдельную сделали, а с работой не получилось. Не берут у нас  никуда  иностранцев.   Остаётся  только одно - тебе к нему отправляться. 
Мать замирает, задумчиво глядя на бусины в коробке, будто ожидая от них   мудрого  совета.  Снова вскидывает голову:   Ты должна жить с мужем!   И детям лучше, когда они в полной семье,  с матерью и отцом.
- Да пойми, наконец, всё больше раздражается Аня,  - там условия  жизни тяжелые.   Он сам говорил.  Я не  выдержу. 
- Он – твой муж, и ты должна с ним  всё делить.  Трудности тоже.  Разве я от  мужа, твоего отца, когда-нибудь  отказывалась?   Ты – жена и твой долг…
- Что ты всё заладила: муж,  жена, долг…  Ничего я никому не должна!    Если мы ему нужны, пусть сам приезжает!  Ты прямо-таки  жаждешь от меня с  детьми отделаться. Надоело, что сидим на твоей шее, да?  Ты  в Африке когда-нибудь  жила?   А меня готова  хоть в  пекло послать.  Не мать, а злая мачеха!    Никому я не нужна!  Никому!  Ни мужу, этому прохвосту, ни матери родной!
И она  убежала,  громыхнув дверью.
Мать невольно вздрогнула от грохота  и горестно задумалась.  Сами  мы, наверное,  с отцом виноваты:   слишком  оберегали, под каждый шаг соломку стелили. И от работы берегли, и учиться не заставляли. Избаловали, изнежили… Вот  и  ждёт, когда  на блюдечке всё поднесут…  Мачеха!   Пожила бы ты с мачехой!
На лестничной площадке Аня нажала кнопку лифта и, не дождавшись,  побежала вниз по лестнице, глотая  солёные слезы.
Всех она сейчас ненавидела. Всех.  А особенного того, кого совсем недавно  любила.  Не зря говорят: от любви до ненависти короче воробьиного носа.
- Ненавижу! Ненавижу! - раздавалось в такт топающим  сапогам.  –  Обольститель!  Изменник!  Эгоист проклятый! Живёт там  в свое удовольствие,  а я тут мучиться должна!  Чтоб тебе  никогда добра не видать!  Чтоб ты там подох со всеми своими жёнами! 
Именно в тот вечер и закралась в её воспалённую голову крамольная   мысль,  которая  показалась  панацеей ото всех бед и местью всем и за всё.