Апельсины на снегу 4 конец

Эпилог.
  Женщина, в  чёрной  одежде,  сидит во дворе дома на скамейке  под старой яблоней, что возле детской площадки.  Жильцы близлежащих домов  уже привыкли к ней. 
Зимой в её одежду набивается снег, осенью ветер метет ей под ноги сухие листья, а по весне  -  бело-розовый  яблоневый цвет.  Но она и в стужу, и в зной, ничего не замечая, неустанно следит за заветными окнами и подъездом.
Это Аня.
Узнав о смерти мужа,  она решила, что убила его своими  проклятьями, и теперь не может обрести покоя её душа. Пошла в монахини,  отмаливает грехи, ухаживает за тяжело  больными.  Говорят, – она хорошая сиделка. 
Если заведутся какие деньги,  – относит их матери и сыновьям.   Деньги они принимают, а вот её присутствие   переносят с трудом.  Она это чувствует  всем своим нутром.  Чужая.  Лишняя.  Поэтому   заходит в дом  лишь изредка, а чаще всего  садится на эту скамейку и ждёт.  Ждёт, когда её   мальчики  случайно выйдут из подъезда.
Тогда  встаёт и идёт вслед за ними, стараясь держаться незаметно поодаль,  до остановки автобуса. Иногда садится в тот же автобус…  Ей очень хочется услышать, о чём они говорят,  но  боится подойти  поближе. 
  Её ребята  - уже студенты. Оба поступили в МГУ, старший   - на физфак, младший – на юридический. Оба высокие  в отца. А  старшенький -  точная копия  Умара.  Бывает же такое сходство!
Оба спортсмены. Один -  в сборной России по волейболу,   второй  - по баскетболу.  Все прошедшие годы неугомонная  бабка,  не только строго следила за домашними заданиями, но еще  не ленилась  возить  внучат  в детскую спортивную школу.   Каждую  неделю.  В другой конец города.
Как ребята  любят бабушку, как трепетно о ней заботятся! А  родную мать не признают. 
Аня  живёт  надеждой, что наступит день, когда и мать, и сыновья  всё-таки простят её. Обнимут и простят.  И тогда она выплачет все  слёзы, что накопились внутри  студёным  озером,  холодящим  душу. Выплачет до последней капли.   
Сыновья  выходят на остановке, приветствуют подошедших друзей. Все вместе куда-то идут,  оживленно  переговариваясь.
А  Аня едет дальше.
- Нет, не простят.  И никогда не будут любить. И никогда не обнимут. И на похоронах  не пожалеют о ней.  Если придут…   Никогда, -  шепчет она, глядя им вслед.
  Глаза её остаются сухими, только в груди, в потаённом озере,   прибавляется  ледяной  влаги…
Сейчас она зайдет в пропахшую лекарствами палату. Больные наверняка уже заждались.  Примутся наперебой звать:  принести судно,   сменить постель,   перевернуть на бок…  Молодых сестричек не дозовешься: брезгуют или ленятся, а монахиня  всегда   безотказна и  приветлива.
Хорошо быть добренькой, когда всё в жизни – гладь да божья благодать,  - с неприязнью поглядывая в её сторону, судачат сестрички.  Попробовала  бы хлебнуть  из  нашей горькой чаши, святоша безмятежная,  -  сразу бы остервенела!