Адресат

      Соранта заложила плавный, но обремененный нескрываемой усталостью вираж и приземлилась у пшеничного поля, радующего глаза бесконечным вальсом желтых оттенков, создаваемых легким полуденным ветром. Юная письмоносчица решила сделать небольшую остановку перед перелетом через скромный отрезок соленой морской глади, так настырно отказавшего подыгрывать дующим Ветреным Землям, сохраняя неестественное для прибрежных вод спокойствие. Соранте предстояло порядка тридцати миль лететь на северо-запад, дабы достичь конечного пункта доставки пары писем – острова Конифер, названного в честь первого поселенца, решившего пренебречь тихой жизнью в достатке на континенте. Этот каменистый по большей части ничем не выделяющийся остров все-таки мог впечатлить сентиментального плотника, болтающего с молотком как с закадычным другом. Остров располагал таким обилием хвойных деревьев, отдельные экземпляры которых достигали невероятных двухсот с лишним футов, выглядевших словно гигантские зеленые расчески для облаков. С острова нередко доставляли на континент партию-другую этих смолистых красавиц, чтобы вскоре в Броге, спустя пару месяцев, на воду сошло большое торговое судно. Хвойный лес осаждал большую часть острова, в поперечнике достигающего скромных восьмидесяти миль, а в длину – чуть более ста десяти. Именно последних два письма было необходимо доставить на остров с минимальными задержками, так как адресаты были крайне настойчивы в плане своевременной доставки и совсем не поскупились набросить сверх цены по серебряной монете. Видев их неспокойные хлопотные лица, Соранта легко определила, насколько ценной была информация в письмах, походящих в этот раз скорее на послания, нежели на родственные или дружеские переписки. Она пообещала, что письма будут доставлены в срок и, по своему обычаю, красочно обрисовала самый короткий маршрут, которым будут доставлены словесные драгоценности. Озвученные подробности вызвали на лицах отправителей одобрение, а Соранта в очередной раз получила удовольствие от тонкостей своего рода деятельности.
      Письмоносчица лениво потянулась, выпрямила спину и протяжно, с каким-то необычайным удовольствием зевнула. За последнюю неделю она спала всего две ночи, не ощущая чрезмерной усталости, которая сваливается в самый неподходящий момент и мешает сконцентрировать все свое внимание на секундной изменчивости окружения. Качающаяся ветка, прилегшая трава, прожужжавший шмель над головой, тревожно залившаяся птица в кустах – все это движется, дышит, живет. Матерь дремлет, Матерь не слышит, Матерь и пальцем не ведет. Так зачем будить ее, чтобы спасаться бегством от урагана, молний и землетрясений? Зачем лишний раз напоминать Матери о своем несовершенстве и ставить под сомнение ее решение дать шанс сотворенному преобразиться? Соранта лежала в густой пшенице, чьи колосья стремились к земле, и размышляла. А Матерь может себе позволить вот так просто забыть, что кроме нее никого нет на этом свете? Иль сейчас ей снится сон, как какой-нибудь дракон, испепеляет отчий дом, где близкий друг его рожден...
      – Ну, знаешь ли, это ни в какие рамки не вяжется. Ты должен непредвзято оценивать поступки окружающих, при этом не забывая отождествлять себя с ними, случись быть на их месте.
      Соранта быстро открыла глаза. Голос, исходивший откуда-то справа, продолжал звучать спокойно и рассудительно. Складывалось впечатление, что владелец приятного тенора, коим обладает каждый второй странствующий романтик, вел беседу с самим собой, совсем не подозревая или нарочно игнорируя присутствие рыжей почтальонки. Соранта поднялась и медленно, крадучись направилась к источнику звука, поливающегося себя суровой критикой, как не позволит себя одолевать даже самый отчаявшийся. Перед глазами была густая пшеница, и преданная своему делу письмоносчица протискивалась мордочкой промеж золотых стебельков как миниатюрная змейка, предвкушающая на обед полевую мышь. Вот только ее размеры были отнюдь не змеиными. Шепот колосьев приглушал диспут незнакомца, вступившего в диалог со своей второй личностью, вторым "я", не дающим покоя в минуты несостоявшегося покоя.
      – Да, я понимаю, что вчера был несправедлив. Дерзость, произнесенная моими устами, источала едкое невежество, недостойное дракона. Тогда почему я допустил, что это было сказано вслух? Если бы я заботился о содержании всего, что сыпется с моего языка, как первосортная мука из мешка, то... – Голос крепчал и постепенно пропитывался злостью. По всей видимости, к самому себе. – Нет-нет, так не пойдет. Если я планирую удержать долгосрочные взаимовыгодные отношения, то мне обязательно придется пренебречь всем, что я называю истинным и чистым индивидуализмом, идеалом, не тронутым красками общественного гнета. Матерь всемогущая, я должен протянуть лапу искренности и наплевать на гордость! Да, попытка того стоит! Но... – Печальный вздох. – Но как быть, если ее пожмет лапа, испачканная липким зловонным лицемерием? Разве ты, Салви, не чувствуешь это мерзкое тошнотворное чувство, что снова сделал глупую незащищенную попытку сближения, где нет места отступлению, а лишь проигрышу? Разве ты не планировал защититься от них, а не пасть жертвой идиотских экспериментов, которые заставят возненавидеть себя целиком?
      Соранта не пыталась вникнуть в суть одностороннего разговора, в котором, как оказалось, уже одного собеседника слишком много. Юная письмоносчица больше заботилась о легкой поступи, о постановке лап, не лишенной охотничьей осторожности, дышала с расстановкой, крылья держала строго над спиной, но все-таки чуть-чуть распущенными, словно ожидая подходящий момент для молниеносной атаки или тактичного отступления. Единственным, что никак не давало увидеть в Соранте успешного холоднокровного охотника, была ее неестественно густая шевелюра, почти скрывающая слегка изогнутый левый рог. Сейчас она смотрелась скорее смехотворно, нежели забавно.
      – Я должен найти выход, – продолжал незримый болтун, до которого, как считала Соранта, оставались считанные футы. – Как ты поступишь, Салви? Какой ты выберешь путь? Неужели скитания в одиночестве тебе никогда не наскучат? Что такое? Чего растопырил крылья? Даже твое тело бунтует, пока ты боишься себе в этом признаться. Ты продолжишь лгать самому себе до тех пор, пока не расположишься на этакий интеллектуальный привал, где из последних сил будешь притворяться, что не признаешь свое поражение. Проклятое инакомыслие!
      Лучшего момента не будет. Ветер стал тише, а уже виднеющийся через ряды пшеницы незнакомец обработал самого себя, продемонстрировав высший пилотаж самоанализа и пересмотра собственных воззрений в угоду бесшабашной жизни простого выходца с континента. Соранта собралась духом и сделала стремительный прыжок. Такое появление уж точно разобьет в пух и прах любое навязчивое одиночество, гордое самобичевание и жалость к самому себе.
      – А вот и я! – проверещала Соранта в воздухе, а затем плюхнулась на грудь перед задумчивым меланхоликом. – Что, не ждали? – Она залилась самым невинным смехом, каким можно было воспользоваться в этой ситуации.
      Салви, едва завидев гостью, испуганно отскочил назад. На его гладкой мелкочешуйчатой мордахе застыло ярко выраженное выражение неподдельного испуга. Он развел крылья в стороны и застыл с открытым ртом, наполненными неестественно ровными мелкими зубами. Все естественные процессы организма остановились вместе с его крошечными зрачками глаз, впившимися в почтальонку, небрежно, подобно человеку, стряхивающую пыль с груди.
      – Что-то не так? – поинтересовалась Соранта, наступая на безнадежного эрудита. – Почему вы изображаете неспелый редис? – Она засмеялась, едва не уткнувшись мордочкой в его острый нос.
      Салви сглотнул. Дистанция между ними была даже не дружеской.
      – Неспелый редис? Где тут логика?
      Соранта была уже по правую сторону от него, решив действовать. Собственный спектакль, построенный на чистой импровизации, в миг поднял настроение рыжей актрисе. Она дружелюбно обхватила крылом сжавшегося мыслителя и едва удержалась от смеха, уловив каждым дюймом полетного приспособления неудержимую дрожь несчастного Салви. Соранта взяла инициативу в свои лапы! Невероятно! Такое забудется нескоро. Все как в сказке!
      – Неспелый редис... Хм, редис... – задумчиво бормотала Соранта, поднеся палец ко рту. – Согласитесь, что совпадение вполне себе удачное. Цвет вашей чешуи и вправду похож на неспелый редис. Знаете, это такой овощ, который выращивают люди. Я пробовала. Он сладкий, немного вяжет рот и...
      – Я знаю, что такое редис! – Салви высвободился из плена. – А вот вы... Вы что себе позволяете?
      Соранта могла сдаться, но только не сейчас. Ее сердце пело, ликовало и подбивало на совершение глупостей. Орган, который до самой смерти неустанно качает кровь, преображал жизнь своей преданностью ошибочным стремлениям и гнал Соранту в очередной глупый бой. Письмоносчица наигранно зевнула.
      – Мы не во дворце, чтобы кидаться тезисами об этике. – Дерзкий ответ заставил Салви вновь раскрыть рот. – Поэтому давай с тобой поговорим о чем-нибудь простом. – Соранта пригладила завидную шевелюру, несколько задержав лапу на затылке. Она нарочно перешла на "ты", надеясь получить ответный дружеский жест. – Например, о твоих друзьях. Как они поживают? Как давно ты их видел?
      – Эм... вчера, – сказал Салви. – Я видел их вчера.
      – Я думала, что сегодня.
      – Сегодня?
      – Да, сегодня, – улыбнулась Соранта, принявшись вычищать языком крыло. – Или ты не видишь во мне подругу? Ох, я так давно не ухаживала за своими крыльями. Погляди – они совсем потеряли в цвете.
      Салви понемногу привыкал к присутствию Соранты. Наверняка он уже изучил походные сумки юной почтальонки с торчащими, как цветы из маленькой пузатой вазы, свитками и потрескавшийся ремешок на шее – знак передачи рода деятельности матерью. Большего он пока что себе не позволял. Или же умело это скрывал.
      – Зачем вы наскочили на меня?
      – Будто тебе этого никогда не хотелось, – отпарировала Соранта, взявшись за другое крыло. Особое внимание она уделила маленькому едва приметному шраму, полученному еще в малом возрасте. – Будто ты теперь этого не хочешь. Хотя... верно, не хочешь. Захочешь, когда будет поздно.
      Салви уже в третий раз был поставлен в неловкое состояние. Он сглотнул подступивший к горлу комок.
      – Нет, не хотелось, – сухо отрезал он.
      – Мы так и не поговорили о твоих друзьях, – вежливо напомнила Соранта, придавая лапе с помощью языка достойный вид привлекательной драконицы. – Ты совсем их не ценишь, раз не хочешь о них говорить.
      В Салви закипал бережно выращенный дух уязвленного сноба. Он был готов обрушить целый ворох аргументов и добиться методом доказательств нерушимости, неизменности и существования его правды в единственном экземпляре. Салви, чей бледно-розовый цвет чешуи мог стать предлогом для смеха для каждого истощившегося шутника, поднялся с хвоста и нахмурился.
      – Чушь! Как раз таки совсем наоборот! Вы думаете, что вам вот так просто удастся сбить меня с толку своими дешевыми фокусами о привлекательности наивности? Вы и с собой не до конца определились, мечетесь от образа к образу, подстраиваетесь под каждого, кому в глаза говорите "друг", а уже за спиной намереваетесь оценивать по пятибалльной шкале как какой-нибудь товар, предназначенный для перепродажи! Как вы после этого спите по ночам? Или вам удается избавиться через какую-нибудь брешь в памяти, а на следующий день начать все сначала? Что же вы так смотрите на меня? Хватит ли вам смелости сказать мне прямо сейчас, как низко я пал в ваших глазах за каких-нибудь несколько минут? Конечно нет. Хотите продолжить свою постановку? А вы точно уверены, что после этого антракта я дождусь кульминации? А быть может это и есть та самая кульминация, на которую вы никак не рассчитывали? Может быть это все, на что вы способны?
      Салви круто развернулся и расправил крылья, даже не взглянув на Соранту. Мышцы его лап напряглись, тело сжалось, а шея выпрямилась. Мгновение отделяло его от прыжка в спокойное небо, где он предастся новым мыслям и проклянет себя за старые. Салви присел, сделал взмах и... не тронулся с места. Он уловил своими перепонками тихое всхлипывание, отбившее всякое желание устремиться в воздух. Оно подобно неподъемному валуну удержало его на земле.
      – Что с вами?
      Соранта сидела, склонив голову. Она не могла скрыть ран, которые нанесли его обидные слова. Первая слеза застыла на щеке, но следующая, объединив усилия, разбилась об примятую пшеницу. Плечи несчастной письмоносчицы вздрагивали при каждой попытке полноценного вздоха.
      Салви смотрел на Соранту и не знал, что ему делать.
      – Простите, я не хотел вас обидеть.
      Соранта медленно подняла разбитый взгляд и вновь уткнулась в золотой соломенный ковер. Салви виновато вздохнул.
      – Вы правы – хотел. Потом я об этом буду жалеть.
      По рыжей почтальонке было понятно, что ее не утешат никакие извинения. Она плакала почти беззвучно, как будто стараясь избежать с его стороны гнева и не нарушить мелодии, доносящейся с голосистого моря.
      – Что я могу сделать для вас? – выбивался из сил Салви. Вероятней всего, он просил прощения второй раз в своей жизни, а потому был эмоционально скуден и не делал лишних движений, которым так часто приписывал глупость и неуместность. – Скажите мне!
      – Я хочу тебя обнять, – прошептала Соранта, не поднимая глаз. – Можно?
      – Что? – Салви вытаращил глаза как при первых минутах встречи и удержал лапу на уровне груди, придавая себе куда более глупый вид, чем попытка Соранты отыграть фривольное дружелюбие. – По законам этики разве не я должен...
      – Да или нет? – прошептала Соранта, показав ему влажные глаза. – Ну?
      – Да.

***

      – Ты живешь на Конифере? – спросила Соранта. Ее крылья были на порядок больше, что позволяло делать меньше взмахов и не искажать речь. – С самого рождения?
      Салви ни на секунду не переставал поддерживать комфортную скорость, но можно было без труда определить, что перелет в несколько десятков миль скажется на его силах не самым лучшим образом. Тем не менее, он был поглощен беседой с рыжей затейщицей, подарившей ему уже более получаса совместного полета. Погода удачно подыгрывала – ни единого облачка на прозрачном, как стекло, небе.
      – Да, – кивнул Салви, ни на мгновение не сводя глаз с Соранты. Он видел в ней спасителя, протянувшего лапу утопающему. – Я там вырос, повзрослел, набрался всякой чепухи, которую пытался распространять на всех.
      Соранта рассмеялась.
      – Это не чепуха, это часть тебя.
      – Не лучшая часть, – улыбнулся Салви. – Послушай, ты заглянешь в мой уголок, когда доставишь адресатам письма?
      – Да! – воскликнула Соранта. – С большим удовольствием!
      – Вот и славно. Я напишу письмо и буду ждать.
      – Хорошо, – подмигнула рыжая почтальонка. – Адресат?
      – Ты.