I. Простой продукт

Так уж повелось, что мы с мужем между собой говорим по-русски. С латышами – по-латышски, с немцами – по-немецки, а вот друг с другом – только на родном языке. И в путешествиях так же. Привычка и никакой конспирации. Тем более что абсолютно в каждой поездке встречаются люди, худо-бедно понимающие нашу речь. Так было и в туре по Новой Зеландии: врач с севера Германии, пятьдесят лет назад окончивший Пироговку, представившись, сообщил, что через пару месяцев летит в Питер на встречу с однокурсниками и хотел бы в общении с нами восстановить подзабытый лексикон. Ну, это всегда пожалуйста. Но в той же поездке произошло еще одно удивительное событие: наша гид Ивон, услышав нас во время фотостопа, заинтересовалась, откуда мы родом. Ответили, что муж из Латвии, а я – из России.
 
-- Russland… Puschkin…, – ностальгически протянула Ивон.
Оказалось, что несколькими годами раньше она сопровождала группу австралийцев, путешествующих по пушкинским местам. И прониклась. Прочла все переведенные на немецкий и английский произведения великого поэта и кучу книг о нём.
 
-- А жаль, что Пушкин никогда не бывал в Новой Зеландии. Какие бы замечательные стихи он написал о нашей стране! – размечталась гид.
-- Гению подвластно не только время, но и пространство, поэтому Пушкин написал о Новой Зеландии, – твердо сказала я.
-- Этого не может быть! – простодушно воскликнула Ивон. – Прочтите хоть строчку!
-- Да хоть десять. Только не все сразу. Для начала вот это: «И был глубокий эконом,/ То есть умел судить о том,/ Как государство богатеет,/И чем живет, и почему /Не нужно золота ему, /Когда простой продукт имеет». Разве это не об экономике вашей страны? – спросила я.
-- И правда… -- задумалась Ивон. – Ой, нам уже пора ехать, -- взглянула она на мобильник. – Заходите в автобус, я как раз собиралась рассказать о сельском хозяйстве.

***

И мы поехали. Из Окленда на юг. Направо от дороги паслись неисчислимые стада голштино-фризских буренок. Налево, по зеленым холмам, «рассыпанным драже» нагуливали курдюки бараны,«и ползают овцы по злачным стремнинам». Бесконечные пастбища, огороженные простенькими заборами, доильные «карусели», мощный завод по переработке молока, симпатичные беленькие одноэтажки фермеров. В одной из них нам предстоит провести сегодняшние полдня, ночь и завтрашнее утро. А чтобы мы не спрашивали у простодушных крестьян, которая корова дает сметану, а которая масло, Ивон решительно приступила к ликбезу. Она имела на это право, потому что в свободное от туристов время помогает мужу-фермеру справляться с громадным хозяйством и знает доподлинно не только почем фунт шерсти, но и почем фунт лиха.

-- Сначала несколько цифр, – пугает нас Ивон. – На четыре с половиной миллиона жителей Новой Зеландии приходится 28 млн. овец, 7 млн. дойных коров и 2 с лишним млн. оленей. Однако вы нигде не увидите ни одной фермы, потому что умеренный климат страны позволяет содержать скот под открытым небом круглый год, что, разумеется, удешевляет производство мяса и молока.
-- Ничего себе удешевляет, – возмущается кто-то из задних рядов автобуса. – Эти продукты у вас в магазинах в два-три раза дороже, чем в Европе.
-- Это потому, что у нас сельское хозяйство вообще не дотируется государством, – парирует Ивон.
-- А как насчет уровня доходов у местного населения? – не унимается турист.
-- Минимальный – 600 долларов в неделю на человека.
-- Ого! Не хило! – взбудораживается автобус. – У вас что, золото прямо под ногами валяется?

-- Золото? Его действительно когда-то находили в ручьях Южного острова. В середине 19-го века даже золотая лихорадка случилась. Европейцы и китайцы «понаехали» сюда в надежде быстро разбогатеть. Днем они мыли золото, а вечером пропивали его в кабаках и барах. Экономика рванула вперед, но через 12 лет драгметалл внезапно закончился. Народ разбежался. А некоторые осевшие стали выращивать овец и открыли новое золото – мясо и шерсть, которые для жизни нужны гораздо больше. Рассказывают даже такую байку: нашел как-то крестьянин самородок в ручье. Здоровенный такой. Повертел в руках: килограмма на три потянет. Принёс его домой и думает: «Повезу вот продукты на базар и кусок золота захвачу. Авось кто-нибудь купит». Сказано – сделано. Мясо, молоко, сметану с сыром покупатели быстро расхватали. Спрашивали, когда овец стричь будет – шерсть нужна. А вот самородком никто не заинтересовался, хотя крестьянин всем предлагал и даже не просил за него много. Все только пожимали плечами: «Зачем он нам? В суп не положишь, на хлеб не намажешь, носки из него не свяжешь…» Так и вернулся кусок золота домой. Выбросить его крестьянин не решился – дверь в сарай им подпирал. Через несколько лет община выкупила самородок у крестьянина за 100 долларов и отправила в Англию, королеве в дар. Та, в свою очередь, по достоинству  оценила подарок и, когда промышленники скупали в Новой Зеландии земли, королева откликнулась на просьбу этой общины и оставила за ней все прежние угодья.
 
Много воды с тех пор утекло. Много новых поколений народилось. На всю страну разрослась та община, заматерела, на мировой рынок вышла. Основная часть валютной выручки сейчас приходится на экспорт мясопродуктов, особенно баранины (заграницей продается 90% мяса молодых животных и 75% -- взрослых) и говядины (81%). Кроме того вывозится от 90 до 95% масла, сыра и сухого молока, что составляет 20% общего объема экспорта. А еще у нас растут яблоки, груши, киви и цитрусовые, которые тоже с удовольствием покупают в Европе и Америке.
 
В общем, как говаривал Адам Смит, «...истинное богатство страны состоит не в деньгах (как инварианте золота), а в землях, строениях и всякого рода предметах потребления. Его источником является труд». Если это расшифровать, то получается, что богатство государства – это масса непрерывно производимых продуктов, тогда как деньги, непосредственно для потребления бесполезные и играют лишь вспомогательную роль, обслуживая оборот этих самых продуктов. Вот потому-то и «не нужно золота ему...», да и денег слишком много тоже не нужно, ибо, если всем дать их столько, сколько кому захочется, люди прекратят производить эти самые продукты и умрут от голода, – заключила свой монолог Ивон.

Под журчание сельхозэкономического веретена добрались до Кембриджа. Не до того, в котором Кембриджский университет, и не до другого, в котором Гарвардский, а до третьего, в котором вообще никакого нет и не предвидится. Зато есть река Уаикато, показавшаяся генералу Кэмерону очень уж похожей на родную ему британскую речку Кэм. Тосковал, должно быть, служивый. Но нам до его ностальгии дела мало, потому что здесь находится пункт распределения по фермерам. Те приезжают за туристами и развозят их по своим хозяйствам.
 
Мы и еще одна супружеская пара, Ханс и Джессика, достались Клифу. Ему под семьдесят, поджарый, загорелый, в шортах, несмотря на осеннюю прохладу. До фермы минут двадцать езды. Дорога асфальтированная. Едем «без шума и пыли», знакомимся поближе. Клиф рассказывает, что они с женой уже пенсионеры, сыновья продолжать их дело не захотели, поэтому большую часть земли пришлось продать. Оставили немного, чтобы держать шесть-восемь бычков, садик-огородик и пасеку для собственных нужд, – какая-никакая добавка к пенсии.
 
Сворачиваем на грунтовку и подкатываем к дому, возле которого нас встречают Джуди – чуть полноватая дама с добрыми глазами и теплыми мягкими ладонями, и два белейших ангорских создания: кот Топпи и кошка Молли. Вальяжные, залюбленные в пух и ещё раз в пух. Праха, во всяком случае, на моих штанах не осталось. Зато «обласканные» этой парочкой они из скучно-черных сделались белыми и пушистыми.

Кроме перечисленной живности на пороге нас терпеливо поджидают псы. Садово-гномьей гипсово-раскрашенной породы. Другие вряд ли смогли бы ужиться с ангорскими идолами этого семейства.
 
Проходим в дом. Он одноэтажный, но большой, очень опрятный, обставленный со вкусом и любовью. Заносим вещи в приготовленные для нас комнаты. После подробного знакомства с санузлом нас приглашают в гостиную, угощают чаем, печеньем и разговорами. Потом, пока Джуди готовит ужин, Клиф водит нас по усадьбе. Налево от дома обсаженный мальвами и каллами загон для бычков. Им, по словам хозяина, полгода. Четверо мирно щиплют травку, остальные дремлют на солнышке, переваривая съеденное. На траве, как и положено, «россыпь» лепешек. Подсохших и не очень. Всё вроде бы нормально, но чего-то не хватает. Долго пытаюсь понять, чего именно, потом доходит – мух. Интересно, их здесь нет, как класса, или они изнежены до того, что при плюс пятнадцати им зябко планировать над органическими удобрениями?

Затем Клиф показывает нам ангар с техникой. Трактора, косилки, еще какие-то агрегаты. Всё в полной исправности (я проверила) (см.фото) и готово в любой момент выехать в поле. Дальше – ульи. Их всего парочка, мёд производится только для себя и гостей вроде нас. В виду того, что на дворе средина апреля, и в южном полушарии «уж зима катит в глаза», пчелки не снуют, не жужжат, они отправились до весны на заслуженный отдых. Зато куры, завидев незнакомцев, всполошились, раскудахтались. И чего, спрашивается?
В небольшом огороде тоже чувствуется декаданс. На тощих кустах висит парочка безнадежно зеленых помидоров, несколько черных, подернутых мглою виноградных гроздьев, прячутся в скрючившихся листьях, да одинокая тыква греет золотой бочок на закатном осеннем солнышке.
 
Сумерки наступают внезапно: только что светило солнце и вдруг всё вокруг посерело, поблекло. Сопровождавшие нас Топпи и Молли заспешили домой. Мы пошли за ними. Джуди еще хлопотала у плиты. Клиф предложил нам отметить в его атласе, кто откуда родом. Ханс и Джессика отметили город Кобленц. Эти места оказались Клифу знакомы: путешествовали они с женой как-то по Европе, заглянули и в «немецкий угол», где сливаются Рейн и Мозель. Там Кобленц и находится.
 
Первое удивление вызвал у Клифа мой муж, когда, перелистав несколько страниц, ткнул фломастером в город Резекне.
-- А это в какой стране? -- спросил хозяин.
-- В Латвии, -- ответил муж.
-- Не знаю такую, -- смутился Клиф.
-- А Советский Союз?
-- Конечно, помню. Только ведь его уже нет?
-- Увы… -- кивнул муж. – А Латвия – это часть того, чего уже нет.

Хозяина вполне удовлетворил данный ответ, и он перевел взгляд на меня. Я долго ворошила толстую книгу, разыскивая страницу с Восточной Сибирью. Потом поставила жирную точку в пустое зеленое место приблизительно в 350 км северо-восточнее Красноярска.
-- Село Тасеево, -- сказала я.
Клиф внимательно посмотрел на заголовок вверху страницы. Потом на меня. Потом снова на заголовок.
-- Так это же в России! -- воскликнул он.
-- Ну да…
-- Там же Путин! Он последовательно перевооружает свою армию. Разве это правильно? – спросил Клиф.
-- Пока некоторые супердержавы боятся только силы, – правильно! – твердо ответила я.
Хозяин с неожиданным уважением посмотрел на меня, потом на мужа:
-- Вы тоже так считаете?
-- Точно так же, – сказал муж.
-- М-да… «Хочешь мира – готовься к войне», – процитировал Клиф римского историка. – Выходит, это и сегодня актуально.
-- Мойте руки, и прошу к столу, – прервала разговор Джуди.

Ужин был восхитительным: приправленный мускатным орехом суп-пюре из тыквы, тающая во рту говядина с тушеными овощами, фруктовый десерт. Напоследок – чай с мёдом. Всё свое, домашнее. О политике больше не говорили, зато о том, что, несмотря на мягкий климат, у местных крестьян полно проблем. Например, отмена субсидий и налоговых льгот. Здесь с 1984-ого сельское хозяйство не гроша не получает от государства. Или другой пример – почва. Оказывается, в ней нет каких-то необходимых крупнорогатому скоту элементов. Минеральные удобрения использовать нельзя, только органику. Но этого не достаточно. Коровки заболевают, хозяева разоряются и продают свои угодья. К счастью, лет двадцать назад ученые нашли выход из этого положения: пастбища засаживаются определенными породами деревьев, когда лес вырастает, а это здесь происходит довольно быстро, его пилят, увозят, пни выкорчевывают, измельчают, всё это перепахивают. В такой земле уже всего достаточно, её засевают травой и снова продают крестьянам.
 
Кроме того в Новой Зеландии запрещены химические средства защиты растений. Можно использовать лишь биологические: птиц, животных, насекомых, микроорганизмы. Допустим, напала на капустное поле бабочка-белянка. Уничтожать ее можно только при помощи того, кто либо съест отложенные ею яйца, либо поразит их такой болезнью, что появление гусениц станет попросту невозможным. При этом человеку всё это не должно причинять вреда.
Но трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать. В Новой Зеландии с этим вполне справляются и производят экологически чистую продукцию, востребованную во всем мире.
 
Следующим утром, после сытного завтрака попрощались с Джуди, и Клиф отвез нас в Кембридж и «передал» Ивон «из рук в руки». В автобусе рассказывали, кто как провел время. Кого-то взяли на вечернюю дойку и показали, как действуют «карусели». Кому-то устроили экскурсию в расположенную неподалеку деревню, где снимался фильм про хоббитов. Все остались довольны, потому что, как говорил мудрец, от общения каждый получает то, чего ему недостает. Нам, стало быть, не хватало обстоятельного объяснения конкурентоспособности здешнего мяса и молока на мировом рынке. А всё остальное мы увидели, проехав страну сверху вниз до 46-ой параллели: леса и деревообрабатывающие предприятия, сады и линии по сбору и упаковке фруктов, виноградники и винодельни, громадные автономные морозильные траулеры, многотысячные стада оленей, гидро- и геотермальные электростанции. А еще Ивон рассказала, что Новая Зеландия добывает нефть, газ и уголь. И, правда, зачем ей золото?