Рассказы моей мамы. Глина

Сегодня, 18.11.16, рано утром, по пятому каналу смотрела программу «Момент Истины», где давал интервью бывший мэр Москвы Юрий Лужков. Вспоминая военные годы, он рассказал, как от голода ел глину. Корреспондент с сомнением переспросил: «Глину?»
Мы с Лужковым – одногодки. В моём мозгу мгновенно вспыхнула та же картина, как я её, милую, ела.
Город наш был небольшой, на крутом берегу Волги. Город был разделён пополам притоком Волги – речкой Камышинкой. Весной она разливалась, а летом её можно было перейти вброд. Мы, дети, ловили в ней головастиков подолом. Но главным удовольствием для нас был поиск Сладкой Глины.
Через Камышинку был деревянный мост, который становился для нас крышей от палящего солнца. А под ним этой Глины было - сколько хочешь!
Пусть к речке не близок, равен примерно сегодняшним двум остановкам автобуса. Да ещё надо было перейти железную дорогу. Шли ватагой по несколько человек. Если мы приходили к мосту, а там уже были дети, сосущие глину, то искали и находили «своё» место. И начинали копать. Снимали верхний слой песка на насыпи под мостом, затем выкапывали глину, которая была с песком. Её тоже в сторону. И уже глубже находили Нашу, Любимую, Плиточную, шоколадного цвета. Выкапывали её осторожно, чтобы пластинки были побольше и чистые. Даже сдували с них пыль, нюхали, предвкушая удовольствие. Не могу вспомнить её запах, но нам он нравился!
Чистую пластинку отправляли в рот и наступало блаженство!
Я пыталась вспомнить её вкус. Мне кажется, если её, пластинку, придавить к нёбу языком, а потом чмокнуть, то получается на вкус что-то сладковатое и приятное.
…Несколько раз вынешь её пальчиками изо рта, полюбуешься, как она начинает таять… И пластинка такая гладкая, блестящая, тающая, вкусная… И снова её в рот… Как леденец! (Шоколада мы тогда не знали вообще, даже слова такого.)
А руки снова работают, дальше ищем! Выкапывали ямки довольно глубокие, стоя в песчаной насыпи по колено в песке. Потом ладошками набивали Глиной карманы, и – в обратный путь.
Уходили на эту добычу мы втайне от мам. Пап у нас не было – война забрала.

Дома мама пыталась мне объяснить: нельзя её много есть, живот заболит. Попадёшь в больницу, сделают укол… (Но говорить, что совсем нельзя есть –  она не могла. Из еды ничего не было… И она так же голодала.)

Мы думали, что чисто умывались после глиняного лакомства, чтобы следов не оставалось.  Но следы находились, и мама снова спрашивала: «Опять глина?»

Однажды мы были, наверно, особенно грязные, и увидевшая нас какая-то старенькая бабушка перекрестила нас, а потом себя.

…Вспомнилась ещё одна сладость моего детства. Это «Макуха» - жмых или отжим после выработки подсолнечного масла. Он был спрессован в огромные плиты, типа сегодняшних плит ДСП, только толще.
Его привозили к нам на территорию элеватора в открытых вагонах. Элеватор стоял на самом высоком месте берега. К нему шла одна колея железной дороги. Внизу был погрузочный пункт. Там лежали брёвна, кучи песка, и много нужных народному хозяйству громоздких вещей. Работал один подъёмный кран. Он разгружал вагоны, и он же нагружал баржи. По территории ходил солдат с винтовкой, которого мы очень боялись. Территория была ограждена каменным забором, сделать в нём дырки было нельзя, зато было много лазов под ним, куда мы, дети, и протискивались.

Отломить от огромной плиты кусочек было невозможно. Мы, дети, крутились на площадке и ждали, когда начнёт работать подъёмный кран. Он выгружал из вагонов огромные пласты макухи, поднимая их на железных цепях, и сбрасывал в огромные кучи. От удара некоторые плиты ломались, от них откалывались куски, кусочки и крошки. Вот эти маленькие кусочки мы и собирали. Если их не было, собирали раскрошенную макуху из огромных куч сора и пыли, оставшихся после погрузки. Первым делом клали в рот, набивали карманы и вылезали обратно. Лазили с нами иногда и взрослые.

Нагруженные Макухой, мы шли купаться на Волгу, до самого вечера. И эта Макуха очень скрашивала наше несладкое детство.

Вечером ожидалась очередная трёпка от мамы, и ужин оладушками из картофельных очисток, от которых меня всегда тошнило. (Если удастся, пока мать не видит, найти запрятанную бутыль с подсолнечным маслом и тоненькими ручонками налить на сухой оладушек каплю – он легче пролезал в горло… Но я боялась это делать – вдруг не удержу бутыль и разолью его… Тогда мать, точно, прибила бы…)
Сейчас я понимаю, как горько было моей матери – она и боялась за меня, что от избытка сорной еды может случиться беда со здоровьем, и плакала в душе от жалости, так как сама жила впроголодь.
Летом ещё было хорошо. Самое вкусное – арбузы, дыни, чёрный паслён, помидоры, огурцы – всё с нашей бахчи. Если был ещё и хлеб – то всё ели с хлебом!
…Потом спокойный, сытый сон, без войны, который подарили нам не вернувшиеся с неё отцы….
Зимой, конечно, было совсем худо… Но мы выжили!
Сейчас я своей правнучке всегда напоминаю: еду нельзя выбрасывать, она достаётся нам трудом и С Трудом!