Всё не верилось!

               
Всё не верилось, что жизнь пройдёт. Прошла.
Промелькнула – не длиннее, чем реприза.
Виноград с красивым именем – шасла! –
свесил кисти над моим окном с карниза.

Путь лозы причудлив, словно путь судьбы.
Всё мне видятся, едва раздвину шторы:
то мелькают придорожные столбы,
то гудят высоковольтные опоры.

То базары, то вокзалы, то кино,
то стремимся в небеса, то в дебрях блудим,
и не нами это всё заведено,
и не нам на это жаловаться людям.

Время мчалось (словно спринтер!) иль ползло;
то ласкало, то казнило – было круто;
распознать я не всегда добро и зло
мог по жизни и, бывало, что их путал.

Что ж, попало так, как надо. Ничего.
Стал поэтом – вдохновенье душу лечит.
Я учился у форели ручьевой
плыть всегда против теченья штампов речи.

Я сюсюканьям и ахам – ярый враг,
чёткость мыслей мне дороже их крученья:
жизнь задумана прекрасно, но не так,
как нам хочется, идёт её теченье.

Литкрасивостей старался избегать,
в стан пророков, хоть и звали, - я не метил,
да спортивная моя лихая стать
погрузнела как-то, лишь сейчас заметил.

Всё не верилось, что жизнь пройдёт. Она
промелькнула  и качнулась лишь кулиса;
там, где видел кипарис я из окна,
встал высотный дом,  нет больше кипариса.

Только море, как шумело, так шумит,
еле плещется – я видел сам сегодня, –
а взорвётся – отдыхает динамит! –
всё крушит, и гул стоит, как в преисподней…