Кипяток

Он сидит, свесив ноги с постели, и слушает, как мерно и неистяжимо плещется секундная стрелка часов. С каждым отливом мутные волны затекают в углы, уползают в черноту извечно распахнутого шкафа, прячутся, словно змеи, в карманах пальто. Горячей тяжестью крепкого чая шумит в голове ночь, растекается на бледном лице неизбывной темнотой под глазами.
Мягко сползают со смятого покрывала голые ноги, скрипом и шорохом покрывается пол. В плотном облаке спрятавшихся на листах между чашек букв он выносит свое исписанное тело на воздух и прорывается сквозь него в покрывале каллиграфических узоров. Люди в метро - издерганные, сбитые, пустые и голые - с опаской сторонятся, щурятся исподлобья. В другом конце вагона обезображенный взглядом своим человек вставляет себе в глаза стекляшки, схваченные цепкой рукой с чьей-то тумбочки, утащенные из непроветренной спальни в наспех накинутом пальто - вставляет и моргает нечасто, блещет ими, словно ключом к двери, закрытой однажды с аккуратным приглушенным хлопком, к двери, которая для него всегда одинакова.
Он морщится, хмурится, трет глаза, смахивает с ресниц мешающиеся круги, треугольники, палки - слова. Ставит ноги на камень, железо, асфальт, пробивается через толпу к яркой вывеске, затертой и слившейся в сознании в равнодушное цветное пятно. 
Там, в уголке, среди свалявшейся в комья пыли, он натягивает свой тайно исписанный изнутри фартук и становится кем-то иным.
Пляшут буквы и выстраивают пирамиды и делают сальто, пока тонкое тело бегает с тарелкой в руке.
Других не разобрать - отражаются в их стекляшках углы и изгибы, расширяя свое поле до пределов пустоты, пока, наконец, пелена не расплывается перед мягким свечением призрака - вот Она дергается в обыденном танце, водит руками, открывает рот. Перед этим неумолимым светом расступаются четкие знаки, сыплются с кончиков подрагивающих пальцев Ей прямо в чашку, бьются, ударяясь о фарфоровое дно и истошно вопят о помощи. Или ему только слышится?
В несчастной попытке их ухватить, трясется рука и незаметно соединяет две кожи струей кипятка.
Ее кавалер черной бесчувственной глиной своих зрачков ударяется о столбы предложений, окружающие сгорбившегося над ним человека, и только редкие кирпичики падают в это болото - "и", "з", в", н", "т", "е".
Тучи заглатывают кем-то неубранные пятна разлившейся в небе воды и, как раздраженная, забытая всеми женщина, смахивают их вниз равнодушно и яростно. С секундным, неуловимым для сознательного ощущением, он ловит под ворот пальто холодную беглую каплю, затем по-актерски морщится, будто тонкая струйка вытекающих из затылка слипшихся замусоленных букв еще вовсе не заняла собой узкую ложбинку между гранью его зыбкого, ощутимого, тела и внешним миром.