Цирк

 - Мы точно не опоздаем? – потребовал ответа десятилетний сын, ерзая по затертому сидению троллейбуса.
 - Точно, - ответил Юрий Петрович без особой уверенности. "Рогатый" прочно встал в пробке, окруженный стаей надменных, самоуверенных иномарок. Мокрые от дождя средства передвижения как могли мешали друг другу и хищно сверкали багровыми фонарями.

    «Обложили, как волки оленя…» - огляделся Юрий Петрович сквозь окна полупустого троллейбуса. С моста, на котором так некстати запнулось движение, купол цирка был виден в деталях, несмотря на мелкую, сеющую с неба мряку. До представления оставалось двадцать минут.

                *     *     *

    Нельзя сказать, что Юрий Петрович был влюблен в цирк. Скорей – ему нравилась атмосфера. Будучи человеком средним, он любил посещать места, в которых чувствовал себя уверенно и комфортно.
 
    «Уверенность приходит с мастерством, а мастерство – с опытом», - сказал когда-то один человек, не уточнив, правда, по какому поводу. А может и вовсе без повода, но к Юрию Петровичу эта мудрость имела конкретное отношение.
 
    Поскольку по части цирка человек этот был мастер. А опыт пришел к нему еще в годы, когда он водил на программы повзрослевшую теперь  дочь. С тех пор ему точно было известно – куда садиться, чтобы все было видно, а до туалета – недалеко, когда купить вату, когда – лимонад. Знал он также, куда бежать, чтобы успеть «отхватить» бутерброд в буфете. Наконец, знал, где находится сам буфет, скрытый от глаз так искусно, что большинство зрителей и не догадывались о его существовании.

    И вот, с носовыми платками, салфетками, со всем своим опытом человек этот беспомощно застрял в пробке. В двух шагах от блестевшего под дождем, мокрого купола…

 - Ну, слава Богу! Теперь точно не опоздаем, - довольно выпрямился Юрий Петрович. Троллейбус вдруг бодро взял с места, уверенно отрываясь от зазевавшихся «хищников».

    Кто знает, радовался бы он, знай наперед о грядущих событиях… Но грядущее – на то и грядущее, чтобы быть скрытым от нас. Что, надо сказать, весьма милосердно.
   
                *     *     *

    В фойе они влетели с первыми аккордами марша. «Зачет», - похвалил себя Юрий Петрович, предъявив билеты старушке в форме цвета «бордо». Огни в зале погасли, и заслуженный работник культуры подсвечивала себе миниатюрным фонариком. Подмышкой другой руки она усмиряла расползающуюся то и дело кипу программок.

 - Программку не желаете? – поинтересовалась старушка, возвращая билеты.
 - Недорого, - едва улыбнулась она. – И в первом ряду посажу, - шепнула бабка... и подмигнула.

    А вот этого Юрий Петрович никак не любил. Как вполне состоявшийся обыватель, он не терпел перемен, а фраза «Дай мне подумать…» давно стала визитной карточкой взвешенного, серьезного человека.
 
    И сейчас у него не по-хорошему зазвенело в  обоих ушах, отчего он чуть было не подумал: «Да провались ты со своими  програм…» Но, как человек вежливый, позволил себе лишь: «Что же ты, бабушка, ко мне прицепилась?..»
 
    Додумать ему не дали. Судьба в ангельском облике дергала за рукав, заглядывала в глаза и шептала:

 - Ну пойдем в первый ряд…
 
    Устоять было невозможно. «В конце концов, - рассудил Юрий Петрович, - и в первом ряду люди живут…» После чего решительно двинулся навстречу провидению.

    Когда на арену грациозно выпорхнули танцовщицы, он, грешным делом, подумал, что быть в первых рядах не так уж и плохо. Затем, не так грациозно, по кругу побежали верблюды, и Юрий Петрович стал прикидывать, прочно ли держится на ногах эта туша и сколько в ней центнеров живого веса. «Интересно, - злорадно подумал он. - Кому больше обрадуются зрители – вывалившейся за манеж танцовщице, или рухнувшему через перегородку верблюду»? Шутка собственного сочинения ему понравилась, он понемногу стал привыкать к роли зрителя первого ряда.

    На самом деле, дети в цирк ходят «на клоунов». Если сынишке те нравились, после представления он говорил: «Хороший цирк, но клоунов мало». Если нет, что было редко, он просто молчал.

    Всех клоунов городской труппы, как и артистов, Юрий Петрович давно знал в лицо. И это были хорошие клоуны. Они честно доводили детей до икоты и вызывали покровительственные улыбки у взрослых. В этот раз что-то было не так: на манеже работали «местные», а никто не спешил веселить почтенную публику.  Хотя первое отделение явно подходило к концу. «А клоуны где»? – заподозрил неладное Юрий Петрович, свернув крышку бутылке с лимонадом.

    Тут свет в зале погас, под куполом воцарилась относительная тишина, сопровождаемая легким гулом и привычным поскрипыванием древних кресел. И это смолкло, когда вверху раздался громкий щелчок.

    Одновременно из мрака луч вырвал фигуру.

    Одежду существа составлял балахон с огромными пуговицами, бритую голову украшал красный гребень, нелепо колыхавшийся в такт движениям. «Что-то новенькое», - насторожился Юрий Петрович, машинально глотнув из бутылки. Затем существо подало голос, усиленный пристроенным ко рту микрофоном.

    Речь его была такой же странной, как и одежда: дикая смесь английского, русского, разбавленная, к тому же, петушиным кудахтаньем. Прислушавшись, Юрий Петрович с удивлением обнаружил – хоть смысл слов ему и не ясен, но что в целом хочет сказать этот субъект, понять можно.

    Чудовище неспешно спускалось к манежу, откровенно любуясь каменеющими в сидениях зрителями. «На нервах играет, гад», - догадался Петрович, приложившись к бутылке. «Как они пьют эту гадость? – пытался отвлечься он мыслями. - Вот в наше время - «Ситро», «Буратино»...

    Скрывая, что ему тоже не по себе, Петрович решил вести себя немного развязно, отчего с грохотом уронил на пол бутылку.

    В груди что-то сжалось. Тихо-тихо, стараясь не скрипнуть, он наклонился, нащупал бутыль и уложил ее на сидение сзади. Затем медленно выпрямил спину...

     Луч резанул по глазам. В ореоле возникла бритая голова, палец нацелился в грудь, голос на «тарабарском» велел подняться. «Влип», - мог бы подумать Юрий Петрович, но никаких мыслей на тот момент в голове его не возникло. Он покорно встал с кресла, сзади с грохотом свалилась подлая бутыль…

    Пытаясь хитрить, Юрий Петрович заозирался, намекая, что в зале есть намного достойнее... Потом попытался сесть в кресло…

    Но деспот остался неумолим. Юрий Петрович поплелся к барьеру, ощущая в ногах непривычную слабость.

 - Подсадная утка, - шепнул соседке мужчина с лицом цвета перезревшего помидора. – Но натурально играет.

    Юрий Петрович, конечно, этого не услышал. В ушах у него звенело, перед глазами плыли круги, и вообще, чувствовал он себя плохо.

    На ватных ногах, неспортивно вывалившись за барьер, избранник вышел на середину. Манеж вспыхнул вдруг ослепительным светом, зал грохнул аплодисментами, спина Петровича немедленно покрылась испариной. Дальнейшее происходило перед ним, как в тумане…

    Ловко играя вниманием жертвы, злодей подкрался сзади и напялил Петровичу сверху какую-то ерундовину. Хохоток, прокатившийся в зале, не добавил оптимизма несчастному. Мерзавец, меж тем,пожал ему руку и предложил поучаствовать в странном соревновании.
 
    Никогда еще порядочному отцу семейства не доводилось выполнять приседания, более унизительные и неприличные. Вдобавок, из него непонятным образом вывалилось яйцо. Петрович тупо смотрел на предмет, хлопая для чего-то себя по карманам. Ну не было у него никакого яйца… Он точно помнил.
 
    Подленько захихикав, злодей ловко схватил проклятую штуку и всучил жертве, деликатно прикрыв от зрителей. Разумеется, все всё увидели. Смех, прокатившийся по рядам, стал тому подтверждением.
 
    «На десерт» надлежало прокукарекать, как требовал того учитель-петух. Пересохшее горло Юрия Петровича родило такое… Что зал вдруг умолк, а лысый смекнул, что парня пора возвращать на место.

    Снова вывалившись за барьер, Юрий Петрович с ужасом обнаружил, что элементарно не видит. И совершенно не представляет, где теперь его место. Чья-то ладошка схватила руку, потом повела, как слепого, вдоль ряда. Сверху вдруг грохнули спасительным маршем, конферансье объявил долгожданный антракт.
 
                *     *     *

    Поняв, что на него свалилась известность, вновь испеченный «артист» поспешил укрыться в буфете. Там, за уютным столиком он успокаивался и приходил в себя, глядя, как сын уплетает сосиску (аппетитно жующие дети всегда действуют на родителей успокаивающе).
 
 - Пап, а ты был смешнее клоуна, - отпустил комплимент сынок, не сводя с папаши лукавого взгляда. Юрий Петрович лишь улыбался, да прихлебывал лимонад, с удивлением отмечая, что вкус у напитка не такой уж и мерзкий.

    С третьим звонком Юрий Петрович расслаблено восседал в своем кресле, справедливо считая, что вклад в искусство он уже сделал, и может теперь спокойно предаться отдыху. Хрустя кукурузой, они смеялись над проделками милых собачек и, затаив дыханье, следили за полетом воздушных гимнастов.

    Так, по-домашнему, могло все и кончиться… Если б не кое-что…

                *     *     *

     Верней – «кое-кто»… Теперь этот тип проявился в другом конце зала. Без гребня, но с той же гадкой ухмылкой на физиономии.
 
 - Готовься… Твой выход, - ткнул отца локтем внимательный сын.
 - Снаряд в одну воронку дважды не падает, - прошипел тот в ответ и услышал, как хрустнули на подлокотнике пальцы.

    «Спокойствие, только спокойствие», - приказал себе Юрий Петрович… И заволновался уже по-настоящему. «А не пересесть ли, от греха»? – родилась, наконец, в голове разумная мысль. «Пронесет…» - заглушила ее мещанская легкомысленность, толкая глухой организм к катастрофе.

- Опять?!! – поперхнулся кукурузой Юрий Петрович, когда перед ним вновь возникла башка мучителя. Очевидным стало - мерзавец твердо решил «профилонить» и нашел себе на манеже недурную замену.
 
    Переполненный возмущением, Юрий Петрович попробовал выпихнуть отпрыска. Тот с недетской силой вцепился в сидение, не желая себе лавров родителя. Клоун выждал какое-то время, философски разглядывая возню близких родственников, затем выдал три вполне русских слова: «Не-ет! Папа… Звезда».

    И снова он на манеже. Как голый в Доме культуры. Соскучились? Здрасьте!

    Надо сказать, что, хоть Юрий Петрович и спускался вниз по эволюционной лестнице, карьера его на арене уверенно двигалась в гору. Теперь ему доверили изображать четвероногих друзей человека.

     Чтобы выставить новичка поглупее, лысый разбойник опустился до примитивной уловки. Объяснив, в дурацкой манере, что от «стажера» требуется лишь повторение, хитрец ловко засеменил по ковру на «полусогнутых». «Не на таковских напал», - Петрович твердо решил вести на манеже свою игру. И прошелся, хоть и на «согнутых», но – весьма чинно, не уронив при этом ни капли достоинства. Публика отозвалась одобрительными аплодисментами.
 
    Тогда злодей опустился ниже и пошел мелким бесом, касаясь коленками пола. Молниеносно раскусив коварный маневр, Юрий Петрович покивал головой, мол – не обманешь, после окаменел лицом и выдал такие коленца, что зал взорвался аплодисментами. Публика была на его стороне. «Знай наших», - отвесил он поклон зрителям, стоя на коленях, как перед иконами.

     Ничего не осталось прохвосту, как пуститься «ва-банк». Подленько улыбаясь, он опустился на четвереньки, повилял, как собачка, "хвостом"... и пошел по манежу, дрыгая очередно то правой, то левой конечностью. Зал замер, как перед пенальти…

    То, что изобразил Юрий Петрович, описанию не поддавалось. Так же, как и то, что началось в зрительном зале…

    Дети икали. Мамаши спасали чада водой, однако, взглянув на арену, выдавали истеричное: «Га, га, га!..» После алчно хлестали из горла минералку, позабыв все приличия.
 
 - Не могу-у!!! - стонала женщина в лисьей шубе и утиралась съехавшим с головы париком.
 
    Мальчик в первом ряду тыкал в Петровича пальцем и дергал рукав гражданина с «помидорным» лицом. "Хочу такую собачку..." - ныл ребенок плаксиво. Гражданин отдувался, хрипел, сморкался, внутри у него что-то булькало. Чем все закончится, не ведал никто…

    Крупный успех впервые вошел в жизнь Юрия Петровича, и насладиться им он желал в полной мере. Стоя на четвереньках, с улыбкой собаки Баскервиллей, он впервые чувствовал себя на своем месте. Если бы утром ему сказали, что вечером он будет стоять на арене… На четвереньках и абсолютно счастливый… Петрович повертел бы у виска пальцем.

    А теперь большого труда стоило лысому вернуть звезду манежа на место. В зале азартно крикнули: «Бис!» В глазах у Петровича блеснули слезы…
   
 - Учись, пока я жив, - плюхнулся он на сидение. Мальчик молча пожал отцовскую руку.

                *     *     *

    В третий свой выход Юрий Петрович держался, как мастер жанра. Обнаглев в конце даже до реверанса, он сорвал шквал заслуженных аплодисментов, и долго еще стоял на арене с поднятыми руками.

    Уже не казался чудовищем клоун, а когда оркестр в последний раз грянул марш, сынишке едва удалось урезонить папашу, рвущегося на поклон вместе с артистами.

     Прощался зал с ними стоя. Ощутив себя частью веселого братства, Юрий Петрович едва не лишился ладоней, чествуя тех, кто помогал ему на манеже. В носу вдруг предательски защипало, он схватил сына за руку и быстро направился к выходу.

    У двери стояла та же старушка.

 - Не забывайте нас, - произнесла она молодым,удивительно приятным для слуха голосом. И подмигнула.
 
    Вечер выключил дождь, разлив вокруг мягкий свет фонарей. Подпрыгивая то на правой, то на левой ноге, мальчишка семенил, согревая ладошкой руку отца.

    «Как цирк?» – по привычке хотел спросить Юрий Петрович. Но почему-то раздумал и тоже пустился вприпрыжку, немного фальшиво насвистывая марш «Огни цирка».