Каким он был часть 2. 5. Этюды

 Жизнь - река. Нет, течение реки. Обстоятельства создают случаи, мы реагируем, принимаем или сопротивляемся, думаем, что принимаем решения, а жизнь идет своим чередом, и это стремление длится во времени. Как-то запутано, что ж... Мы что-то делали или игнорировали, а время расставляло по местам. Зачем говорить, что мы были не правы. Мы есть. Мы будем.
- Тим! Коньяк и кофе. Ночь без сна. Мы заболтались с папой.
- Я думал, что ты спишь. Когда есть возможность спать одному, я пользуюсь этим. Иногда я человек и просто устаю. Честно говоря, я первый раз был на даче без посторонних.
- Вероятно, запах всех изгнал... Ты лег отдельно, чтобы не подмочить репутацию в глазах отца.
- Ой, не смеши! Бывало, и по трое складывали в одну постель. Могли бы и вместе спать, но к завтраку выходить из разных комнат. Можно и с женой не спать, но выходить из одной комнаты. Просто этикет. Существующее положение вещей, как замужняя женщина рожает только от мужа. Кто и что понял или догадался, или подсмотрел, не имеет значения, если об этом не заявлять. И ты, и я все будем отрицать, зачем кого-то, чье-то мнение допускать в мысли?! Для этого существует духовник, литература, живопись. Общество принимает то, что мы показываем, а почему мы показываем конкретно это, уже наш творческий выбор. Заметила, как желтая пресса сейчас создает «сенсации». Столько грязи надуманной, чтобы прикрыть зловоние или дыру в паркете. Любопытствуйте, господа, вас накажет случай. Никого не волнует, что чувствует человек, допустим, когда его ругает начальник, важно то, как он отреагирует. Все игра, условности.
- Тим, а что имеет значение?
- Реализация скрытых побуждений. Чувства, которые мы испытываем наедине в пустой комнате. Только в уединении, ты вновь и вновь переживаешь, перечувствуешь испытанное, наслаждение продлевается, аккумулируется, наступает осознание умом, это и есть познание радостей, равно, как и горестей, кстати. Тебе нужно работать на результат, на реализацию, а быт нельзя разрушать, он и так в бывшем Союзе весьма нескладный.
- Я по звонку встретилась с каким-то дядькой в Моссовете, там же на подоконнике написала заявление с просьбой помочь-ускорить, бумажка получила ход аж через Верховный совет. Я уж и забыла об этом, и вдруг из жилотдела письмо о том, что принято распоряжение об отселении меня с сыном «без снятия с очереди». Если бы в народе знали законы, скольким разведенцам удалось бы не только сохранить лицо, но и без ущерба для психики завести новые семьи, детей народить. Вот кому это мешает?!
- Понимаю отца. Мне показалось, что он влюбился, но он ждал назначения в спокойную страну. И стишок, кстати, не самый лучший, тоже по звонку напечатали? Я очень удивился, у тебя же есть серьезные вещи.
- Есть. Но кто бы читал и зачем? Кто меня допустит к кормушке? Сам литконсультант за десять лет один раз тиснул четверостишие, а я его хорошо знаю по семинарам, там такая техника, стройность, гармония в венках сонетов, что зачитаешься. Сочетание формы и смысла просто идеальное.
- Все сейчас рушится, идеологическое давление на творчество закончится. Уже сейчас картины продать легче, выставку организовать проще. Допущен или не допущен - сам решаешь, что выставлять. Мне дышится легче, только краски, кисти, холст уже не знаю где купить? Благо батя привозит с запасом, а теперь для двоих старается.
- Да, для двоих. Мы общаемся по телефону. Не знаю, не знаю. Ступор какой-то во всем. Как автору чувствовать ценность творения, нужность? Если некому читать? Как художнику понять, что картина хороша, нужна? Какое настроение вызовет у зрителя и у какого зрителя?
- Слушай, это же просто. Вкус или есть, или его нет. Я или олух, или творец. Я ощущаю себя творцом, я самый жесткий критик для себя. Нас не пугает полное одиночество, нам есть чем заниматься. Нам не хватает времени и пространства, тяготят заботы о хлебе насущном и уже начинают раздражать. Избыток желаний выплескивается на портреты, с которых ты смотришь на меня. Да, я знаю, что их скорее всего вешают не в гостиной, а в спальне с нелюбимой женой. Но не могу расстаться с тобой, веришь?
- Я не тебе верю, а в твое предназначение. Мне достаточно, что я читаю тебе с горячего листа, остальное в стол, совершенно некоммерческая лирика. Я дилетант, а ты профи. И знаешь, столько личного вкрадывается в строки, что я стыжусь делиться этим дома. Столько дел, событий, новостей. Невыносимо, уложив сына, с чашкой чая глазеть в окно, не перекинуться словом, не позвонить. Люблю уединение, но не одиночество. Быт, конечно, отвлекает от грустных мыслей о несбыточном, но что-то неладно в этом миропорядке. Цельности нет. Рассеянность, разбросанность, разрозненность, разбитость…
- Интенсивная светская жизнь утомляет, Аля, поверь. Твое всеобъемлющее понимание создает очень комфортную атмосферу, к сожалению, для всех. А тебе, надо полагать, так было комфортно только с моим отцом, хотя он из другого теста, из мира вещей, связей, взаимных услуг. Это удобно, полезно, правильно, разумно, но это еще не все, что нужно нам. Нам это тоже, конечно, нужно, все мы люди живые. Но нам удобно стоять на этом, чтобы дотянуться до звезд. Но и без этого всегда были и есть люди, устремленные к необъяснимому. Тебе станет страшно, когда ты поймешь, как нас мало, нас - белых ворон. Я понял, почему он настоял, чтобы я съехался бабушкой моей!
Тимей рассмеялся до слез. Алиса отстранилась от мольберта, ждала.
- Мудро, чтобы мы с тобой не наделали глупостей. В нашем доме слово художник — ругательное. Я его вычислил. Он все просчитал, разведчик, однако. Не хотел, чтобы ты мучилась со мной. Творческая пассионарность! Грамотно. А я не заблуждался, чувствуя, что ты больше, чем просто радость моя. Душа моя! Мое продолжение, рука, кисть, сердце, воздух. Держи, держи кисть, все-таки акварелью работаешь, Аля!
- Что это, Тим? Земля дрожит.
- Танки! Танки, Аля! Я к машине, фотик возьму, а ты… Ты не зевай, все растекается, промокни, а то раскиснет бумага, много желтого взяла.
- Дело же к осени, все желтеет…