ч. 3, гл. 5. Над Канадой небо синее...

ПОСЛЕДНИЙ ШЛАГ ВОСЬМЁРКИ

       Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ

       Глава 5. Над Канадой небо синее…

       Кстати, о морской воде. Вчера к обеду Виктор, учитывая ограниченные (и непонятно куда исчезающие) запасы пресной воды, поставил эксперимент: сварил на второе макароны в забортной воде – вот, мол, и солить не надо! Я не стал есть, потому что болела голова – поковырялся ложкой в борще и упал в свою люлю. Остальные же члены экипажа имеют о блюде мнения весьма разноречивые, и прежде всего сам Виктор, которому зело не понравилось. Ещё бы, в морской воде не столько натриевые соли, сколько магниевые, йодистые и всякие другие, почему она не просто солёная, а горько-солёная. Другое дело, если брать воду около льдов. И ещё: интересно, что при варке в морской воде мидий и крабов эта горечь почему-то совершенно не чувствуется – наверно, это касается только морепродуктов, к которым макароны не относятся. Вот и тема для Витькиной дипломной работы, а там глядишь – и будущей диссертации.
       К обеду ветерок усилился, сзади повалили всё увеличивающиеся ветровые волны. Яхта шла «на бабочке», а к шести вечера GPS показал скорость под девять узлов. Курс – мимо бухты Веллингтон прямо на вход в Кэмбридж-Бэй. Как и положено на попутных курсах, яхту сильно качает и пинает с борат на борт. Планировали не спеша дотопать до места к утру – ан нет, придётся маневрировать в незнакомой узкости и швартоваться в условиях ограниченной видимости, плюс сильный ветер (прогноз чего-то заврался, и вместо обещанного закисона всё дует и дует. Ну, это с ним иногда бывает).

       Так оно и получилось. Подходить к бухте и ложиться на входные створы начали за час до полуночи. Небо тёмное, ни звёздочки, ветер под шесть баллов. Идём под гротом и бизанью, сперва на попутных, потом начали потихоньку приводиться по мере прохождения очередного створа. Хорошо виден весь посёлок, залитый огнями, красные аэронавигационные огни аэродрома и антенн, а ещё два мощных синих проблесковых огня, вертикально установленных на невидимой высокой радиомачте. Где пирс, к которому можно хоть временно пристать – никто из нас понятия не имеет. К тому же это оказался тот невообразимый случай, когда на русской карте канадский рейд указан со всеми положенными навигационными ориентирами, а на родной канадской, которую дали в Тактояктуке, почти пусто. Хотите – верьте, хотите – нет.
       Подкрадываемся на дизеле, убрав паруса примерно за полтора кабельтова до берега, и радостно воем, нащупав фарой-искателем любимую крошку «Келли Оваюак», уткнувшуюся носом в свои три баржи. Баржи, кажется, стоят возле какого-то пирса, но ничего не видно (пока), будем посмотреть, когда рассветёт.
       Моросит колючий дождик, немного зябко. Видно, как на левый шкафут «Келли» выходит тёмная фигура и, кажется, собирается без вопросов принять у нас швартовы. Ба, да это ж Франклин! Он степенно басит своё «Хай!», перекрывая стук дизеля, и ещё через пять минут мы уже стоим лагом у левого борта буксира.
       К Франклину выходит также Грэм. Мы здороваемся, как старые друзья – а так оно, пожалуй, и есть, потому что моряк моряка понимает почти с полуслова, и у него не стоит вопрос, помогать или нет. Стоят два других вопроса: чем именно помогать и сколько есть в запасе времени, чтобы спрыснуть это дело.
       Но это всё утром. А пока мы быстренько «отмечаем» приход, не забыв поднять стопки и за дам бухты Кэмбридж-Бэй. И да не обидятся женщины, которые ждут дома. Мы пьём в первую очередь за них, скрывая за наспех сляпанной весёлой матросской вульгарностью те самые чувства, которые и дают моряку силы дойти до родного берега.
       Мы почти ровно на середине ледового пути…

       Поиски гипотетического Северо-западного прохода из Атлантического океана в Тихий не давали людям покоя с тех самых пор, когда была открыта Америка. Европе до зарезу хотелось волшебных китайских богатств, за которыми приходилось плыть либо огибая Африку, либо вокруг коварного мыса Горн. Оба пути были долгими и опасными, почему и не утихала битва за открытие нового пути на Восток через Запад. Панамского канала, разумеется, ещё не было.
       Северная часть американского континента была изучена куда более слабо, чем южная, в силу природных особенностей климата, а главное – тяжёлых льдов, покрывающих моря большую часть года. Карта Арктического Канадского архипелага пестрит именами тех, кто своими жизнями и сединой стирал на ней белые пятна. Джеймс Кук, Фредерик Бичи, Уильям Парри, Джон и Джеймс Россы, Джон Франклин, Роберт Мак-Клур, Уильям Баффин, Фрэнсис Мак-Клинток… многие исследователи остались в Арктике навсегда. Пытаясь пройти их путями, даже сейчас, в XXI веке, приходится сталкиваться с определёнными трудностями, а ведь они шли неведомо куда, без генераторов и дизелей, без GPS и ледовой авиаразведки, зимовали у холодных островов по четыре года подряд, и всё равно не гнулись. Железные люди.
       Первым Северо-западный проход насквозь прошёл знаменитый Руаль Амундсен в 1903-1906 году на парусно-моторной шхуне «Йоа». Третий путь в Китай и Индию был, наконец, открыт. Но практического значения он так и не получил, потому что, во-первых, он оказался не намного короче, чем через мыс Горн; во-вторых, прокопали Панамский канал; в-третьих, сильно развилась транспортная авиация; ну и, в-четвёртых, плавание через Северо-западный проход до сих пор является делом сложным, а порой (как, например, в это лето 2002 года) и просто морокой, несмотря на современные средства навигации и точную ледовую разведку.
       Яхтой, первой сумевшей одолеть эти льды и проливы, стал шлюп «Уилливо», а капитаном на ней был бельгиец Уилли де Роос. Это было в 1977 году. Всего Северо-западным проходом в обоих направлениях на данный момент прошло девяносто девять судов (включая ледоколы), из них четырнадцать – парусники (считая от Амундсена). Русские под парусом (да и вообще) здесь впервые. «Апостол» должен стать первой российской яхтой, преодолевшей этот путь, а если Арведу Фуксу не повезёт, то и первой, обошедшей периметр Северного Ледовитого океана. А так – мы ровно сотые в общем числе и шестнадцатые в списке парусников. Почему шестнадцатые, если до нас прошло четырнадцать, и откуда список? Пока не скажу, потому что неинтересно будет.

       Вернёмся в Кэмбридж-Бэй, где скупое северное солнце осветило городок и пирс, где у борта незабвенной и любимой «Келли Оваюак» стоит сонный «Апостол Андрей».
       Наша «плавучая душевая» проснулась куда раньше нас. У канадских моряков рабочий день начинается в шесть, а то и в пять, в зависимости от плана предстоящих мероприятий. Мы уже знали от Франклина, что сегодня в полночь «Келли» должна будет уйти на мыс Леди Франклин и затем на Так, но сильно в этом сомневались, помня звонкое тепло предыдущей встречи.
       Первым на борт яхты, как и в тот раз, пришёл поляк-канадец Миша-Майкл. Его по понятным причинам тянет к братьям-славянам. Миша двадцать один год назад покинул родную Польшу, ещё до того, как там начались коллизии, связанные с «Солидарностью». Канаду Миша справедливо считает своей второй родиной, но всё же порой сильно тоскует. Как и все члены экипажа, Миша работает на «Келли» в летнюю навигацию (с середины июня по октябрь), и только. Остальное время он занят отдыхом, хобби – словом, самим собой, поскольку заработанных денег хватает с избытком. Встреча Миши и Литау вылилась в радостный диалог, и Миша, как и подобает брату-славянину, первым делом спросил, какие у нас трудности. Трудностей у нас особых не было, разве что пополнить запасы топлива и пресной воды, что с Мишиной помощью было сделано ещё до обеда.
       Экипаж «Келли» трудился вовсю: рядом стояли всё те же три баржи, наполовину загруженные контейнерами, какими-то бульдозерами и прочим хозяйством. Раймонд и Найджел вкалывали, как рабы на плантации, но находили время забежать к нам и немножко поболтать, когда в работе был вынужденный перерыв.
       Мы с Витькой предложили ребятам себя в помощь: а что, раньше закончим – раньше за стол сядем...
       – Не, не, – замотал головой Рэй. – Видишь, вон там двое стоят?
       – Ну, вижу, – кивнул я.
       На берегу действительно стояли два «оранжевых комбинезона» и что-то старательно помечали в блокнотиках.
       – Тред-юнион, – терпеливо объяснил Рэй. – Всё на карандаш берут.
       В Северной Канаде запрещено работать тем, кто не является гражданами Канады. И профсоюз зорко следит, чтобы канадский КЗОТ свято выполнялся.
       Заливать топливо Мише помогал импозантный дядя Гэри, или Гэри Уайт. Он живёт на берегах Онтарио, как в старом фильме про индейцев. Ему шестьдесят пять лет, это его последний месяц, связанный с профессией моряка, а морячить Гэри начал ещё в 1952 году. Ходил на больших судах, чего только не возил по морям и океанам, за плечами две кругосветки. Был и в России (точнее, ещё в СССР), где у Гэри случились какие-то сложности во взаимоотношениях с КГБ. Через две недели дядя Гэри уйдёт на заслуженную пенсию. На вопрос, что он теперь будет делать, дядя Гэри рассмеялся и заорал своим хриплым просолённым голосом: «Пить виски, ловить рыбу и заниматься сексом!» И захохотал, как Джон Сильвер. Угощая меня канадской сигаретой (а я ему предложил наш «Пётр I»), дядя Гэри показал нарисованные на пачке чёрные гнилые зубы – мол, Минздрав Канады предупреждает, и сказал: «Смотри, такие же будут». Пришлось похвастать своими искусственными – мол, не грозит, ха-ха. «Мне тоже не грозит», – весело заржал дядя Гэри и предъявил на свет Божий вставные челюсти – и верхнюю, и нижнюю, смешно при этом причмокнув. Повод выпить настойчиво витал в воздухе.

       После блаженства в тёплом душе на «Келли» Николай отправил меня, Виктора и Анатолия на разведку в городок.
       Всё очень похоже на Тактояктук – те же домики на сваях, те же пикапы и джипы, те же моторные лодки и снегоходы. Очень много сломанных транспортных средств, за негодностью валяющихся тут и там, причём, по нашим наблюдениям, из четырёх-пяти битых можно легко собрать одно действующее.
       Обойдя огромные серебристые цистерны с лесенками, мы вышли на главную улицу. Конечно же, никакого асфальта, но движение куда оживлённей, чем в Таке. Перекрёстки регулируются очень просто: на каждом с четырёх сторон стоят красные восьмиугольные знаки «стоп», все водители им внимательно и аккуратно следуют, не нарушают. На одном из перекрёстков в огромном джипе «шевроле» дремал румяный шериф в кепке, с пятью подбородками и со звездой на груди. Всё правильно: шериф спит – служба идёт. При нашем приближении шестое чувство пробудило его, и он сказал из-за опущенного стекла традиционное «хай!»
       Таким же «хай» нас остановила некая миссис лет тридцати, которую заинтересовало, кто мы и откуда. После недолгих разъяснений я спросил её насчёт двух француженок, которые где-то здесь должны быть со своей яхтой. Оказалось, что француженки действительно оставляли яхту здесь на зимовку – у них были серьёзные проблемы с дизелем и танками пресной воды – а полторы недели назад ушли дальше на восток по Северо-западному проходу. Да, это мама и дочка, и ещё чёрный кот, все трое – опытные яхтсмены. Например, мама уже пять раз пересекала Атлантику и трижды – Тихий океан. Так что ещё неизвестно, кто кому может оказать посильную помощь…
       В Кэмбридж-Бэй оказалось два мини-маркета и рыбный склад, на котором можно купить свежую и копчёную рыбку. Кстати, пока мы гуляли по городку, Литау вместе с Гэри смотались на этот склад, и дядя Гэри затарил нас вкусной местной рыбой, которая называется «арктическая чара» – что-то сильно напоминающее большую серебристую форель с нежным розовым мясом и досадным обилием костей.
       Посреди посёлка мы обнаружили шикарное современное здание, напоминающее слегка наклонённую летающую тарелку. Это оказалась местная высшая школа, которую несколько позже удалось посетить. Неподалёку же оказался банк, почта, управление образования, мэрия, несколько маленьких отелей и пара домиков детского «арктического колледжа». Правительственные здания вычислить легче лёгкого – возле них всегда торчат три флагштока с развевающимися флагами: канадский и ещё два, характеризующие данный район с точки зрения административного деления. Всё ухожено, чистенько и аккуратненько, даже по сравнению с Тактояктуком. С тоской вдруг вспомнились и убожество командорского райцентра Никольского, и чукотский порт Провидения – свалка всех времён и народов. «Ворота в Арктику»… Ну почему они могут жить, как люди, а мы нет?! Может, не хотим? Или нам не дают? А кто не даёт? Ну-ка, фамилии сюда! Список на стол!
       В мини-маркете, в отличие от Така, имеется специальный отдел сувениров, уставленный местными поделками из камня, от простеньких и топорных до (на мой взгляд) просто великолепных. Цены кусаются. Наиболее типичны маленькие фигурки «инукшук», копии больших, являющихся общим выражением эскимосской архитектуры и скульптуры. Фигуры эти во множестве ставятся инуитами в тундре и на холмах, сложены они из плоских камней и изображают различных людей – мужчин, женщин и детей. Вид фигуры и очередность укладки камней говорит инуиту о многом – это разновидность способа передачи самой разнообразной информации, а кроме того, это ещё и предмет почитания, поскольку изображает настоящего человека, каковым, несомненно, является каждый инуит. Интересно, что здесь совершенно не пахнет идолопоклонством, и христианские миссионеры изначально против инукшук ничего не имели. Кроме того, инукшук имеют и чисто практическое значение – ими обозначают границы территорий, а ещё их ставят на путях миграций карибу. Увидев такое каменное человекоподобное чучело, олени пугаются и бегут в нужном направлении, где их уже ждут охотники. Также из сувениров запомнились каменная волна с выпрыгивающей из неё каменной же белухой и кит-нарвал из зелёного камня. Бивень у нарвала белый, а волны иссиня-чёрные. И знаменитые эскимосские кухонные ножи «улу» в виде полумесяца, больше похожие на наконечник турецкого ятагана, с какими хочешь рукоятками – каменными, деревянными и даже (не поверите) пластиковыми.
       Я не до конца разобрался в тонкостях административного деления, но Кэмбридж-Бэй – это как-то одновременно и NWT, и провинция Нунавут (?). Для нас разница выразилась в ценах на бокалы для пива: бокал с надписью «Нунавут» почему-то стоит ровно вчетверо больше.
       Очень много детей – и белых, и эскимосов. Дети ничем не отличаются от других детей в мире: такие же чумазые и озорные. Общаться с ними сложно, они учат сразу три языка (английский, французский и сиглит), поэтому во рту у них каша. С возрастом это несколько проходит, если судить по нашему общению со взрослыми эскимосами, но далеко не бесследно. Акцент и отсутствие грамматики очень чувствуются.
       Очень популярный вид транспорта – квадроцикл (реже – трицикл), на которых носятся все от мала до велика. Не редкость, скажем, такой кадр: проносится симпатичная белая девчонка с развевающимися рыжими волосами, в джинсах и куртке, а навстречу ей катит эскимосская бабуля в ЭНО (эскимосской национальной одежде), у которой один внук впереди на бензобаке, а второй за спиной в специальной котомке. На переднем багажнике – пакеты с покупками. Маленькие инуиты старательно ковыряют в носу и вообще являют собой воплощение степенности и солидности. На одном из квадроциклов спереди перед рулём приделаны огромные рога карибу – очень красиво и оригинально, но куда смотрит местная автоинспекция?

       Курить в Канаде можно только с двадцати лет, и с этим тут довольно строго, хотя детишки порой и норовят попытаться стрельнуть сигаретку; а ещё здесь, в Кэмбридж-Бэй, также сухой закон. Ни тебе водки, ни виски, ни даже пива. От слова «вообще». Правительство заботится о физическом и нравственном здоровье эскимосов (а вот нашему наши чукчи и алеуты до лампочки). Изображать абстинентов вынуждены и приезжие, но… Втихаря народ всё равно пьет. Ну, бледнолицый, естественно, народ. По большому секрету нам сказали, что самогон купить очень несложно и недорого – всего-то триста канадских долларов за литр (или двести семьдесят американских).

       С нами знакомится солидная «бледнолицая» мэм в очках с десятилетней дочкой-метиской. Мэм зовут Шэрин, дочку – Энни. Шэрин работает в департаменте образования, который заодно курирует все вопросы, так или иначе связанные с культурой и своеобразием края. Девиз департамента – «учитель не учит, а только показывает, как надо учиться». Таких лозунгов чёрным маркером прямо на стёклах их офиса написано штук семь, они отличаются формулировкой, но смысл у них один. И ещё: «Когда ты говоришь, что чего-то там не можешь, ты просто ограничиваешь своё всемогущество». Это уже Ричард Бах.
       Шэрин удивляется русским, а она много знает о России из книг, и отвешивает изящный комплимент моему английскому. Я аж покраснел. Мысленно благодарю ненавистную Галину Владимировну Казакову, которая ещё в пятом классе пыталась вдолбить в меня правильный прононс, но преуспела не до конца. Эх, мне бы ещё словарный запас…
       Старательно формируя предложение, вымучиваю ответный комплимент, поскольку с её стороны это явный аванс: её-то английский – и впрямь просто Оксфорд. Шэрин смеётся: «Да, именно Оксфорд» и хвастает, что также знает французский, а маленькая Энни – ещё и эскимосский. Ну да, всё правильно, в Канаде два официальных государственных языка плюс свой для жителей Севера… Приглашает посетить офис (подумалось: отлично, и посетим, а заодно и электронную почту через вас отправим). До свиданья! Завтра увидимся!

       Возвращаемся на яхту. Анатолий выбирает себе место на берегу и садится рисовать очередной графический шедевр. У него их уже целый альбом, который вызывает у канадцев неподдельный интерес, и его уже перексерили на «Келли».
       На пирсе кипит работа. Раймонд и Найджел вкалывают вовсю, и края не видно.
       После обеда снова иду в посёлок, на этот раз с Виктором и Аркадием. Пройти мимо красивого здания высшей школы не получается. Заходим, и сразу видим международный телефон с щелью для пластиковых карт и дыркой для компьютера (ого!). Хочешь Интернет – плиз! Телефон с радостью проглатывает «мастеркард» Аркадия, и вот он уже болтает с супругой… после чего мы решаем прогуляться по школе.
       Прежде всего, нужно разуться: как и в любом местном офисе, по школе ходят только босиком – и далее следовать в носках. Нас никто не сопровождает: раз люди пришли и идут, значит, им так надо. Направо – Интернет-класс и библиотека, налево – учебные помещения, учительская, кабинеты. Прямо – огромная застеклённая стена в спортзал, где куча детей самого разного возраста обстреливает баскетбольные щиты. Вдоль стены – персональные шкафчики для учеников, точно такие мы сто раз видели в американских фильмах типа «Горячая жевательная резинка» или «Баффи», но ни разу в наших школах. На каждом углу стоят столики с компьютерами: хочешь поюзать – садись и юзай. И нормальные, и «макинтоши». Школьники мало обращают на нас внимания, никто не задаёт никаких вопросов, разве что поглядывают и улыбаются, щебечут о своём. Красиво оформленный деревянный стеллаж кратко повествует об успехах школы: вот блестят ярко-жёлтые таблички с выгравированными на них именами золотых медалистов, лауреатов конкурсов, победителей олимпиад и так далее. Лежат пачки буклетов, рассказывающих о жизни школы. В обмен на их буклеты мы кладём несколько наших, снабдив дарственной надписью. Этого никто даже не замечает – ну и ладно. Потом когда-нибудь наткнутся и почитают.

       Когда канадские моряки закончат работать, в конце-то концов?
       Удивительно прозрачная вода в бухте Кэмбридж-Бэй. Двенадцать футов – почти четыре метра – и всё равно отчётливо видно чистое дно, как через сине-зеленоватое стекло. «Даже рыбу видать», – гордо говорит дядя Гэри, а Найджел просто тащит спиннинг и предлагает нам попробовать свои силы в ловле местных чудес ихтиологии. Я – пас. Рыбу ловить не люблю лет с двадцати пяти, так же, как и охотиться. Вот как отсекло, и всё. Стрелять по бутылкам – другое дело, и в этом я преуспел, а зверюшек жалко. Зверюшки ж не люди, их не за что. Виктор через каких-то пять минут вытаскивает средних размеров бычка с угрожающе разинутой пастью. Бычок имеет унылый серо-зелёный цвет, и потому в уху не пойдёт. Коэффициент его съедобности неизвестен, так что его место обратно в бухте. Хвалёная арктическая чара цеплять за блесну не хочет, так что остаёмся без ухи, но всё равно вечер хороший. За это время «Келли» дважды отходила и маневрировала, манипулируя баржами, и всё это время «Апостол» стоял лагом, правда, уже к её правому борту.
       Капитан вовсю общается с Мишей и ждёт, когда на яхту приедет мистер Питер. Питер Семотюк – местный радиолюбитель, неровно дышащий к яхтам. В 1988 году он прошёл Северо-западный проход в составе экипажа яхты «Бельведер». Питер рекомендован Николаю одним из руководителей нью-йоркского Крейсерского яхт-клуба Ньюболом Смитом как человек, способный оказать «Апостолу» определённую помощь во время стоянки в Кэмбридж-Бэй. Явно украинское звучание фамилии Питера веселит нас – ну кругом братья-славяне. Сперва Рэй с Мишей, теперь вот Петя…
       Петя объявился и заполнил собой всю кают-компанию. Густые брови Брежнева против Петькиных просто отдыхают. Питеру лет пятьдесят с копейками (пардон, с центами), и во время диалога было много интересных тем. Он пообещал просветить нас насчёт ледовой обстановки в регионе и тенденций её изменения, а также пообещал посодействовать в отправке электронной почты. На этом с ним попрощались до завтра.

       Часов в одиннадцать вечера, когда уже начало темнеть, палубная команда «Келли» закончила крепление грузов на баржах, проработав почти без передыху шестнадцать часов. С двумя бутылками «Вилючинской» мы с Виктором и доктором отправились на буксир с целью устроить небольшую вечеринку, тем более что капитан Гибсон, подумав хорошенько, перенёс выход на утро. Кто знает, когда мы свидимся ещё раз, если свидимся вообще.
       «Дипломатический приём на высшем уровне» проходил сперва на «Апостоле», а потом в каюте Миши, где сидели оба капитана и сам Миша. Также общение шло параллельно в каюте второго помощника, где уместились все остальные. Затем бомонд плавно переместился в кают-компанию «Келли», где состоялись вечерние посиделки. Техническую безопасность обеспечивал Франклин, который вместе с Грэмом одновременно изображал вахту. Раймонд болтал и жестикулировал, не переставая, а я поражался – ведь человек вкалывал шестнадцать часов кряду… Найджел трепался с Виктором. Когда «Апостол» пришёл в Так, Виктор знал по-английски только слово «beer». На следующий день, благодаря стараниям Найджела, он уже легко мог сказать «Меня зовут Виктор» и ещё одну непечатную фразу. Сегодня же их диалог был похож на звонкий горный ручей – льётся себе и льётся.
       Несмотря на шутливые и оптимистичные тона разговора, в воздухе ощутимо витала грусть предстоящего расставания, поэтому я сходил на яхту за гитарой. Пели на английском и на русском, правда, приходилось предварять песни сбивчивым и корявым переводом. Под конец спели «Friends will be friends», причём никто не помнил слов, но вполне хватало этой главной строчки, а все остальное было «ла-ла-ла».
       Пришёл капитан Гибсон, немного посидел, хлопнул мизерную стопочку, поулыбался и отправился спать, напомнив, что в пять утра подъём и съёмка со швартовов. Мы с Виктором переглянулись – ну-ну. Потом появился Миша, который уже обчистил кают-компанию своего буксира и завалил «Апостол» яблоками, персиками и виноградом. Часа в четыре ночи разошлись по кораблям, выжатые, как патиссоны, кроме Раймонда, который уверял, что может вообще не ложиться. Мы всё же уговорили его, напомнив, что ему завтра в море, и неважно, что две бутылки на такую ораву – просто курам на смех.
       Утром часов в восемь «Келли» заурчала машинами, и из-под её кормы повалили буруны. Мы позавтракали и приготовились отвязываться, а пока прощались с канадцами на правом борту буксира. Настроение было великолепным, мы восхищались их душевной добротой и гостеприимностью, они тоже говорили много хороших слов. Слегка защипало в носу, но нечего распускать сопли, прощаясь. Мы все живём на одной планете, и потому не прощаемся вообще. Мы просто расстаёмся ненадолго, расстаёмся только для того, чтобы порадоваться новой встрече. А она вполне реальна, если очень захотеть… ведь верно?
       Мы поднялись на мостик и пожелали капитану Гибсону доброго моря. Он подарил нам обаятельную улыбку комиссара Лассарда из «Полицейской академии» и, в свою очередь, пожелал нам скорейшего возвращения домой и редких льдов.
       Последнее пожелание было особенно актуальным, потому что в эту навигацию льды изрядно попортили нервы всем в северной Канаде, скорректировав летние планы не в лучшую сторону. Например, Миша рассказывал, что обычно за лето «Келли» делает шесть-семь рейсов, в этот же раз вряд ли будет четыре. Льдов много, как никогда. Обычно «Келли» идёт, как и «Апостол», отыскивая проходы во льдах; пределом для неё является шестибалльный лёд. И старается прижиматься к берегу. Но при ухудшении обстановки капитану Гибсону предписано оставаться в порту и ждать улучшений, на рожон не лезть.
       Что же касается нас, то нам нужно спешить. Нам необходимо быть в проливе Принс-Риджент в первую неделю сентября. Все источники твердят, что благоприятная для плавания обстановка там держится только эту неделю, затем начинает вставать молодой лёд. Три года подряд было всё нормально, но в это лето… «В это лето пришла русская яхта, причём именно «Апостол», только и всего», – разъясняет Аркадий. Общий хохот.
       Мы обмениваемся адресами. Гэри приглашает половить рыбку в Онтарио, Раймонд – покататься с гор в Британской Колумбии. Я приглашаю их в гости на Камчатку. Раймонд говорит: «А у вас действительно самое вкусное в мире пиво? Тогда почему бы и нет». Все смеются, обнимаются.
       Мы отдаём швартовы и отваливаем от «Келли». Примерно с час мы барражируем в трёх-четырёх кабельтовах к весту от пирса, пока «Келли Оваюак» выстраивает свой караван из трёх барж. Затем она закладывает крутую циркуляцию, заводит буксир на первую баржу и берёт курс на выход из бухты. С её борта три тёмные фигурки машут руками, слышен протяжный гудок, а из труб вырывается два больших клуба бело-серого дыма. Это старший механик Миша по-своему говорит нам «пока!». Мы тоже машем руками, и вскоре «Келли» ложится на первый выходной створ, исчезая за мысом. «Апостол» швартуется к пустому пирсу.

       Теперь нам нужно немного пополнить запасы продовольствия и отправить электронную почту. Питер в назначенное время не появился, а потому мы отправились решать эти вопросы самостоятельно. Я заранее собрал текстовые файлы с письмами и фотографии на отправку: так же, как и в Таке, глупо ожидать на местных компьютерах наличия русифицированной клавиатуры. Надо попробовать послать их с помощью Шэрин из департамента образования.
       Шэрин пришлось ждать сорок пять минут, но зато она с радостью согласилась помочь и предоставила компьютер. Я быстренько составил сообщения, пристегнул к ним письма и фотографии, а вот с отправкой случилась заминка. Оказывается, у них этот компьютер единственный в офисе, подключённый к Интернету, а пароль электромыльного аккаунта знает только некто Стивен, который в данный момент находится в полутора тысячах километров отсюда. Попытка отправить почту через службу HotMail.com затянулась из-за процедуры регистрации и настроек почтового ящика, а тут у офиса подошёл к концу рабочий день, и меня оттуда вежливо попросили.
       Как Джек-Чёрная-Пуля, я понёсся в высшую школу. Там тоже уже было закрыто, но удача улыбнулась: через стеклянную дверь я заметил пожилого инуита-уборщика, знаками попросил открыть, а потом сформулировал свою просьбу. Он улыбнулся, пригласил меня разуться и провёл в учительскую, где сидел директор.
       Директором оказался на удивление молодой темнокожий парень с красивым умным лицом и розовыми ладонями. Он согласился, что положение у нас непростое, и провёл к первому же компьютеру, подключённому к Сети. С ужасом я увидел, что это «макинтош», с которым я не то что никогда не работал – даже не видел ближе трёх метров.
       Директор быстро вышел на всё тот же HotMail, залез там в свой собственный почтовый ящик, пригласил меня за клавиатуру и деликатно вышел, сказав, чтобы я позвал его, если что-то не будет получаться. Пришлось класть ладонь на непривычную однокнопочную мышь и искать истину методом тыка. Однако минут через двадцать, изрядно попотев, я смог прийти к нему в кабинет и доложить, что, мол, всё, победа, большое спасибо. Минут десять мы ещё поболтали о Канаде и о России, я подарил ему наш буклетик и на том попрощался.
       Вернувшись на яхту, я узнал, что приезжал Питер, привёз свежие ледовые карты и ледовый прогноз, извинился за необязательность (какие-то трудности на работе возникли), помог привезти из магазина продовольствие и сказал, что будет около шести. Прождав его до половины седьмого, Литау не выдержал и дал команду сниматься со швартовов.