Воскресное утро

Максим ехал по коридору на своем новеньком трехколесном велосипеде. Держась рученьками за руль, он усиленно крутил педали. Глаза мальчишки горели от восторга, и в не очень хорошем освещении общежития трудно было различить их настоящий цвет. Лицо его было округлым и симпатичным, с немного неаккуратной челкой, свисающей посередине лба; нос миниатюрный, с заостренным кончиком; губы тонкие и огненно-красные, под цвет румянца на щеках. На нем была длинная светлая майка и светло-фиолетовые штанишки.

Въехав в огромный шкаф около одной из квартир, он нехотя слез с сиденья, вывел транспорт на свободное место и снова поехал вперед. Каждый день, во время своих «поездок», он встречал одних и тех же людей, но чаще всего одного соседа средних лет, ходившего в поношенном темной спортивном костюме, вечно угрюмого с белой кастрюлей в руках. Мужчина  шел, не торопясь, к своей комнате, короткими шагами, и, словно старикан, шоркал тапочками о деревянный пол.
 
Сегодня Максим не проехал, как обычно мимо, а посигналил ему громким ручным звонком. Звук соприкасающихся металлических поверхностей раздался громко и неожиданно для находящегося на своей волне пешехода. Он аж вздрогнул внутри, но внешне никак изменился и его пустые светло-голубые глаза, напоминавшие две брошенные планеты, лишь холодно посмотрели на мальчика. Вдобавок Максим  прокричал что-то невнятно-забавное на непонятном никому языке. Сосед застыл на месте и слегка опешил: длинный нос как будто стал еще более длинным; брови поднялись и шире раскрылись глаза, небольшой прямоугольный лоб поморщился, рот приоткрылся. Недоумение возникло на лице, но в секунду исчезло – нос вернулся на прежние позиции, уста сомкнулись, а бледные губы, словно жевательная резинка, растянулись в кривую, но искреннюю улыбку. Лоб тут же разгладился, и крупные складки кожи перекочевали в многочисленные мелкие морщинки около внешних уголков глаз. Побыв в этом облике несколько мгновений, он, тем не менее, быстро вернулся к своей привычной, угрюмой физиономии – сдвинул брови, насупился и, по-прежнему держа  кастрюлю в руках, медленно побрел вперед.

Максим же поехал дальше и потихоньку набирал ход, но, не проехав и трех метров, врезался в большую картонную коробку, стоявшую возле одной из квартир. Секундой позже открылась дверь комнаты напротив, и на место происшествия хлынул мощный поток утреннего солнечного света, озарив окружающее мальчика пространство. Поверхность одной из стен покрылась продольными желтыми пятнами; по воздуху начали перемещаться мельчайшие частички пыли в неспешном, но почти синхронном ритме, точно стая кружащих в небесах птиц. Маленький велосипедист смотрел на них с неподдельным интересом, внимательно, словно ему включили какой-нибудь мультфильм.

Когда дверь закрылась, и коридор снова погрузился в полумрак, Максим начал было вновь выводить велосипед, но вскоре оставил его и просто побежал вперед. Малыш уже видел своих друзей, собравшихся  за столиком  возле кухни; чуял приятные запахи готовившейся пищи, знакомые ароматы, крики и шумы. Запутываясь в собственных ногах, он каким-то чудом сохранял вертикальное положение и бежал, бежал настолько быстро, насколько мог.

Детей было пятеро или шестеро, они сидели на старых, местами ободранных стульях, кое-кто прямиком на столе; часто менялись местами и неустанно, что было мочи, голосили. Товарищи встретили Максима радостными выкриками и улыбками, словно спортсмена, выигравшего серьезный забег.

Это был самый, что ни на есть, обычный, длинный «советский» коридор семейного общежития, с двумя десятками заселенных квартир. Этим ясным  утром дети встречали Максима. Они уже ходили в школу, поэтому могли играть в столь ранее время только по выходным. Сегодня, в первое воскресенье сентября, после непростой шестидневки, они ждали своего друга, с которым на протяжении всех этих дней виделись лишь эпизодически. Не то, что минувшим летом…

Ему оставалось всего несколько метров, когда они все вместе выдвинулись навстречу. Воскресное утро только-только начиналось. А впереди у них еще целый день.