Христос и разбойник

Иисуса осудили в пятницу, незадолго до иудейской Пасхи. Накануне Он провел бессонную ночь: допрос у первосвященника, а затем и у римского прокуратора. За два часа до того, как Ему возложили на плечо тяжелый крест, воины Пилата глумились над Ним: рядили Его в шутовскую накидку, оплевывали, били по щекам, полосовали тело ударами жутких семихвостых бичей. Господь так ослаб, что не мог нести крест, грубо сколоченный и увесистый.
Вместе с Ним  к месту распятия вели двух разбойников. Они видели, что людям в толпе был интересен только Он, изможденный Учитель из Назарета, богохульно именовавший Себя Сыном Всевышнего. Все взоры были устремлены на этого Человека, в лицо Ему что-то кричали, указывали на Него пальцами, а на них не обращали никакого внимания. Это озлобило обоих разбойников. Когда Иисус оступался, они награждали Его издевками, стоило Ему замедлить шаг – злобными окриками понукали Его идти. Больше всего их раздражало Его скорбное молчание. Он не отвечал на оскорбительные, хлестки выкрики, лицо Спасителя выражало печаль и покорность.
Некоторые в толпе не могли остаться безучастными, сердобольные женщины от одного вида Несчастного плакали. Он взглянул в их сторону, и сострадание изобразилось в Его взгляде: «Дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы не питавшие!» (Лк.23:28-29) При этих словах один из разбойников вспомнил свою жену и ребенка, давно брошенных им. Нечто похожее на сожаление шевельнулось в его очерствевшей душе, но он тут же отогнал от себя расслабляющее воспоминание.
Когда процессия поднялась на каменистый горб Голгофы, осужденным приказали положить кресты на землю возле вырытых ямок. Часть воинов кольцом оцепила место казни. Остальные, повергая осужденных на кресты, резкими ударами молотков пробивали им руки и ноги гвоздями. Оба разбойника, крича от боли и бессилия, проклинали своих мучителей. А их едва живой сотоварищ по казни и теперь молчал, хотя было видно, что Ему тяжелее всех переносить истязающую пытку.
Когда кресты с пригвожденными телами подняли и затем резко опустили концами в ямы, слышно было, как хрустели на руках у несчастных разрываемые сухожилия. Разбойники истошно кричали и бранились. Но Сын Человеческий и тут не вскрикнул, и лишь лицо Его еще больше побледнело и покрылось крупными каплями пота. Теперь все трое, обвисши на крестах, были видны всякому в толпе, из которой с вызовом кричали: «Если Ты Сын Божий, сойди со креста, спаси Себя Самого…» (Мф.27:39) Стоявшие в первых рядах фарисеи и книжники самодовольно заявляли, обращаясь к народу: «Других спасал, а Себя Самого не может спасти. Если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» (Мф.27:42).
Кресты располагались так, что осужденные могли видеть лица друг друга. Один из злодеев, тот, что дорогой вспомнил об оставленной жене и ребенке, перестал злобиться и неотрывно смотрел на Христа. Он слышал, как Тот горячо и слезно молился за Своих мучителей, за тех, которые поносили Его: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают» (Лк.23:34). Помимо горестной, едва слышной молитвы ни единого слова ропота не сорвалось с Его губ. Когда разбойник перевел взор на своего товарища, то поразился, насколько вид его был отличен от Страдальца, осужденного вместе с ними. На лике Христа отразилось сострадание к распинавшим Его, в то время как лицо разбойника было перекошено гримасой животной ненависти. С одних уст слетали слова молитвы, а другие извергали ругательства. Вид одного говорил о покорной готовности испить свою чашу, другой в исступлении корчился на кресте, не желая смириться с участью.
В тот момент что-то перевернулось в душе разбойника. Ему вдруг захотелось быть похожим на человека, которому никто не верил, называя его самозванцем. В непостижимом озарении ему открылось, что никто из простых смертных не способен на подобную любовь и всепрощение, только Сын Божий мог явить их. Чувствуя, как неизведанная благость наполняет его сердце, он попросил Иисуса о самом важном, самом неотложном: быть похожим на Него во всем том человечном, что давно уже утратило его неприкаянное к добру сердце. В тот день и час он был единственным из толпы, кто признал в распятом и отверженном Учителе из Назарета своего Спасителя. «Помяни меня, Господи, – взмолился он, – когда приидешь в Царствие Твое!». Лицо Христа в ответ на мольбу разбойника тронула слабая улыбка: «Говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».