Лоукост

Кладь у меня оплачена только ручная и только одна, так что я не показываю рюкзак девушке на стойке регистрации, прячу его за столбом, оглядываюсь время от времени, чтоб не с*издили. Девушка видит только мой ручной чемодан и дает добро. Слава богу, она его не стала взвешивать. Вспомнив уроки драмкружка, делаю вид, что чемоданчик мой полупуст, с легкостью перекидываю из правой руки в левую, натужно улыбаясь девушке и всем вокруг.
Наш режиссер в драмкружке рассказывал, что в Фима Копелян из ленинградского БДТ, который читал закадровый текст в Штирлице, обожал жесткие розыгрыши. У Сережи Юрского была роль, где он легко подхватывал два чемоданчика у какой-то милой девчонки, и бежал с ней на вокзал. Фима, естественно, наложил за кулисами Сереже в чемоданы кирпичей. Сережа был настоящий профессионал, но сделать вид, что чемоданы легкие, у него просто не хватило сил, поэтому пришлось выдумывать на ходу, мол, ах, какие же они у вас тяжелые-то, девушка, ну а ей пришлось придумывать что-то про банки с вареньями. После спектакля Юрский носился за Копеляном с кулаками по сценической коробке и кричал матом. Вроде бы, девушку играла Зина Шарко, которая умерла недавно в 87 лет.

На секьюрити в моем ручном чемодане находят жидкости и просят показать. Майн готт, но ведь мои жидкости все меньше ста мл! Все равно покажите. Мои жидкости, бутылочки с дезиками и одеколонами, упакованы глубоко и надежно, так что я вытаскиваю перед секьюрити всё содержимое, включая фаллоимитатор, и потом долго затрамбовываю всё назад. Потею. Жидкости меня просят выложить в специальный мешочек, а те, которые не влезут, разрешают раздать провожающим. Мешочек у них специальный, издевательский, чуть больше мошонки, но растягивается плохо.
А время-то летит, как быстрый аэробус, вот уже моё имя объявляют по радио: х*р Витя Бревис, nach Kiew, пройдите ж поскорее к накопителю номер один. Бегу, а дел-то еще много.
Секьюрити пропускает пустую бутылку из под немецкой минводы. Чтобы не покупать в самолете бонакву за два евро, я, летун с опытом, забегаю в аэропортовский сортир и наполняю бутылку водопроводной водой, тем более что вода в дортмундском водопроводе уж явно не грязнее бонаквы. Заодно можно и пописать. Следующая станция - дьюти фри.
В самолет меня пустят только с одной ручной кладью, а у меня две, чемоданчик и рюкзачок. Покупаю в дьюти фри недорогой ликёр, и в пакет (ладно, Одесса - кулёк) от дьюти фри запихиваю рядом с ликёром содержимое рюкзака и сам рюкзак. В чемоданчик, увы, не влезет уже больше ничего. Кульки от дьюти фри в самолет, разумеется, пускают. Кулёк мой рвется, я несу его подмышкой, удерживая вываливающиеся вещи, бегу и потею окончательно. Девушка на контроле поддаётся моему гипнотическому взгляду, и не проверяет, что у меня там такое огромное и шевелится в кульке.

У меня место 28b, то есть в середине. У окна сидит грустный мужик, а у прохода толстая женщина, я пихаю чемоданчик на полку сверху, пробираюсь между ними. Женщине приходится вылезти, чтобы мне влезть. Она занимает собой оба подлокотника и часть моего сиденья и одаривает меня время от времени обворожительной улыбкой. Часть женщины свисает в проход. Мимо протискивается голландская семья, голландский мальчик опасно прижимается своей ручной кладью к краю женщины.
-Ты шо на меня сумку-то положил?? Ваще что-ли?
Женщина оглядывается на меня и на мужика, требуя справедливой поддержки.
Голландский мальчик не понимает женщину, но спешно убирает свою кладь.
-Нет, ну вы посмотрите, а! Взял прямо на меня свою сумку положил. А вы куда едете? В Киев?
-Нет, я раньше схожу. С парашютом.

Я перепаковываю своё добро из рваного кулька обратно в рюкзак, грустный мужик смотрит в иллюминатор.
-Ой, ну я по привычке сказала, шо вы это. Я Люба! А вас-то как зовут? А то летим вместе, надо ж хоть представиться. Ой, а мне что-то никак этот ремень не застегнуть.
-Я Витя. Давайте, помогу.
Я пытаюсь затянуть ремень на Любином животе, но сил у меня уже немного. Зову стюарда, стюард явно пидор, мы недвусмысленно улыбаемся друг другу, он приносит удлинитель для ремня. Я застегиваю на Любе все пряжки. Можно взлетать. Аэробус дает задний ход, потом передний и, покачиваясь, двигается к взлетной полосе.
-Витя, мы шо, уже летим?
-Уже садимся. Вы на следующей выходите?
Люба даже не пытается глянуть в иллюминатор и полностью полагается на меня. Возможно, ей трудно поворачивать шею.
-Ой, Витька, ну ты шутник. Ты надолго туда?
-Навсегда, вообще-то. Я там живу. В Одессе.
-В смысле??? Шо, вообще?
-Ага.
-А! Ты в Германию в гости приезжал?
-Неа. Я в Германии раньше жил, а теперь в Одессе.
Люба пытается отодвинуть от меня прилегающую часть своего тела, но ей это не удается.
-Ты нормальный, не? А у нас дом в Зауэрланде, я малых Дитеру оставила, надо отдохнуть съездить, устала. Витя, ты мне поможешь с чемоданами?
-Могу. Много у вас?
-Ой, здесь один большой, сверху на полке, вон там, -Люба показала направление увесистой рукой, -и еще в багаже два, по 32 килограмма, ой, с трудом всё запихала, там на семьсот грам больше было, но пропустили вроде. Поможешь, да?
-Помогу, чего ж теперь.

Летим, я утыкаюсь в планшет, Люба порывается продолжить разговор, но разочарованно умолкает. Мужик храпит. Пилот объявляет по-русски и по-украински, летим над Варшавой, Львовом, пристегивайтесь, начинаем снижение, Киев.
Самолет останавливается, пассажиры мигом заполняют проход, суетятся, вытаскивают свою кладь с полок, торопятся на выход. Любе не влезть между ними, она сидит, напряглась и потеет, я успокаиваю её, мол, всё равно всех в один автобус посадят, сидите, сейчас все выйдут и мы за ними.
Мужик у окна недоволен.
-Я выйти хочу!
-Так всё равно ж в один автобус всех…
-Мне по*уй, вылезти бы отсюда побыстрее. Пусть она сядет через проход и там ждет, если ей баулы самой с полки не вытащить, набрала бля. Давай, вставай и садись напротив, там свободно, нам выйти дашь.

Люба покорно поднимает себя, переваливается через подлокотник, её пропускают, она садится на сиденье 28d, с другой стороны прохода, люди с сумками и чемоданами топочут мимо, голландский мальчик осторожно несет свою кладь и кричит маме на нидерландс, кажется, будто он что-то пережевывает.
Я выпускаю мужика, сажусь с краю и тоже жду, пока пройдут все люди, мне нужно достать свой чемодан и ещё Любин. Мы сидим напротив друг друга, через проход, Люба плачет. Ей обидно и непонятно, чего ж мир так жесток.
-Витя, а как этот подлокотники убрать? Мне так больно через него вылезать. Витя, он шо, не складывается?