Сила боли

«Злая пуля, дай мне волю,
чтобы в сердце и чтоб без боли!»
рок-группа «Ленинград»

Он убил его. Он изрядно доставал Копчика, и Копчик, нервный сопливый мальчишка шмякнул его прямо на месте. Все молчали. И Копчик молча смотрел на свою руку. Я встал и пошел в палатку. Ужасно хотелось спать, а завтра вставать в жуткую рань.
Пока я возился с замком, вшитым в суровую брезентуху, Копчик стряхнул убитого комара в костер и сказал:
- У! Страшный какой! Глазища! Рыло! Прямо с того света свалился. Бррр…
Пацаны молчали, глядя на огонь. Я слышал, как кто-то встал и подошел поближе к огню. На противомоскитную сетку легла его зыбкая тень. Пока я залезал в спальник и пристраивал куртку под головой никто так и не произнес и слова, но стоило мне сомкнуть веки, как я услышал резкий голос Мосла:
- А если комарам крылья оторвать, они будут кусаться?
- Всем что ли собрался отрывать?
- А то и всем. Ведь достали же!
Я открыл глаза и стал смотреть, как огненные блики сквозь сетку играют на брезентовых скатах палатки. Мне живо представилось, как тысячи лишенных крыльев комаров, покрывают землю и ползают, ползают в поисках наживы.
- Ну, уж если отрывать, то жало, или ножничками чик. Прилетит он – чик своим обрубком, чик, а кровища-то не пьется, и подохнет от голода.
Это был голос самого младшего из всей компании пацанов, Жужика.
- Чик, чик! Ты что с ножничками за ним по лесу бегать будешь?
- Скажем, не буду, но можно такой вертик придумать, чтоб летел по лесу и своими пропеллерами комарам носы отрезал.
- Много ты придумаешь!
- Дались тебе комары. Вон лучше собакам мсти.
- Что им мстить, а меня тот раз на рыбалке комары так покусали, что папка меня каким-то лекарством поил, и то все тело чесалось. Волдыри до сих пор крас-ные на шее. Во!
Тень на москитной сетке сдвинулась в сторону, а потом вернулась.
- Да. Знатно.
- Ну, я же тебе говорю, а ты – собаки!
- Собаки то же сволочи. Меня два года назад одна за ногу укусила. Мне врачиха даже уколы хотела ставить.
- А что не поставила?
- Не знаю, может, она не бешенная была?
- Нет, собаки хорошие. Она наверно тебя за дело укусила. Скажи, ведь за дело?
- Ну, за дело, а комары за дело кусают?
- Дались тебе эти комары. Видишь, нет уже. Ночью комаров не бывает.
«Точно, ведь ночь уже. Около часа ночи, - подумал я, - Спать надо, спать.»
- А есть животное, которое не за дело кусает.
- Есть, конечно.
- Какое?
- Лев, например, или тигр.
- Нет, эти не кусают. Они жрут и глотают. А то и целиком.
- Это крокодил целиком, а лев кусает перед этим.
- Ты знаешь?!
- Знаю!
- Откуда?
- От верблюда. Телик смотреть надо!
- Ну, тогда твоим тиграм и львам зубы нужно вырвать!
- Зачем?
- Чтоб не кусались.
- Ага, тигр как даст тебе лапой, никакие зубы не помогут. А потом попры-гает на тебе, чтоб у тебя внутри все в кашу перемешалось, а потом и без зубов все высосет.
От такой картины у меня по телу побежали мурашки.
- А че высосет-то?
- А ты ж ему все зубы повыдергивал.
Ребята засмеялись.
- А можно ему лапы сшить, - сказал Мосол.
- Как это?
- Скажем, усыпить его, потом лапы надрезать и сшить, как хирурги делают. Подождать пока они срастутся, а потом разбудить его…
- Да, будут он ждать, пока срастутся! Как даст тебе лапой, пока не сраслась!
- Да дался тебе этот тигр!
- А какое самое страшное на свете животное? – спросил кто-то вкрадчивым голосом.
- Гепард!
- Это почему?
- А он сто двадцать километров в час бегает?
- Разве это страшно? Это быстро.
- Конечно, страшно. Не убежишь. Даже на машине.
- Ага, на машине.. Мы с папкой на машине сто двадцать ездим, и даже сто тридцать. Пусть догонит.
- Это по дороге. А ты по лесу или по степи. А до реки доедешь, и тут будут тебе твои и сто двадцать и сто тридцать. Догонит тебя, как раз, и сожрет.
- Не сожрет! Что ты гонишь? Гепарды человеков не едят, они…
- Что они?
- …они косуль едят, антилоп и страусов.
- А почему тогда всех страусов еще гепарды не попереели. Страус то сто двадцать не бегает?
Все замолчали.
«Дураки, - подумал я, - страусы в Австралии.»
- Дураки, - сказал Чиж, - страусы в Австралии.
- А что гепарды плавать не умеют?
Все опять засмеялись.
- Так какое самое страшное животное на свете? – опять повторил тот же голос.
- Крокодил!
- Лев!
- Нет, лев – царь природы. Слон!
- Сам ты слон. Человек самое страшное животное. Он если захочет и ге-парда, и льва, и крокодила убьет.
- И комара.
- И человека… - добавил опять чей-то голос очень тихо.
Все замолчали, а мурашки вновь прошлись по моим плечам.
- А были такие люди, фашисты. Они людей мучили. Запирали их в сараях, голодом морили, на морозе холодной водой обливали, и человек превращался в лед.
- А еще газом травили. Я по телику видел. Там показывали такие кучи бошек оторванных, рук и ног.
- Я бы таких людей поубивал бы!
- Им бы тоже бошки поотрывать.
- А можно было бы им сделать то, что они всем делали.
- Так не получится. Ты его в газовую камеру засунешь?
- Ну?
- Что ну? Он там подохнет?
- Подохнет.
- Как же ты его тогда повесишь?
Над костром повисла тишина.
- А что страшнее для человека, повесить его или в газовую камеру засу-нуть?
- Я думаю повесить.
- А в газовой камере темно?
- А что?
- В темноте умирать легче.
«Эх, умирать везде тяжело и не хочется…. и в темноте, и под ясным сол-нышком» - подумал я.
- А есть что-нибудь страшнее, чем повесить?
Тень возле костра качнулась:
- Есть, конечно! Если подумать, то можно много чего придумать.
- А раньше в задницу кол забивали.
- Как это?
- А так. Вставят в самую задницу палку вот такую и забьют до самого кон-ца.
- А человек что потом, умрет?
- Конечно, умрет. Помучается и умрет.
- Вот садюги!
«Все мы мучаемся… Все мы умрем…»
Однозначно не спалось. Я перевернулся на другой бок и стал слушать дальше.
- А можно краник в тело поставить и открыть.
- И что?
- И то, вся жизнь через этот краник и вытечет.
«Эх, братцы, у каждого этот краник давно стоит и давно открыт. И силы, и жизнь, и все-все-все через него уходит и уходит.»
Тень в москитной сетке как будто кивнула моим словам
- Ты откуда это взял-то? – спросил Чиж.
- Что?
- Про краник? Сам выдумал?
- Нет! – испугался Копчик, - в книжке какой-то прочитал.
- Вот, точно садюги!
- А что «садюги»? А если он других людей мучил? Если он им глаза выко-выривал или, например, пальцы откусывал. Я бы такому такой кол забил вот такой, через пупок вылез бы!
Мне представилось, как Копчик разводит руками, показывая какой кол он бы засандалил.
- А если туда жуков запустить?
- Куда запустить?
- В задницу.
- Каких жуков? Зачем?
- Чтобы они там жили и его изнутри пожирали.
- Ты обалдел? Там же говно. Какие жуки будут в говне жить?
Ребята засмеялись.
- А есть такие жуки. В навозе живут. Навоз же это тоже говно.
- Навоз навозом, но в твоей заднице-то они не смогут жить. Это я тебе точ-но говорю.
- Почему?
- Задохнутся.
- Это почему??
- Но там же у тебя говно.
- А у тебя не говно?
- Но у тебя точно задохнутся!
Все опять засмеялись. Я представил жуков с огромными рогами, которых через стерильную никелированную воронку запускаю человеку в задницу. Он орет, а им навстречу дует ветер, но они упорно ползут и пожирают человека изнутри.
Я проснулся.
«Почему дети такие жестокие? Жуков каких-то придумали! Ведь можно просто анус зашить, и возникнет кишечная непроходимость, начнется гниение ка-ловых масс в толстом кишечнике. Пойдет отравление организма всяким скотолом, индолом, соответственно интоксикация и чуть позже смерть» – подумал я, и веки мои вновь стали слипаться.
- А можно ему ноги как гепарду сшить.
- Ну, сошьешь ты ему ноги, а он, чик, и разрежет. Человек-то не гепард.
- Все тебе чик. Тогда не ноги, а руки.
- Тогда, кто-нибудь другой придет, чик и разрежет.
- А почему гепарду не чик?
- А потому что гепард укусить может?
- А человек не укусит…
- Если только бешеный.
- Нет, ребята, надо что-то внутри перешить, чтобы не заметно было.
- А можно человеку кишки перешить, - сказал Чиж, - Рот сшить прямо с задницей. Ест такой человек, ест, а все через жопу выходит. А потом он умирает от голода, хотя жрет и жрет, как свинья.
- Это как же ты это сделаешь?
- Очень просто. На операции. Сказать, что нужна операция, чтобы выре-зать аппендицит или гланды.
- Нет, гланды во рту.
- Не во рту, а в горле. Мне удаляли.
- Какая разница где! Главное дать ему наркоз, чтобы уснул, а когда проснется, глянь, а кишки перешиты.
- Нет, надо так, чтобы человек не знал. Встал бы после операции, а у него ничего не болит. Сказал спасибо докторам и пошел. И никто не знает. Ходит он, ходит, а потом мучаться начинает. Мучается-мучается, и вдруг понимает, что он помрет скоро.
- Ну и что? Пойдет он к другому врачу, тот ему, бац, и перешьет назад. А потом пойдет и про того хирурга всем расскажет.
- Куда пойдет?
- В милицию!
Все засмеялись.
- В милицию!.. Да в милиции тебе самому что угодно менты вырежут или пакет на голову оденут и закопают.
- Какой пакет?
- Какой-какой, полиэтиленовый, чтобы тебе земля в рот не попала, и ты не задохнулся раньше времени.
- Вот, садюги!
- А, я думаю, тот врач пойдет к тому хирургу, и, когда он заснет, ему само-му что-нибудь и вырежет.
- А потом хирург пойдет, дождется когда врач уснет…
Я слушал, как веселятся ребята, и представлял дуэль между хирургами, как они лежат на операционных столах и вырезают друг у друга по очереди органы. Я подумал, чтобы можно такое вырезать, чтобы человек пожил, но однозначно потом умер? Печень, конечно, печень! Она такая массивная, тяжелая и красивая, и вырезать ее совсем не долго. Я представил, как делаю традиционный надрез скальпелем в операционном поле для того, чтобы вырезать печень у своего врага. А враг спит и ничего не подозревает.
- А можно еще так, например, спит человек, спит. Утром просыпается - все нормально, а потом смотрит, а у него ноги отрезаны и рядом с кроватью стоят.
- Или кишки развешаны над кроватью!
- Или голова на трубочках!
- На каких трубочках?
- На пластмассовых, как в кино, а рядом зеркало красивое, и он себя через это зеркало видит.
- Жестокий ты, Мосол, и потом как это человеку голову во сне отрезать, чтобы он не заметил?
- Или просыпается он, а у него в ногах огромная мясорубка стоит, и его наполовину уже смололо. А она все работает так потихонечку, работает. Не торо-пясь.
Я вновь не узнал этот голос.
- Я бы умер от боли!
- Можно обезболивающее дать.
- Анальгин что ли?
- Почему анальгин? Мало люди придумали лекарств всяких что ли?
- А если не придумали?
- А если не придумали, то придумают что-нибудь еще. Наркотики, напри-мер.
- От наркотиков тоже умирают.
- Так прямо и умирают?
- А можно ему просто веки отрезать.
- Как это?
- Ну, спит он, спит. А ему веки отрезали. А он не заметил и дальше спит, и снится ему сон. Потом проснулся, глаза открыл, а сон все снится. Он глаза закрыл, а опять все тот же сон.
- Так и с ума сойти можно!
- Ребята, веки отрезать -  это ведь навсегда? От этого же не умирают? Он же так всю жизнь будет мучаться!
- Ясное дело, Жужик, навсегда. Он же садист, людей мучил. Пусть и ему будет больно!
- А не проще убить человека и все? – спросил тихий голос.
- Как же, убить. Надо, чтобы он помучался!
- А зачем?
- Чтобы понял он как это больно, когда кто-то над тобой издевается!
- А я думаю, он наоборот все еще больнее будет делать. Будет мстить всем за свои веки.
- Тогда надо такую боль ему сделать, чтобы ни о чем кроме этой боли ду-мать не мог.
- Правильно, мальчик.
Я очнулся. Чей это голос? Я посмотрел на тень. Она сидела, не шевелясь, и только огонь играл ее контурами на москитной сетке.
- Я бы умер.
- А надо так сделать, чтобы мучался и не умирал.
- Нет, я бы точно умер.
- Да как ты умрешь, если тебе веки отрежут и в клетку посадят.
Копчик задумался, потом ответил:
- Я бы заставил себя умереть. Силой воли.
- А разве такое возможно?
«Возможно, - подумал я, - так тибетские монахи делали. Одной силой во-ли.»
- Так тибетские монахи делали, - сказала тень. Теперь я видел точно, что это сказала тень.
«А китайцы в плену себе пальцы на ногах туго перевязывали, начиналась гангрена и они умирали.»
«Не китайцы, а японцы» - поправила меня тень.
Я решил, что пора выйти из палатки и посмотреть, кто же этот таинствен-ный обладатель вкрадчивого голоса, повернулся на бок и вспомнил, как в студен-честве, когда ассистировал на простенькой полостной операции перевязал что-то не то. Чуть ли не мочеточник! Я усмехнулся. Просыпается такой больной, в туалет ему надо, а он не может. Нет, чтоб он в туалет хотел и не мог, надо не мочеточник перевязывать, а ниже, после мочевого пузыря.
Удовлетворившись своими размышлениями, я вновь вернулся к разговору у костра.
- А если он все равно не понимает?
- Что не понимает?
- Что делает человеку больно?
- Тогда надо сделать ему такую боль, чтоб понял?
- А если все равно?..
- Тогда пытать его, чтобы не только больно, но и долго!
- А если он все равно не понимает??
Тишина в который раз повисла над ночным костром.
- Ребята, а зачем пытают? - раздался робкий голос Жужика.
- Как зачем? Чтобы больно было.
- А зачем?
- Чтобы человек помучался.
- А зачем помучался, ведь не просто же так?
- Потому что он враг! Это мы просто так, - сказала тень.
- А кто он, враг?
- Что ты пристал? – не выдержал Копчик, - Враг – это тот, кто людей муча-ет.
- А если мой папка мою мать мучает, значит, он ее враг?
- Как мучает?
- Не знаю как, но она кричит страшно. У меня аж мурашки по телу.
- Это ночью, что ли?
- Почему ночью? Ну и ночью тоже.
- Вот так? - и Чиж довольно похоже изобразил женщину в экстазе.
Я понял, что не смогу выйти сейчас из палатки, даже для того чтобы дать сыну оплеуху.
- Это я тебе потом объясню, - сказал потом Чиж, и мне показалось по тону его слов, что он покосился на палатку. Тень в москитной сетке тоже обернулась в мою сторону.
- А училка? – в свою очередь спросил Мосол.
- Что училка?
- Училка? Она нас ведь мучает? Или физрук? Знаешь, какой он у нас урод! Отжиматься по сто раз заставляет.
- Ну и что?
- Ну и то! Ты сможешь отжаться сто раз?
- Подумаешь…
- Что подумаешь? Отжимайся, давай!
- Не буду я отжиматься, что мне делать больше нечего.
- А вот он бы тебя заставил, урод!
- Кто урод? Я урод?
- Физрук урод!
- Я тебе за урода!!
- Тише, мальчики. Тише! – прошелестел голос.
- А мне, кажется, учителя не враги, - сказал Жужик, - они же нас учат.
- Ага, как же!
- Ты, Мосол, не гунди. Жужик прав. Какие они нам враги? – сказал Чиж, - Ты вот бы своей училке в задницу кол забил?
Я услышал неприличный хохоток.
- Физруку бы точно забил? – огрызнулся Мосол.
- А отцу?
- А что отцу?
- Ну, отец тебя бьет?
- Бывает…
- Ему бы забил?
- Ему нет. Он меня за дело бьет. Я бы и сам иной раз себя стукнул.
- А если не за дело?
- Ну и не за дело бывает, ну а что ему забивать, он же отец?
- А это училка!
Я возгордился логикой своего сына. Хорошим врачом будет! Логика, как у настоящего хирурга!
- А меня отец не бьет, - сказал Копчик, - Уж лучше бил бы. Как посмотрит, хоть под землю проваливайся!
И вздохнул.
- Вот ты говоришь, физрук урод. А как ему детей доверили? – продолжал Чиж.
- А может ему враги доверили… ну, не доверили, а поручили, чтоб он наших ребят мучил, чтоб они слабые и нездоровые вырастали?
- Ты, если по сто раз в день отжиматься будешь, что нездоровым станешь?
- А если я сто раз отожмусь и устану, а тут враг зайдет? Настоящий!
- Ага, значит физрук ненастоящий враг?
- Что ты пристал? Физрук… Враг… Настоящий, ненастоящий… Он мне глаза не выдавливал!
- А как ты думаешь, - спросил голос, - он знает, что тебе больно?
- Кто?
- Физрук.
- Мне не больно, мне трудно.
- …что тебе трудно?
- Конечно, знает, урод! Иначе, зачем он это делает?
Я услышал, как кто-то чихнул. Кажется Копчик.
- Подождите, ребята, - сказал он, растирая сопли, - Если он знает, что он делает трудно, то ему и объяснять не надо.
- Как объяснять? Что?
- Ну, пытать его, чтоб он понял, что делает больно.
- Я же говорю – кол ему в задницу забить!
- Подожди, - остановил его Чиж и уже Копчику: - Ну-ка, ну-ка…
- Его самого наверно дрючили в школе, теперь он дорвался до нас и давай нас дрючить.
- Типа, мстит?
- Типа, мстит.
- А нам то, что мстить? Мы ж его не дрючили?
- Это вроде если мне веки отрежут, то я тоже кому-нибудь кишки склею?
Я представил, как врач отомстит хирургу, а хирург выколет глаз окулисту, а окулист насолит гинекологу. Мое воображение разыгралось, и сон прошел со-всем.
- Ага, а тот печень кому-нибудь вырежет, а другой кол в задницу забьет, а следующий…
- Это что же, ребята, выходит все люди друг друга п…дят?
- И мы.
- Что «и мы»?
- И мы тоже. Ну не напрямую, конечно. Я, например, подсунул училке кнопку, а она тебе за это двойку поставила.
- А мне-то за что?
- Ну, за домашнюю работу.
- Я тебе сейчас как дам за домашнюю работу!
- Это я так, к примеру.
- Ага, вот за примеры и дам!
- А ты его стукни!
Я понял, что пора выбираться из палатки, а то они друг друга перекалечат. Тень шевельнулась и «посмотрела» в мою сторону. Я вспомнил, как в детстве боялся ночевать в палатке. Боялся, что придут злые люди, возьмут палатку со всех сторон и вбросят ее в реку, и я утону там. Или на автомобиле переду поперек, а я внутри. С возрастом страх прошел, и я много раз ночевал в палатке, но сейчас прежний ужас вернулся. Мне захотелось выбраться наружу.
«Выберешься ты наружу, а все зря. Мочеточники-то тебе уже перевязали.»
- Какие мочеточники? – спросил я вслух, облизывая сухие губы.
«Самые настоящие. Ты полгода назад ложился на операцию?»
- Ложился.
«Кто оперировал, помнишь?»
- Конечно, Сан Саныч. Кому я еще могу свой живот доверить. Он хирург от бога!
«А ты не помнишь, как увел у него девчонку на третьем курсе?»
Помню ли я, как увел у него Катюху? Конечно, помню. Это целая эпопея была. Как он мне тогда морду не набил?
«Ты думаешь, он забыл?»
Нет, такое не забудешь. Катюха - девка была в отрыв! С такой только по улицам и ходить, чтоб у всех слюни текли и чувство зависти желчью исходило. И где она теперь эта Катюха?
«Вот если б он тебе тогда морду набил, тогда б про это и помнить не стои-ло. А так ты не забыл, и он помнит.»
Меня вновь пробрало до самих костей.
- Да ерунда! Чтоб Сашка! Мне! Да никогда!
Но чувство неуверенности сковало мою душу, а от поясницы до паха но-жом прорезалась вполне физическая боль.
Я проснулся и приподнялся на локте. Светало, и сквозь незастегнутую бре-зентуху пробивалось утро и комары. Чижик опять разногишался, и я залепил ему оплеуху.
- Пап, ты чё? – заныл он спросонья.
- А ни чё! Кто палатку не закрыл? Комаров тучи!
- Это не я, это Мосол по нужде ходил.
- Ладно, спи. Укройся.
Мосол спал с краю, завернувшись в два спальника. Можно было бы и ему залепить оплеуху, но я уже остыл. Сон больше не шел. Я решил вылезти из палат-ки, чтоб покурить возле костра, и только тут заметил, что мои ноги вместе со спальником выбились наружу. Я попытался ими пошевелить, но они толи замерз-ли, толи затекли. Я их не чувствовал.
Потянувшись, я освободил плечи и натянул свитер. С наружи тянуло утренним холодом и речной сыростью. Подумав, я вытащил куртку из-под головы, и натянул поверх свитера, все же не июль-месяц, и откинул брезентовый полог.
То, что я увидел ничуть меня не удивило. Мои ноги почти до паха торчали в огромной урчащей мясорубке.
«Не, так уж и плохо, - подумал я, - если к тридцати пяти еще до пояса не добрались. Значит, есть еще время пожить.»
- Пап, а страусы в Африке водятся?
- Водятся. Эму называются.
- Нет, эму в Австралии.
- Ну, тогда черные и всякие другие африканские страусы.
- Пап, а они сто двадцать не бегают?
- Не бегают.
- Значит не все так плохо, если их гепарды не сожрали.
- Конечно, не плохо. Спи, давай. Все просто замечательно!
«Конечно, все просто замечательно!» - прошелестел мне тихий голос.