Прогулка

Что может быть приятней прогулки в осеннем лесу?
Много чего, но не в этом дело. Все равно ведь приятно вырваться ненадолго из тенет повседневности, и побродить в тишине, хрустя опавшей листвой.
Вот и Мишка Сурохин так же подумал. Нелюбимая работа травит хуже мышьяка, жена ворчит, что денег вечно не хватает, пока другие, вон, мильенами ворочают, сын троечник - лодырь, а от новостей по телевизору аж тошнит. На месте Мишки тут любой бы в лес побежал. Развеяться. Вот Мишка переодически и бегал. Так и в этот раз - запасся он чикушкой, яблоком, в качестве закуски, сапоги надел и - вперед.
Во субботу дело было.
Выбежал он из города в лес, словно лев, вырвавшийся на волю из передвижного зверинца.
А в лесу-то! А воздух-то! А комаров-то нету!
Ай красота!
Побродил он немножечко, подышал,  да и присел на пенек подкрепиться.
Чикушку - буль, яблоко - хрусь, и с души слетела грусть. Посидел он еще немного, встал, и свистанул пустую бутылку в кусты.
Раздался глухой удар об что-то твердое, и удивленный вскрик.
И тут выходит из кустов старичок. Одет неважно - в гимнастерку старинную рваную, галифе и лапти. Седой весь, а глаза светлые, да пронзительные.
Уставился старик на Мишку своими сверлами, да и говорит:
- Ты чего это бутылками расшвырялся?
- Извини отец, случайно попал, не хотел ведь.
- Ага, ага, "извини", значит. Попасть не хотел, а мусорить в лесу хотел, так что ли?
- Да ла-адно дед, не пыли, чего "гринпис" из себя строить? Ну, за бутылку извини, а мне пора!
Мишка сделал шаг, но старик заступил ему дорогу.
- Ты чего, дед? - усмехнулся Мишка и расправил плечи. Был он выше старика на целую голову и страшней на целую бороду.
- А никуда ты, Мишаня, сейчас не пойдешь - сказал старик и легонько толкнул Мишку в плечо.
Бухнулся Мишка обратно на пень, и на старика удивленно смотрит. А ни сказать, ни пошевелиться не может.
А старичок сложил руки за спиной и начал перед ним расхаживать, как лектор.
- На рыбалке, нынче летом, ты кинул консервную банку в реку, помнишь? По-омнишь! А об эту банку потом девчонка ногу порезала. На майские праздники вы с дружками вообще здорово отметились. Из-за ваших бутылок в июне месяце едва лесной пожар не случился. А если вспоминать, что ты вытворял раньше, то весь день уйдет! Так что, Миша, из-за таких подвигов домой ты попадешь чуть позже. Ты ж хотел по лесу погулять? Вот и погуляешь - зверем!
Хлопнул старик в ладоши и исчез.
Мишка спрыгнул с пня и побежал домой. Бежит, и понимает, что что-то не так - брюхо подвело, нос улавливает кучу запахов, и бежит-то он на карачках. Елки-моталки, он же волк! Ах ты ж!
Завыл он тут  с горя, но долго выть не получилось - дико хотелось жрать. Начал он рыскать по лесу - но ничего не нашел.
Тогда побежал он куда глаза глядят. Скользит тенью меж деревьями, и плакать охота от бессильной злости, но волки не плачут.
И тут глядь - белка на елке сидит, стрекочет чего-то.
Разогнался Мишка и прыгнул на дерево. Уцепился всеми четырьмя лапами за ствол, и проворно полез наверх. А жрать расхотелось почему-то. Спустился он на землю, и потрусил дальше. Бежит и понимает, что сил поубавилось, и бег не такой уж быстрый.
Зато хвост вырос здоровый и рыжий - в белку Мишка обратился.
Семенит он по земле и тут видит - охотник навстречу идет.
Обрадовался Мишка, и закричал было охотнику:
- Друг, выручи!
Но из глотки вырвался какой-то клекот.
Охотник вытаращил глаза, и забыв про ружье, ломанулся сквозь чащу.
Не каждый день увидишь белку размером с кабана.
Выругался Мишка по-беличьи, и побежал дальше. Бежит и понимает, что зима скоро, нужно дупло искать и запасы делать, и тут как раз сушина попалась, вся в дуплах. Залез он на нее, но ни в одно дупло башка не пролазит. Что ж делать-то? Стал он прыгать с ветки на ветку - прыг-скок, прыг-скок, прыг-хрясь, - очередная ветка подломилась и полетел Мишка вниз. Хотел заорать, но опять же, лишь застрекотал по-беличьи.
Шлепнулся он прямо в муравейник, и тут же подумал, что негоже селиться над муравейником, ну ее, эту сушину, к лешему!
- Ты чего это милок, по муравейникам елозишь? Али жить скучно стало?
Поднял Мишка глаза - стоит перед ним давешний старичок, и ухмыляется.
Встал тут Мишка на свои - человечьи, ноги, отряхнулся, а дед ему говорит:
- Ну что, понял, что к чему?
- Да! - буркнул Мишка.
- Ну так вот, смотри - не сори. А то навсегда в зверя превращу.
- Да понял я все! Только, дедушка, как мне к дому-то теперь выйти? Я дорогу не помню.
- Это просто - вон, видишь, тропинка кривохожая? Иди по ней и выйдешь на грунтовую дорогу, по дороге иди в правую сторону, и через часок выйдешь к городу Оттаве.
- К...к какой "отаве"? Где это?
- В Канаде, неуч! Там смикитишь, как до дому добраться. Ну, бывай!
И старик снова исчез.
Побрел Мишка по тропинке, слезьми горькими умываючись. Природа, казавшаяся родной, вдруг стала бесконечно чужой, и даже воздух на вкус оказался каким-то импортным.
Вышел он на дорогу, и видит - тракторишка пылит с телегой, а в телеге дрова чурками.
Замахал Мишка руками, трактор остановился, и рыжий тракторист вопросительно уставился на Мишку.
А тот пытается разговаривать:
- Стоп, мистер, хелп ми плиз! Блин, как там дальше, хелп ми, говорю!
А тракторист смеется:
- Ты чего, мужик, перебрал что-ли?
- О! Вы русский знаете?! Помогите, пожалуйста, мне на родину надо, в Россию!
- А мы где по-твоему?
- А что, это не Канада...?
Тут глянул Мишка - и трактор-то - "Беларусь", и рожа-то у тракториста какая-то своя, и дорога-то - не ахти, честно сказать.
А тракторист смеется:
- Садись, подвезу! "Канада", блин!
Забрался в кабину Мишка, и потарахтели они дальше, к городу.
На душе у него было по-праздничному светло и тихо.