Последняя цель

«От сумы и тюрьмы не зарекайся», – когда-то это высказывание ровно ничего Сергею не говорило, потому что касалось других. Но жизнь – вещь непредсказуемая. Иногда она поворачивается к нам таким боком, что и в самых смелых снах не приснится. И приходится как-то приспосабливаться.
Максим к сорока пяти достиг определенных высот, будто ветер оседлал. Еще в юности почувствовал, куда дует, и подставил паруса. Целью были деньги, а он привык достигать цели. Чуйка у него была на зеленые, да и любил их всем сердцем. Вот они и посыпались. Конечно же, ему приходилось иногда быть не совсем честным и не со всеми учтивым, но кто теперь бывает вежливым не в свою пользу. Деньги решают все! Если ты не умеешь их зарабатывать, пусть даже получать из воздуха, то не выжить тебе в современном безумном мире. Максим приспособился и зарабатывать, и в совесть свою успокаивать, и получать от этого удовольствие. И все у него было: дом в три этажа с огромным подвалом, несколько участков свободной земли, на всякий случай, квартира в городе, автопарк из трех машин, яхта, жена-красавица, двое детей. Все пучком! Однако жизнь в шоколаде не может длиться вечно. Однажды шоколад заканчивается,и судьба тычет тебя носом в грязь.
Началось с того, что его магазины и офис в центре Киева полностью разбили во время революции достоинства. Сначала те, что боролись за достоинство, показались Максиму обычными негодяями. Пропитаны дымом, грязные, небритые олени ворвались к нему, не спрашивая разрешения, и расположились, как у себя дома. Ведь из окна на втором этаже, где он за несколько лет построил свой уютный уединенный мир успешного продвижения женского нижнего белья, было очень удобно наблюдать за местностью вокруг. Отодвинули от окон шоу-рума манекены, и устроили наблюдательный пункт. Даже бюстгальтеры и трусы не помешали.
Занимался Максим деликатным делом: сбытом дорогого женского белья. Имел несколько элитных бутиков в центре, склад оптовой торговли и большой офис. Штат подбирал сам, тщательно и с любовью. Все девушки от бухгалтера до мерчендайзера – выкопаные леди под стандарт 90-60-90, длинноногие, стройные, выкрашенные в золотисто-белый. Уже через пару лет такого отбора он и сам не мог их различать, как китаянок, что все на одно лицо – универсальные куклы с третьим размером бюста. Максим гордился своей непобедимой обольстительной армадой и часто использовал подчиненных в целях собственного удовольствия и обогащения.
Его Галина, которая тем временем сидела дома с двумя близнецами и учила няню, как подтирать им задницы, и сама когда-то принадлежала к прекрасному Максимову войску. Но раскрутила его на свадьбу, родив сразу двух сыновей,  привязала к семейному очагу. Не заметила, как и сама крепко засела в четырех стенах. Мальчики часто болели, с няней не везло (за год уже пятерых сменили), нужно было постоянно находиться рядом с детьми. Галина очень трудно приспосабливалась к экстремальному режиму ухода за непоседливыми малышами, нервничала, раздражалась. И уже не так радовалась тому, что смогла захомутать такого классного мужика. А тот «работал», как бешеный, постоянно задерживаясь и проводя свои бесконечные ночные совещания. Что это были за совещания, Галина, естественно, знала, потому что сама когда-то принимала в них активное участие. Поэтому муж даже не утруждался  объяснениями, между супругами как-то само собой все разумелось. Каждый от того брака получал свое. Он – сыновей, она – штамп в паспорте и благополучную жизнь. Приспособились, осознавая: сделка есть сделка.
Но в тринадцатом-четырнадцатом все пошло наперекосяк. Надо же, пункт обогрева и отдыха устроить в современном, хорошо оборудованном помещении с подвесными потолками и централизованным кондиционированием. Мебель поломали, стены испачкали, ковры разорвали сапогами, варвары. Максим был в ярости от наглости революционеров, но к властям не обращался. Какая там власть теперь? Все с ног на голову перевернулось и надвигается, только прячься. Вот он и прятался сначала. Думал пересидеть, дождаться какого-то порядка. Вернуться к делам. Да где там? Его бизнес постепенно умирал, а он с ужасом наблюдал его медленную агонию и ничего не мог поделать.
Невольно следя за событиями, часто наведывался на Майдан и в разграбленный офис. Своими глазами видел расстрелы на Институтской, и что-то сдвинулось в нем. Незаметно для себя  не причастный к событиям бизнесмен переоделся в другие мысли и увлекся общим возмущением.
 «Как можно стрелять в безоружных по сути пацанов с деревянными щитами?» – столбенел он от удивления. Что-то новое, никогда не слыханное поднималось в душе, и Максим, в конце концов, созрел для понимания того, что же происходит. То есть ни черта не понимал, но что-то непостижимое чувствовал. Прежде всего, то общее со всеми возмущение обманом и цинизмом властей. Кто теперь за кого и почему отстреливают пацанов? То, что они были еще совсем пацаны, видел своими собственными глазами, когда они бюсты и трусы примеряли и хохотали, как кони. Правда, потом извинились, сложили все в кучку. Дети...
Был там среди них один студент КИСИ, все пытался очеловечить разгром чужого офиса и смущался от действий своих товарищей. Говорят, в двадцать лет если ума нет, так и не будет. А парню девятнадцать только. И ума у него на двух взрослых хватит. Даже Максим невольно прислушивался к тому, что он там болтал о пробуждении национального сознания.
Сам-то он не очен верил в это пробуждение, потому что был человеком не слова, а дела и привык достигать своих целей! Но хитрости и уловки, которым его научила жизнь, тут, на Майдане, почему-то не действовали. Здесь были какие-то другие законы и порядки. Иногда неуклюжие и глупые, порой идеалистические, даже детские. Но они работали. Тогда, как деньги, раньше липшие к рукам, неумолимо  ускользали, будто песок из-под пальцев на пляжах Хургады, куда он два года подряд возил Галину с детьми.
Мальчикам его уже по три года, бегают, говорят на своем быстром детском наречии, вопросы задают отцу. Он и сейчас уже задумывается, когда приходится отвечать. Еще немного, совсем в тупик поставят, потому что пока занимался бизнесом, некогда было самообразованием заниматься. А теперь такое вокруг творится, не хочешь, а начнешь изучать историю вопроса. И о Петре первом и Бандере, и о фашистах, ОУН-УПА, о славе и воле – о лихой казацкой доле.
Изучал, погружался и постепенно начинал понимать, что не все так просто на том Майдане. Да, есть и проплаченные тушки, и болваны, бездомные, и хулиганы, которым лишь бы кирпичом и булыжником пошвырять в толпу, только бы не учиться и не работать. И были еще и вот такие студенты, которых слушаешь и прозреваешь.
Поэтому, когда стало известно, что тот парень погиб во время прорыва на Институтской, Максим впал в длинную, неожиданную для себя тревогу. Известия о гибели десятков людей сыпались на него, как вырванные из мостовой булыжники. И в душе росло возмущение и гнев. И что же это за власть такая? Бизнес убила, ребят на асфальт положила, веру и надежду уже давно в гроб заколотила.
Как рядовые бизнесмены становятся революционерами и добровольцами? А вот так и становятся ... Максим и сам себе удивился. И когда началось позорное в Крыму, а затем на Донбассе, вопросов, за кого он и что будет делать в следующие пару месяцев, у него уже не возникало. Так бывает. Жил мужик. Не знал, куда двигаться. Плыл по течению, деньги для себя и семьи зарабатывал на яхте по днепровским волнам прыгал, далеко не загадывал, но жить планировал в комфорте и покое долго и счастливо. И вдруг, как муха какая укусила. Поменял все на камуфляж и вооруженные доспехи, холодный окоп и полевую кухню. Так появилась у человека цель, которую не преодолеть никакими воспоминаниям о благополучном и сытном прозябание в окружении длинноногих блондинок и манекенов, обтянутых в тонкое изящное белье.
И та поговорка, которую он запомнил еще с детства, мол, если «в двадцать - ума, в тридцать - семьи, а в сорок денег нет, то и не будет», хотя и осталась в подсознании, но несколько изменила смысл. Деньги есть деньги, но не за деньги те ребята жизнью рисковали и себя положили, это ясно. Поняв, а скорее, почувствовав, почему они это сделали, он и сам проникся тем высоким и мучительным ощущением причастности ко всему, что творится в стране. И не просто проникся, а решил сделать шаг подальше от худощавых грудастых девушек, от мерцания городских огней, от покоя и тишины собственного дома в тревожный мир полноценного мужского дела.
Теперь он мог дополнить поговорку новым содержанием. Когда ты в сорок пять ездишь на маршрутке, то конечно же неудачник, но это не существенно. Главное, если ты до сих пор не понял, за что стоит умирать, то и не жил вовсе.
У Максима в его сорок пять все было. Окончил университет, начал свой бизнес, в тридцать у него уже и дом, и квартира, и машина. Женился, правда, недавно, три года назад. Но на красавице. Никто не смел бы назвать его неудачником. Однако он был им.
Нет, в маршрутке не ездил. Но все, приобретенное им для себя, оказалось чужим и скучным, не грело и не приносило удовольствия. Черновой вариант, неудачная попытка поймать за хвост свое счастье, которое ускользает из рук, как призрачная птичка с пестрым оперением. Когда Максим начал терять то приобретенное, он очень ясно, почти в формате макро изображения поймал черты той своей птички. Почувствовал ее дыхание, уловил пение. И зашевелилось что-то под ребрами.
Даже не осознавал, как это произошло. Завертелось, поехало, сдвинулось. Все, что он имел, стало слабым, нечетким и призрачным, в одно мгновение испарилось, как вода на солнце. Вроде и оставался ни с чем и в то же время приобретал нечто большее, ранее не слыханое, неожиданное. В стране бушевали изменения, и он увлекся ими, будто это был спасательный круг, который мог бы помочь ему выплыть в бурном море событий и снова оседлать ветер. Только теперь это был совсем другой ветер...
Так Максим попал в АТО. В добровольческий батальон, который выполнял задачи по защите освобожденной от террористов территории. Без высоких и громких слов, без лозунгов, они просто защищали свою землю. Пусть это было похоже на страшную, адскую работу, плотно связанную со смертью, но по сравнению с его беспорядочным и благополучным существованием в прошлом, это новое призвание вдохновляло и возвышало Максима. Будто он долго бродил в темноте и тумане ни к чему не причастным ежиком, и вдруг увидел свою лошадку и вышел к ней на полянку. И понял, кто он есть и для чего существует. А тот конек явно прискакал со времен Запорожья. Незаметно соблазнил его топотом копыт и бодрым ржанием. И свист адских металлических мух, летающих рядом, теперь казался Максиму только досадливым жужжанием обычных насекомых.
 
***
В тот день сначала очень удачно все складывалось. Они успешно провели операцию и уже возвращались в расположение батальона, и вдруг одна из свинцовых мух пролетела слишком близко. Максим отклонился, а тот, кто шел впереди, не успел. Вскрикнул и упал, как подкошенный. Максим бросился к парню, нагнулся над ним, пытаясь понять, куда попала пуля. Сергей хрипел и тяжело дышал. Его большие голубые глаза были широко раскрыты, как от удивления: «Разве это и со мной случилось?»
Ранило в грудь. «Когда же этому конец? – гневно подумал Максим. За неделю семь погибших и сорок два раненых. Локальная непрерывная война. К черту те минские договоренности и наблюдатели ОБСЕ, никакого смысла. На наших пацанах испытывают новые образцы российского вооружения и, как на живых мишенях и тренажерах, обучают своих солдат стрелять».
А Серегу нужно срочно везти в больницу. Но чем? Своя машина повреждена. Еще не успели с ней разобраться после вчерашнего поздравления с вражеской стороны. В полевой госпиталь или блокпосту, где был транспорт, нужно добраться незаметно, потому что обстрел продолжается. Сегодня как показательные учения. Палят и палят.
Максим свистнул своим, и ребята осторожно затянули малого в кусты. Все называли его малым, потому, что он и был маленьким по росту и возрасту, слишком молодым для такого дела, как война. Странный парень. Вчера хвастался ему, что женится, что девушку имеет. Фото показывал. Щеголял перед старшим товарищем, аж глаза блестели. Такая Оксана, кареглазая брюнетка, настоящая украинская красавица. «Я бы тоже женился на такой», – подумал Максим и невольно вспомнил собственную жену, которая бросила его, только начались проблемы с бизнесом. Он потерял деньги, квартиру, яхту, машины. Дом только остался и куча долгов, с которыми нужно было разбираться. Просил ее подождать, пока он по делам будет отсутствовать. И она и слушать не захотела, что это за дела. Зачем ей дополнительные трудности. Она и так с ребятами еле справляется.
– Деньги мне оставь, – только и сказала на прощание: привыкла к комфорту. Оставил все, что в кошельке было. Даже не сказал, куда едет. Да она и не спрашивала.
– Меня не ищи, я к маме, не нужны твои трудности, разбирайся сам! – Отрезала она, как гвоздь в затылок забила.
И правильно, когда-то это должно было прекратиться. Все к лучшему! Когда Максим думал о ней и своем бизнесе, стоя на линии разграничения под обстрелом вражеских пуль, его накрывало дикое удивление: «Неужели это я женскими трусами торговал?»
Сегодня еще двое двухсотых. Если Сергея вовремя не доставить в больницу, он станет третьим. Ребята пригнали откуда-то разкуроченную осколками маршрутку со снесенной крышей.
– Больше ничего нет, - говорят. – Хорошо, хоть едет. Может, к блокпосту дотянет, а там уже найдешь, чем доехать.
– На маршрутке? – Максим с   удивлением   посмотрел на командира батальона и своих побратимов.
– Его хоть там положить можно ровно. У тебя водительский стаж и опыт, прорвешься, – сухо ответил командир, оглянувшись на молодых за его спиной.
– Хорошо, попробую, – Максим напрягся. Он еще никогда не управлял маршруткой.
– Зеленки держись, там есть грунтовка вдоль поля, Бог вам помогает.
«Хорошо, что Сергей не слышит того, что происходит, – думает Максим. – Потерял сознание и не понимает, что положили его рядом с мертвыми на полу маршрутки без крыши, которой предстоит прорваться через опасную зону, неподконтрольную украинской стороне. Там можно ожидать чего угодно. И обстрела, и мин, и вражеской засады, и просто смерти, которой надоест ждать, и она приберет его и затянет в свое темное логово вслед за другими».
Когда-то Максим поклялся, что никогда не сядет за руль простой маршрутки, потому что она маркирует неудачников. Но теперь некогда было размышлять об этих детские условностях из далекой и почти чужой прошлой жизни. Он вскочил в середину, и завел мотор.
– Потихоньку, у нее сцепление барахлит, – сказал кто-то из темноты. – И света нет, да он тебе и не нужен.
Тронулся. Без огней, тихо, как пешком по сырой от ночной росы траве. Хорошо хоть ночь месячная, блестят на дороге камни, и видно край поля. Здесь как повезет, только молиться, чтобы на растяжку не попасть.
Где-то впереди активно заработал крупнокалиберный вражеский пулемет. Максим остановился, заглушил мотор. Затаился, как и нет его здесь на линии огня. Оглянулся на Сергея. Парень пришел в себя и молча смотрел в холодное звездное небо, где расцвел бутон полного месяца. Говорят, таких размеров луны не бывало последние сто лет. Действительно, здоровая, щурится, закрыла один глаз, смотрит, что они здесь вытворяют без её надзора, эти глупые люди, которым не надоело убивать друг друга.
Сергей застонал, и Максим завел мотор, чтобы двигаться дальше. Медлить нельзя. Пусть стреляют. Нужно выбираться отсюда, пока не рассвело.
– Ранение сквозное, – через плечо говорит он Сергею. – Выздоровеешь, брат. Ты же меня на свадьбу пригласил, вот думаю, что тебе подарить?
– Жизнь… – хотел сказать парень, но маршрутку резко подбросило на кочке, и он снова потерял сознание.
Плотность обстрела увеличилась, били уже конкретно в ту сторону, где они передвигались. Максим ускорил движение. «Неужели услышали? И не может быть, далеко», – уговаривал он сам себя и чувствовал, как жужжат по бокам адские насекомые.
Вся жизнь вдруг пронеслась мимо него со скоростью тех вражеских пуль. Легкая и пустая как шелуха из-под семечек. Теперь весила чего-то только одна последняя его цель – добраться до блокпоста на нашей территории, где Серегу можно будет передать своим.И Максим изо всех сил жал на педаль газа. Он привык достигать своих целей…