Анекдоты из Пьяной коровы

  Я стоял под мерзким моросящим дождем, прятал лицо и руки от пронизывающего мокрого ветра и ждал десяти часов. В десять утра открывался ресторан «Ко-рова». Не рассчитав время, я вышел из дома на полчаса раньше, чем следовало, и теперь меланхолично курил, стоя у винного магазина и ждал. Ждать осталось семнадцать минут. На таком холоде это было совсем не мало. Вообще-то я мог выйти еще на полчаса раньше, в теплой духоте метро добраться до института и, может быть, не опоздать. Тогда сейчас я бы уже сидел в отапливаемом кабинете со следами недавнего ремонта, читал книгу и клевал носом под мерное жужжание голоса лектора. Кажется, поступить так было бы самым разумным. Не скрываться, не зябнуть на холоде и даже, как будто, исполнить свой студенческий и сыновний долг. Так было бы правильно. И честно по отношению к моим бедным родителям. Но не честно по отношению ко мне самому. Как водится, заботливые практичные родители много вкладывают в свое чадо. Любви, терпения, денег, вроде бы не восстанавливающихся нервных клеток... Ребенок — это предприятие, которое нуждается в подкрепляемом росте, развитии и направлении, чтобы впоследствии принести свои плоды. Стать самостоятельным и развитым. Думаю, в экономическом плане, я всегда был самым невыгодным объектом вложений. Видимо, рыночная экономика — это не мое.
  Я снова бежал и прятался. Противоречиво мечтал о «нормальной» спокойной жизни и искал безумия. Отчаянно держался за своих изменившихся неожиданно повзрослевших друзей и заговаривал с пьяницами в барах и на автобусных остановках. Мне нужен был абсурд и безумие, чтобы на его фоне увидеть смысл в самом себе. Жизнь никак не хотела подстраиваться под мой бессознательный сюжет. Я думал, что жизнь должна быть мутно-светлой и сладкой, как кофе со сгущенным молоком, в детстве, потом как следует вдарить темными вихрями нелегкой судьбы и, наконец, расцвести алыми красками закономерного финала — материального, семейного и морального благополучия. Стандартная схема сюжета американского драматического фильма-биографии. Вместо этого существование тускнело серой расцветкой в черно-желтую крапинку. Вместо стандартов Голливуда в моем сером две тысячи одиннадцатом году нарисовывалось абсурдное норвежское кино. Когда по великой реке жизни принято плыть по или против течения, но плыть, я то и дело нырял, веря в фантастический клад, таящийся на дне.
  Семнадцать минут прошли. Прошли двадцать. Я вопреки сыновнему долгу сидел в «Ко-рове», подливал в пустую кружку чай из термоса, курил и размышлял. Почему здесь? Именно этот ресторан (Кафе… Бар…)? Это место было ближе других, роднее. И желанного мною абсурда здесь действительно хватало. За шесть лет, проведенных здесь, я и мои друзья в этом убедились.
  Был период в истории нашей и этого заведения, когда мы собирались здесь каждый вечер пестрой компанией. Я и еще кое-кто живем рядом, другие же ничуть не затруднялись ехать с разных концов города. Они верили, что это не напрасно. И мы до сих пор храним теплые воспоминания о тех временах. Мы покупали в баре по кружке пива и, выпив, наливали туда свое, купленное в винном внизу. Пили пиво, вино и коньяк. По очереди бегали за добавкой, и в иные разы объем выпитого за вечер превышал десять, а то и пятнадцать литров. На шесть-десять человек это не так много как поначалу звучит. Мы не обращали внимания на охрану, потому что она обратила свое внимание нас раньше. Повторюсь, времена были теплые и веселые, и внимание это было ласковым и благосклонным. Грузный охранник Алик иногда подходил к нам, приветливо здоровался и говорил:
  — Добрый вечер, ребята. Вы пейте так, чтобы администратор не видел. И убирайте за собой потом, пожалуйста.
  — Хорошо, Алик! Ты же нас знаешь, все будет в лучшем виде! Может винца?
  — На работе не положено… — Со смущенной улыбкой извинялся Алик и отходил. — Развлекайтесь!
  Мы кутили до закрытия и уходили, смеясь, шатаясь и бряцая пустыми бутылками в пакетах.
  Времена менялись. Охранники, к сожалению, тоже. Алик давно уволился и вместо него год назад по залу расхаживал молодой строгий армянин, исполняющий то ли обязанности охранника, то ли администратора, то ли все вместе. В своей работе он проявлял излишнее рвение, подскакивая к только вошедшим посетителями и приставая:
 — Здесь нельзя просто так сидеть, уважаемые! Вы будете что-нибудь заказывать? Если нет, я попрошу вас покинуть заведение!
  Смущенные и раздражающиеся люди, что-то говорили вроде «Мы сейчас посидим и выберем… Мы только зашли…», поднимались из-за стола и шли к бару. В обращении приставучего сотрудника меня больше всего забавляло слово «уважаемые». Об уважении я что-то слышал, но здесь им и не пахло. На нас он смотрел всегда подозрительно, и первое время тоже подходил поинтересоваться, не опустели наши кружки и не пора бы нам убраться. Тут его методы были бессильны. Наши кружки не пустели никогда. А один раз, когда у нас с ним случилась короткая перепалка, вышестоящая администрация ресторана выступила на нашей стороне, и он отодвинулся в тень. Хотя и из этой тени я всегда чувствовал на себе его пронзительный хмурый подозрительный взгляд. В нашей стране служебное рвение никогда не ценилось. А педантов презирали. Теперь мы были относительно спокойны. Хотя пиво разливали по кружкам все равно только тогда, когда «гэбэшный орел» скрывался в соседнем зале.
  Моему другу Стасу нравилась официантка. Это была маленькая, скромная и работящая девушка из средней Азии. Стасу всегда нравились азиатки. Мне же все азиаты казались слишком бесчеловечными, нелюдимыми и подозрительными. Особенно японцы и киргизы. Хотя со вторыми я работал, а некоторые даже здоровались со мной за руку. Так вот, стоило официантке появиться в зале, Стас кричал ей:
  — Динара! Динара! Привет! Как дела? Динара!
  Она смущенно улыбалась, кивала и убегала с подносами. Потом и улыбаться перестала. Ее звали не Динара.
  Самые невероятные случаи творились чаще всего у кассы и в туалете. Наверное, люди забирали абсурд с собой с кассы на подносах, прожевывали вместе с заказом и избавлялись в туалете, чтобы не уносить домой. Зря. Я бы унес. Все, кому не лень, таскали из ресторана стеклянные пепельницы, кружки и вилки. Так почему бы не ухватить еще и небольшую долю смеха?
  Вот например. Как-то раз Стас пошел в туалет. Вышел с белым лицом. Сел, отпил пива, взглянул на меня и сказал:
  — Там негр дрочит.
  — Что? Где? — Спрашиваю.
  — В туалете! Я в писсуар отливаю, стою… Подошел негр, встал рядом, достал, значится, свой баклажан и начал дрочить.
  — Вот так вот просто?
  — Ну да…
  — Попей, успокойся, ты бледный какой-то.
  Десять минут мы молчали, потом начали хихикать, а после уже и истерично хохотать.
  Стас в такие ситуации в туалете влипал часто. Не везло ему просто сходить туда без приключений. Однажды вышел так и заявляет.
  — Нормально вообще! Там мужик в раковине моется!
  Я рассмеялся. Сходил, посмотрел — и в правду мужик по пояс голый стоит, подмышки намыливает.
  Я раньше думал, что туалеты в клубах славятся самыми удивительными случаями и курьезами, но «Ко-рова» била все рекорды. В клубных туалетах люди трахались. В этом туалете, после секса еще и подмывались. Иногда из-за этого образовывалась очередь к раковине. В клубных туалетах люди курили гашиш, а здесь запирались просто выкурить сигарету в тишине и покое. Почитать книжку. Иногда засыпали… Я помню, как зашел в туалет и чуть не обмочил себе штаны, когда из кабинки кто-то громоподобно всхрапнул.
  Бывали ситуации эпичнее. Я как-то пересекся с бывшей одноклассницей, мы зашли посидеть и выпить кофе. Когда я его заказывал вместо обычного ежедневного пива, бармен, что знал меня, хитро улыбнулся и спросил:
  — С девушкой, что ли, пришел?
  Я возмутился, ну почему сразу с девушкой то? Если я сегодня пиво не беру — так значит уже с девушкой? Как будто я не кофе заказал, а гондонов пачку. Вслух же сказал:
  — Ага.
  Пускай себе думает, что хочет, решил я. Взял кофе, расплатился и пошел к столику.
  Вообще, удивительно, сколько фантазийных нагромождений способны выстроить у себя в уме люди за отсутствием достоверной информации. Их иллюзии по сложности не сравнятся с фокусами Гудини, а фантазии по масштабности с Ветхим Заветом.
Пусть выдумывают, пусть гадают. Загнать человека в ловушку собственного разума — могущественнейшая из шуток. И жестокая. Я не вру людям, а они часто торопятся назвать меня лжецом (это если опустить матерщину), когда их догадки не совпадают с реальным положением вещей. Бывает это доходит до откровенной комедии. У нас был знакомый, и несколько лет назад наше общение с ним угасло, а сам он пропал. Много чего говорили. Что он уехал в родную деревню, чтобы закончить, наконец, школу. Ведь после пятого класса он был способен прикончить только ящик пива и слабое сердце своей стареющей мамы; что там его настигла местная гопота; что он погиб по политическим убеждениям; что он сам кого-то убил и сидит в тюрьме. Точных сведений не было. Все его вспоминали по-хорошему и ностальгировали. Но однажды паренек из старой тусовки рассказал мне, что видел его в подземном переходе, пьяного, безумного и нищего. А главное живого, не отбывающего срок и так, по-видимому, и не закончившего школу. Все кто это узнал, страшно удивились. Я в том числе. А некоторые даже немного обиделись и разочаровались. Вот так у нас всегда. Хорошо относятся только к покойникам. Скорбят, поминают… А если человек вдруг «ожил» — оскорбляются до глубины души. Обманул мол!
  Я поставил кофе на стол, сел, и мы с одноклассницей разговорились. Беседа текла ровно и ласково, как ручеек жарким летом. И тут вдруг мне страшно захотелось по-большому...
  Здесь я сделаю небольшое лирическое отступление и уточню, что мне потребовалось проконсультироваться с Гуглом о том, как в данном контексте правильно пишется "по-большому". Интересен тот факт, что викисловарь приводит в качестве одного из семантических свойств слова его разговорное значение. А именно — если говорить об испражнении. Но по-настоящему забавляет то, что рядом ярким оранжевым шрифтом светится приписка: "Отсутствует пример употребления". Так что если вам когда-нибудь захочется ощутить себя в шкуре маститого редактора, можете вставить туда в качестве примера мою историю. Мне будет стыдно и очень приятно. 
  Я деликатно извинился и аккуратными шажками заторопился в туалет. Что меня прибило, я так и не понял. Сосиска в тесте из ларька? Суп? Кофе с сигаретами? А прибил меня в итоге сам туалет. Вернее неудобная ситуация в нем. Минут пятнадцать спустя, когда я буквально растворился на толчке, я подумал, что не стоит долго рассиживаться, когда снаружи ждет дама, пусть и не сердца, а только одноклассница. Так бы может и посидел, но больше будет уже неприлично. Я решил, уже было, перейти к закономерному финалу и обнаружил, что не могу воспользоваться туалетной бумагой. В наличии то она была. Но было ее чрезмерно много. Если туалетной бумаги вообще может быть слишком много. Толстенный рулон был намертво зажат в тесной коробочке, привинченной к стене. Отмотать себе клочок бумаги было невозможно. Я пытался, и когда попытки провалились, стал взламывать злосчастную коробочку, чтобы вытащить рулон. Эта идея тоже не увенчалась успехом, как и попытка сорвать коробочку со стены. Аккуратно просунув кончики пальцев внутрь и отжав рулон на несколько миллиметров в сторону, я деловито, хирургическими движениями отматывал бумагу. Через двадцать минут в тесной кабинке я вспотел как шлюха. Тогда я снял всю одежду, вытер футболкой красное лицо, положил все на бачок унитаза и продолжил работу. Мне стыдно представить, что думала о моем кишечнике моя знакомая, на час оставленная в одиночестве. Никогда ее еще так нагло не кидали. Никогда парень не менял ее общество на общество туалета. Я выковыривал бумагу, бумага рвалась, я тихо матерился и представлял себе, что думает девушка в зале: «В мужском туалете наверняка есть черный ход на улицу, через который он сбежал!» Или: «Так вот кто пукнул в трамвае…» Мне было и смешно и стыдно. И я с бессильной яростью тянул на себя клочки бумаги.
  И вот я достал столько, что смог закончить с этими мучениями, с извращенным удовольствием спустил воду, оделся и вышел. Я узнал ад. В этом аду куча бумаги, но ей нельзя подтереться. Я надел маску абсолютной невозмутимости, насколько могло позволить мое раскрасневшееся лицо и сел за столик.
  — Ох уж мне эти общественные туалеты! — Беспечно произнес я. — Вечно там какие-нибудь неуместные неполадки!
  — Извини, пожалуйста, но мне уже пора идти. Рада была повидаться. Не бросай институт.
  Она встала и надевала пальто.
  — Эээ… Да… Хорошо. Здорово, что повидались.
  — Не бросишь?
  — Не брошу! Мне лень…
  Она с чуточку виноватым лицом улыбнулась, направилась к выходу и вышла прочь. Я откинулся на стуле. Лицо, судя по ощущениям, белело. Блин, думал я, не дай бог еще раз… Ох… Я проверил сколько у меня сигарет, встал и пошел к бару.
  — Пиво.
  — Что, ушла девушка? — Ухмыльнулся бармен.
  — Я успел придумать полдюжины остроумных и злых ответов. Но сказал:
  — Ага.
  Сев за тот же столик, я отпил пива и позвонил Стасу.
  — Приходи в «Ко-рову». Сейчас такое расскажу!
  — Окей, приду через пятнадцать минут.
  И повесил трубку.
  От такой истории второй раз обделаешься, подумал я.
  Касса в нелепости не отставала. В ресторанном меню напротив графы «чай» вписаны сразу три цены. Различаются они незначительно. Примерно в три-пять рублей. Но все же. Я, заказывая чай, исходил всегда из максимальной, но путался. Взял, было, чай и направился к кассе. Достал полтинник, положил на блюдечко. А кассирша помедлила и спрашивает:
  — Вы у нас сегодня обедали?
  — Нет. — Простодушно ответил я.
  Она строго взглянула на меня.
  — Тогда с вас еще два рубля.
  Я достал пять. Отдал ей. Забрал сдачу, чай, конфетку и отошел. К кусающимся ценам я привык. Кружка же нужна. Да и можно вообще позволить себе иногда… О случае я забыл.
  В другой день я так же заказал чашку черного чая и вновь услышал у кассы тот же вопрос.
  — Вы у нас сегодня обедали?
  Я вспомнил, в чем дело, но из принципа ответил:
  — Нет.
  И протянул сто рублей.
  — А сказали бы, что обедали, чай был бы дешевле. — Пожурила меня кассир.
  — Я честный… — Выговорил я.
  — Ну и зря!
  Я понял, что у них тоже принцип. Вопрос насчет обеда чисто символический и по долгу службы. Они даже чеков не проверяли. Поэтому в третий раз я смухлевал.
  — Вы обедали?
  Я, не колеблясь, ответил:
  — Да!
  С меня взяли сорок с чем-то рублей. Я же обедал в «Ко-рове» когда-то… Хоть раз да обедал.
  Дальше так и продолжалось.
  — Вы обедали сегодня?
  Я вспомнил гречку с котлетами дома.
  — Обедал!
  И так далее. По моей философии «обедом» была и купленная у них ранее кружка пива. А что? Может я бедный! А алкоголики вообще не едят! Кассирам на мою философию было плевать. Они задавали вопрос, а получая ответ, действовали исходя из своей программы. Так я оставался честным и экономил несколько рублей. Софизм — великая вещь!
  Случались у нас и конфликты с другими посетителями. С завсегдатаями — никогда. А вот с посетителями бывали. Они, отвечая атмосфере этого места, тоже отличались комичностью. Я вспоминаю один…
  Вообще конфликты бывают очень разные и причины их тоже. По убеждениям, по недоразумению, нередко у нас в стране — на национальной почве. Разные. Мой друг, развязавший этот конфликт, утверждал, что причина его кроется в непреодолимой тупой дискриминации по отношению к его музыкальным предпочтениям. Звучит изыскано и частично справедливо в наше-то время. Но, настоящая причина куда приземленнее. Он съел чужой салат.
  Дело было так. Одним зимним вечером я с двумя друзьями зашел в «Ко-рову» пропустить по кружке и согреться. Финансы пели романсы, и нами овладевала легкая меланхолия. Мы не спеша потягивали пиво и перебрасывались пустыми фразами. А рядом с нами, в то же время кутила довольно большая и шумная компания. Молодые парни и девчонки субкультурного оттенка с размахом отмечали день рождения своего товарища. Мы изредка посматривали на них, но не заостряли внимания. Через какое-то время Стас не выдержал:
  — Может, подсядем к тем чудакам?
  — На кой они тебе сдались? — Спрашиваю.
  — Ну выпьем на халяву! Подсядем, разговоримся, они и нальют!
  — Тебе тут плохо что ли?
  Саня молчал, но тут сказал:
  — Забей ты на них!
  Стас замолчал. Но когда со стороны празднующих раздалась пара особо громких выкриков и тостов, снова воскликнул:
  — Да ладно, чувак! Ну пойдем…
  — Ну и что мы им скажем? Это же, я не знаю, неприлично как-то…
  И с каких это пор я стал такой воспитанный? Я — в пьяном угаре абсента крушащий чужие санузлы. Я — поджигавший шторы. Я — оставлявший сомнительно пахнущие подарки в стиральных машинках малознакомых людей и засыпавший в подъездах. Кто мог подумать, что я могу задуматься о приличных манерах?
  — Мы им там совершенно не нужны. А нам и здесь вполне неплохо. — Сказал я. — И, к тому же, кто мне утверждал, что ненавидит шумные сборища, субкультурных ублюдков и все человечество в целом?
  — Но выпить то я люблю.
  — И не поспоришь.
  Я помолчал и добавил:
  — Я сам не против. Но так нельзя. Если нас позовут, мы согласимся. Но навязываться не станем.
  Тут в ход пошла откровенная подкупная лесть:
  — Да пойдем сами! Ты же с ними поговоришь, и они согласятся! Ты харизматичный… Сразу станешь там душой компании!
  Я старался пить пиво под таким углом, чтобы не было видно улыбки. Это было подло.
  Тут от компании отделился паренек и направился к нам. Он подошел и спросил:
  — Парни, дадите сигаретку?
  Мы дали две.
  — Спасибо, парни.
  Он обернулся на своих и добавил:
  — А чего вы тут сидите? Подваливайте к нам!
  Я закурил и спросил:
  — Официальное приглашение?
  Он подумал и ответил:
  — Ну, типа того… Подходите, угостим.
  — Ладно, без проблем, - говорю, - спасибо.
  — Да мы подойдем щас! Щас подойдем! Мы, что же, не подойдем? — Закричал Стас.
  — Вот теперь и пригласили, а значит другое дело. — Говорю.
  — Ну а ты тормозил! Погнали уже!
  На самом деле, не будь я еще трезв, то и не стал дожидаться приглашений, а давно уже превратился в пьяного экстраверта и буйствовал вместе со всеми. Даже во главе всех. Но это было только впереди. Еще только предстояло превратиться в пьяную безрассудную свинью. А пока я сохранял человеческий облик.
  Мы присоединились к той компании. Было действительно весело. Мы хлестали пиво, знакомились со всеми по сотне раз и снова тут же забывали имена, пели, перекрикивали друг друга в жарких политических и философских дискуссиях и бегали за добавкой. Все давно уже позабыли где находятся, и что в ресторанах принято платить за выпивку. Ее мы просто тащили из магазина снизу, без лишних церемоний вскрывали тяжелые баклахи и разливали по кружкам, никого не стесняясь. К ночи несколько столов было перевернуто, а мы сидели на них, разбившись на группки, пили и балаганили. Вся остальная публика давно поторопилась унести ноги из разгромленного заведения. Официанты и охранник боялись проходить через зал. Я до сих пор вспоминаю и удивляюсь, как никто даже не задумался о милиции. Мы то — ладно! Но персонал ресторана… Видимо двадцать с чем то человек, оседлавшие хаос, вогнали их в ступор.
  Но до того, как «приличные» люди покинули это веселое заведение, некоторым из них пришлось испытать на себе не столь уж приличные манеры.
  В какой-то момент я заметил, что возле одного столика обстановка накалилась. Там сидела девушка, а рядом двое парней наседали на Стаса. Мы с Саней и Бобром подошли, чтобы разобраться, в чем дело. Бобром звали того паренька, который пригласил нас влиться в эту тусовку. Ситуация быстро разрешилась.
  Под рев и грохот пьяной вакханалии, перешагивая через валяющиеся стулья и людей, шествовал Стас. Он упрямо брел по одному ему известному маршруту и случайно ли или умышленно набрел на один из столов, чудом сохранивших исходное положение. На столе стояло несколько блюд с салатом. На стуле рядом сидела девушка, на втором висели куртки. Стас, не обращая внимания на девушку, в пару приемов съел салат и так же задумчиво удалился. Если хаос вокруг и не волновал эту девушку, то явную наглость она не стерпела. Не знаю даже, что ее больше оскорбило. Бесцеремонное посягательство на закуски или то, что ее попросту не заметили. Не обделили вниманием персону, так сказать. Как бы там ни было, она поспешила изъявить свое возмущение двум компаньонам, вернувшимся из бара и являющимся обладателями кожаных курток, свисающих со спинки стула. Парни не помедлили отстоять честь дамы и набросились на размышляющего сытого Стаса. Для начала в словесной жаргонной форме. Мы в свою очередь взялись отстаивать честь Стаса, вяло сопротивляющегося и протестующего. Это было бессмысленно, и мы бросили это дело. Я успел остановить спор, грозивший перейти в откровенную поножовщину, извиниться за всех, даже за даму второпях и отвел свою компанию в сторону.
  — Это все из-за того, что они металлисты, а я хип-хопер! — Заметил позже Стас.
 — Уроды! Им лишь бы прицепиться к чему-нибудь!
  — А тебе лишь бы сожрать что-нибудь! Там же эта баба сидела! Ты что, не видел?
  — Да не было там никого! Я увидел салат, подошел к нему, он был один и…
  — Что "и"?! Тебе стало его жалко?
  Стас грустно качнул головой:
  — Я буквально на кончике языка почувствовал его одиночество…
    (2011)