Глава 6. Большая лужа

- Гудвина! Волшебника Гудвина сюда! Пусть исполняет желания!
В воздухе повисла торжественная пауза. Её прервал глухой кашель вышедшего из-за занавеса Грифа. Он взял из рук фотографа бокал – который тот, обслуживая себя и Саню, не успел выпить, - отхлебнул из него, протянул вновь Лебонзу, но руку с бокалом перехватил Март:
- Чтобы веселее жилось, ребята, давайте дружить с шуткою! Сейчас мы устроим маленькое представление, так сказать, развлечёмся на досуге! Есть такая приговорка: иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что! Эй, Хват – Наум, а подать сюда Ляпкина – Тяпкина! Я надеюсь, - все любят импровизации? – Саня многозначительно улыбнулся и подмигнул Феде.
Тот было отмахнулся, но жалостливо шевельнув бровями и усмехнувшись про себя уголком рта, шумно выдохнул воздух, и потревожил механизм пружины.
Далее, кто боится разочароваться в авторе – пусть не читает эту главу, а я утверждаю, что автору не изменяло чувство меры, но раз всё шло к тому, пусть и продолжается естественным образом…
***
Поднеся щёпоть с квашеной капустой,- из уже наполовину опорожненного за сутки бочка,- ко рту, Карлсон Перекапаев от неожиданности вздрогнул! Убедившийся вновь, что чёрту или Богу, до него есть дело, - как был с зажатой щёпотью капусты в руках, -  начал креститься, тыча себе капустой в медный блестящий вдруг вспотевший лоб с величественной седой прядью, опустившейся на него, в голые острые плечи, поддерживающие майку и в пуп, высвечивающийся из-под неё. Забыв с перепугу, как подобает креститься верующему  христианину, махал рукой то слева  направо, то справа – налево, к сердцу, от сердца, не выдержав сатанинского ведения, заорал:: «Ежи – еси – на небеси… да светится имя твоё! Да прибудет царствие твоё во веки веков!..» -  споткнулся, забыл и благим басом просто заорал: «а-а-а!» Повернулся, было, бежать, но успев сделать два шага, оторвался от земли, завис в воздухе в нескольких сантиметрах от пола, перебирая ногами, как белка в колесе, уже не мог продвинуться ни на пядь! И только зелёные розовыми цветочками семейные трусы бурно колыхались под движениями быстро мелькающих ног, осваивающих бег на месте.
- Не блажи! Сын мой! Не ори, яко Соловей – разбойник! И прими сие видение, как знамение от Бога, отца  твоего! – увеличенный мегафоном могуче зазвучал голос Альдонсо.
- Господи Исусе! Прости своего раба – ослушника за то, что он считал тебя доской рисованной, и дай уверовать, что не дьявольское наваждение посетило его! – взмолился неведомому Богу несчастный  неверующий. – У меня нет сзади пропеллера! Опусти меня на землю, о Боже!
Трудно было не откликнуться на столь искреннюю просьбу. Лазаря Карловича бросило наземь. Он приземлился на четвереньки. Тут что-то окончательно разладилось в организме его от перееденной капусты, бурного бега на месте, работы мышц, страха, волнения, только он вдруг почувствовал, что «струсанул в трусы от стресса». Одновременно он услышал: «Это сон, сын мой! Ты спишь…» - голос вдруг прервался на секунду и закончил – Фу!..»  Видимо, что-то почувствовали и другие.
- Приснится же! Случись взаправду – со стыда на месте сдохнешь! – почесал затылок указательным пальцем ушастый толстячок, натянул майку на пятки, по-дурацки улыбаясь сохраняющему молчание обществу, засеменил на четвереньках за спасительную бордовую занавеску, и не дойдя до неё, сгинул федиными стараниями с глаз долой, как будто его и не бывало! Только большая лужа на полу свидетельствовала о сне, что подсмотрели все, и обрывающийся мокрый след босых ног, тянущийся в сторону занавески…
- Шутка не удалась! Ну что ж, что естественно, то не позорно… - обронила Балерина, как только несчастный исчез с глаз долой. – Бывает хуже…
- Например?
- Когда музыканты валят лес, зарабатывая на жизнь, вместо того, чтобы заниматься музыкой. Или когда художники и поэты строят заборы…
- Или некоторые из них городят огород! Сравнили! Нюхать-то всем придётся! – закончил падший ангел киногерой Джигитов.
- А вы всё надеетесь отстояться в стороне, или улизнуть в персональном противогазе?
Саня – фокусник затолкал вновь за кулису Лебонза и Федю, осушил наконец-то одним рывком бокал, расшаркался на публику, поклонился, ломаясь, как дурной актёр и скрылся сам, оставив за собой многообещающую фразу: «Пардон, господа – товарищи! Антракт!» - и за кулисой прошипел, забыв отвести ото рта мегафон: «Идио-о-ты… всем вам клизму не мешает… ш-ш-ш»
Наверное, был неудовлетворён произведённым впечатлением.