4-23. ГлаваVIII

Глава VIII



Разработав план дальнейших действий, друзья решили взять небольшую паузу и ничего не предпринимать, дабы улеглись первые волнения в городе. Нужно было выявить возможные метастазы рухнувшей Корпорации, которые в отсутствии управляющей элиты, могли бы попытаться взять управление в городе в свои руки. Нужно было подготовить всех не причастных к системе, но имеющих вес в обществе людей, для создания нового руководства. Родион Аркадьевич горел желанием начать хоть завтра, но благоразумно согласился выждать время.

Так как телеэфир и Интернет были монополией Корпорации, то они исчезли вместе с ней, лишив привычного досуга, всех потребителей оного, высвободив для них огромное количество времени. Люди собирались во дворах домов, на улицах, у магазинов, обсуждая невероятное событие и строя всевозможные предположения. Среди ученых членов общества ходили мысли, что в ближайшее время, должна появиться новая сила, которая изменит кардинально существующий строй. В среде рабочих царило непонимание и робкое недовольство, тем, что внезапное отсутствие привычного времяпрепровождения, обнажило вдруг всю пустоту их существования, предоставив их самим себе.

Елена Викторовна с удивлением наблюдала, как основными разговорами людей ее района, были не новые открывшиеся возможности, не шанс подрастающему поколению отказаться от искусственных сердец, а сетование на рухнувший, привычный образ жизни, где все было очерчено и спланировано, где не было места «скуки» и прозябанию без «дела». Со всей ясностью, она увидела глубину поражения общества этой заразой. Древний девиз – «Хлеба и зрелищ», был актуален спустя тысячелетия, хоть и сменил арену Колизея, на домашние экраны.

Мягкотелость воли и сознания, которые в течении нескольких десятилетий размягчали, словно мясо уксусом, оказались неспособны оценить произошедшее, оказались неспособны к самоорганизации. Пищей их разума всю жизнь был сладкий десерт из ток-шоу, теледебатов и кино-клипов и  теперь они испытывали настоящий голод.
Простая реальность жизни, оказалась мерзкой на вкус, как разбалованный сладостями желудок, отвергает пресную и постную пищу, будь она трижды полезна, но требует вновь и вновь любимый десерт. Также и разум людей, требовал привычной ему пищи.

Ей хотелось подойти и сказать – «Люди, теперь вы свободны, с вас сбросили это иго, живите, радуйтесь!»
Но выяснилось, что свобода для них как сырая морковь, твердая и неудобоваримая пища.
Свободу нужно грамотно приготовить и подать, лишь тогда она становится приятной на вкус, потому как в ее естественном виде она никому не нужна.

Елена Викторовна с горечью понимала, что не будет эйфории от сброшенного тоталитарного ига, потому что не будет быстрого прозрения. Как после общего наркоза человеку нужно время, чтобы полностью выйти из него, также и обществу, потребуются возможно годы и десятилетия.  Она знала лишь, то, что все они сделали правильно, а время рассудит и покажет, как люди воспользовались своей свободой.

Елена Викторовна шла на встречу с Кирилл Сергеевичем и размышляла о том, почему люди превратно понимают такие понятия как свобода и воля, счастье и радость, добро и зло. Она вспомнила вдруг строчку из когда то прочитанного в Архиве – «Дай мне сыне свое сердце!».
Отдать всецело свое сердце Богу не получив взамен никаких материальных благ, есть самое пронзительное откровение всей ее жизни. Когда внезапно открывается глубочайший смысл таких простых истин, весь скрытый процесс происходящего в мире становится явным.
Люди добровольно, отдавая свои сердца этому миру, получали взамен блага, комфорт и безопасность. Все достижения этого мира предлагала Корпорация людям, подменяя божественные слова – «Дайте нам ваши сердца и будет вам благо в этой жизни».

Так ясно она видела сущность этой подмены, что все это комфортное бытие стало в одночасье синонимом проданного сердца.
- Птица, отдай свои крылья и получи взамен сытый вольер – подумала Елена Викторовна, глядя как юркий воробей, подобрав крошку с тротуара, взмыл под козырек крыши.
Город как огромный сытый вольер был набит бессердечными людьми, отдавшими этому миру свои «крылья».
«Мы победили» - вспоминала она слова Кирилла, но на душе было тягостно. Она свернула с Весенней улицы к бульвару, где должен был ожидать ее Кирилл Сергеевич, как вдруг путь ей преградил сотрудник полиции.

Сердце взволнованной птицей забилось внутри от тревожного предчувствия.
- Прошу предъявить ваше удостоверение личности – произнес офицер, строго и сухо.
- А что случилось? – не зная, какие подобрать слова, спросила она, первое что пришло ей в голову.
- Не волнуйтесь, формальная проверка. – ответил ей офицер.

Елена Викторовна открыла сумочку и стала искать карточку, как вдруг поняла, что забыла ее дома у компьютера, когда оплачивала квартплату.
- Мне жаль, но я забыла документы дома – ответила Елена Викторовна, - Я пожалуй вернусь за ними. И уже хотела развернуться, но офицер остановил ее, придержав за локоть.
- Это не обязательно – ответил он, - Я проверю вас, по сердечному датчику и полез в карман за прибором.

Панический приступ страха сковал ноги и перехватил дыхание. Ей хотелось бежать, но куда? Куда она сможет убежать от офицера полиции?
- Я очень спешу, не могли бы вы меня пропустить? – выдавила из себя Елена Викторовна. Она искала глазами Кирилла, но только лишь для того, чтобы увидеть, что с ним все в порядке. Бежать к нему или звать на помощь нельзя было ни как.
Офицер включил прибор и с удивлением обнаружил, что сигнала нет.
- Ваш сердечный датчик не передает сигнал – сказал офицер.
- Наверно прибор ваш неисправен – ответила, запинаясь Елена Викторовна, - Я пойду, меня ждут.
- Постойте! – уже более строго произнес офицер и в его голосе послышались зловещие нотки. Он включил функцию подавления сердечного ритма, чтобы проверить прибор, как вдруг на экране появилась надпись – Объект серии Synheart, не обнаружен.
Офицер поднял глаза и встретился взглядом с женщиной.
- У вас живое сердце? – произнес он железным голосом, будто женщина напротив оказалась какой-то химерой.
- Это ошибка, ваш прибор вероятно неисправен – залепетала Елена Викторовна, чувствуя, как наворачиваются слезы отчаяния.

- Руки перед собой! – рявкнул офицер и достал из-за пояса наручники.
Слезы брызнули из голубых глаз, выдавая ее окончательно и бесповоротно. Она протянула перед собой дрожащие, бледные кисти и тут же их сковало холодом металла.
- Кира, помоги… - шептала она чуть слышно, а офицер бесцеремонно тащил ее под руку к черному полицейскому автомобилю.



Кирилл Сергеевич сидел на лавке, буквально в пятидесяти метрах от места происшествия и кормил воробьев, не замечая, что происходит у него за спиной. Когда семечки закончились, он поднялся с лавки и стал искать глазами, не идет ли его любимая женщина.
Словно электрическим током его ударило в грудь, когда он увидел, что офицер полиции заталкивает Елену Викторовну в машину.
- Стойте! Не смейте! – закричал Кирилл Сергеевич, но голос захрипел и осекся. Он побежал прямо через газон к уже тронувшемуся автомобилю. В сердце вдруг предательским клином вонзилась боль, ноги подкосились, и он упал на мягкую траву. Перед глазами поплыли размытые силуэты деревьев и людей и он потерял сознание.

Прошло слишком мало времени с того момента, как город лишился корпоративной головы и многие сферы жизни общества еще работали по инерции, выполняя свои функции.
В клинику по пересадке органов, поступила заявка на принудительную операцию и пока Елену Викторовну везли по городу в автомобиле, в спецотделе уже была готова операционная капсула. Остановить в одночасье эту гигантскую махину оказалось намного более сложной задачей.
Сотрудники подчиненных Корпорации ведомств, были вымуштрованными солдатами своей системы, четко выполняющими свои функции и не задающих вопросы.
Женские слезы и наивные просьбы отпустить ее, были в глазах офицера и врачей не более чем проявлением слабости человеческого естества, пытающегося сохранить свое сердце вопреки закону.
А закон говорил только то, что гражданин, сознательно избегающий пересадки сердца, подлежит принудительной операции и штрафу.
Могли ли в отлаженном механизме этого молоха, слова и слезы женщины отменить приговор? Словно раковые метастазы, городские ведомства продолжали свою жизнь.

Елену Викторовну раздели догола, обработали в камере предварительной санации и уложили в операционную капсулу.
Все мысли сжались в одну мольбу – Не надо! Она твердила ее с какой-то обостренной надеждой на чудо, но отчаяние все больше обессиливало волю.
- За что, Господи? За что? – раскаленным жалом пронзал ее один и тот же вопрос.
Ей надели маску и с первым вздохом мышечные спазмы исчезли, тело обмякло и сердце стало биться реже. Полуоткрытыми глазами, сквозь застывшие в них слезы, будто через толщу океана, она видела как закрывается над ней стеклянный колпак капсулы, а яркий свет, продолжал бить в глаза.

- Прости меня Кира…- была ее последняя ускользающая под наркозом мысль и она провалилась в небытие, даже не подозревая, что спустя двадцать минут в такой же капсуле, в соседнем блоке, окажется ее Кира.
Поверженный василиск издыхая, успел нанести удар.



Родион Аркадьевич находился у себя в квартире, когда раздался звонок и ему сообщили, что его друг Рязанцев в реанимации. Он мчался по городу, нарушая правила движения, не понимая, что могло произойти. Когда он очутился в кабинете дежурного хирурга, то был поражен приговором. Кирилл Сергеевич находился в критическом состоянии и третий по счету инфаркт не оставил никакой надежды на восстановление сердца. Требовалась срочная пересадка и добро на нее мог дать только Архангельский.

- Вот, ознакомьтесь – сказал хирург, протягивая Родиону Аркадьевичу планшет, с электронной медкартой Рязанцева. В ней в одном из пунктов было сказано, что в случае критического состояния пациента, решение должен был принять его ближайший друг, Архангельский Родион Аркадьевич.
- Времени крайне мало – произнес хирург, - Ваше решение необходимо прямо сейчас.
- Есть у меня пять минут? – спросил Родион Аркадьевич.
- Только пять – ответил хирург и взяв со стола пачку сигарет, вышел из кабинета.

Родион Аркадьевич закрыл ладонями глаза и опустил голову.
- Пять минут на жизнь или смерть…Могу ли я лишить его того, что он так ревностно берег всю жизнь, невзирая ни на что? Но… Речь сейчас не о принципах…речь о жизни и смерти…
Имею ли я право лишить его жизни ради идеи? Почему я?
Жить с искусственным сердцем, но жить…Или остаться верным себе?

О Боже! – воскликнул Родион Аркадьевич, Простит ли мне Кира потерянное сердце?!

Он открыл глаза, напротив, на стене, висел цветной постер с изображением солнечной лагуны. Настоящая жизнь только начиналась и он не мог, терять друга, он не был готов к этому, его слабость была главным аргументом дать согласие, потому что у него не было ответа на вопрос – Быть или не быть, идеи ради? Он не мог влезть в его душу и оценить все то чем он так дорожил, на что он был готов ради сохранения своего сердца. Не знал даже примерных границ, когда человек выбирает смерть, сохраняя в себе нечто другое, более ценное чем жизнь. Сейчас он был не готов взвесить все за и против, не было времени. Будь его друг в сознании, он возможно принял бы для себя единственно верное решение, но это тяжкое бремя выбора легло на него.

Он еще не знал, что совсем недавно, в соседнем блоке клиники, любимая женщина Кирилла, по глупому, случайному стечению обстоятельств, лишилась своего сердца. Родион Аркадьевич думал о том, что не вправе лишить эту женщину, ее любимого человека, пусть даже такой ценой.

- Для того, чтобы всю жизнь лишать людей сердец, теперешний выбор слишком очевиден – подумал он. Господи, дай нам всем шанс и мне и моему другу! Ведь жизнь это нечто большее? Ведь я еще не мертв, для тебя?!
Если ты слышишь меня сейчас, не в силах я вершить судьбу своего друга, как вершил судьбы других людей… Чувствую будто стою над пропастью отчаяния и покаяния…может это запоздалое прозрение, но оно коснулось  моей души, даже не взирая на мое искусственное сердце!
Верю, что еще не поздно оживить свое очерствевшее существо, есть еще во мне нечто такое, что еще умерло для тебя окончательно. Я не знаю что это, но хочу узнать и может мой отчаянный вопль к тебе и есть последний шаг над пропастью? Дай нам шанс пройти над ней, если то, что в нас еще живо, дорого тебе!

Дверь открылась и в кабинет вошел хирург.
- Родион Аркадьевич, вы приняли решение?
Подняв голову, он посмотрел на хирурга и ответил – Он должен жить.


Прошло не более двух часов с момента операции, когда Кирилл Сергеевич очнулся в отдельной палате. Медицина научилась творить чудеса и ставить на ноги безнадежных больных. Стандартные операции были доведены до совершенства, и когда он открыл глаза, первое что он почувствовал, это прилив сил и бодрости.
Он приподнял голову и с удивлением огляделся, увидев сидящего у окна Родиона, который спал, уронив голову на грудь.

- Родя! – позвал он не громко.
Родион Аркадьевич поднял голову и вскочил с кресла, увидев, что его друг очнулся.
- Кира, как ты себя чувствуешь?
- Отлично… А где я? Что-то случилось?
- А ты не помнишь? – спросил Родион, сев у кровати на небольшой стульчик, - У тебя случился сердечный приступ.

Кирилл Сергеевич на какое-то мгновение задумался и вдруг воскликнул:
- Лена! Что с ней, где она?! Я видел, как ее арестовали!
Он вскочил на кровати, но друг его удержал.
- Успокойся, с ней все хорошо…Она уже дома, жива и здорова, я ее видел час назад.
- Ее отпустили?
- Да…
- Но что случилось, за что ее задержали?
- Кира, это совершеннейшая, глупая случайность! Ее остановили для проверки, а у нее не оказалось при себе документов. Когда же офицер решил проверить ее сердечный датчик, то выяснилось, что она – уклонист.
- Только не это…- прошептал Кирилл Сергеевич, - что с ней сделали?
- Ее обязали к принудительной операции…Ты же знаешь закон…

Кирилл Сергеевич обхватил голову руками и замычал сдавленным голосом.
- Не казни себя, это роковая случайность…
- Я думал мы победили Родя, что начнется новая жизнь… а теперь все кончено…
Родион Аркадьевич снял очки, протер их краем рукава и спросил:
- А как же я, для меня тоже все кончено?

Кирилл Сергеевич не сразу понял, что имел в виду его друг.
- Я надеялся, хоть что-то изменить в своей жизни – продолжил Родион Аркадьевич, - остро чувствуя в последние дни что и сам меняюсь, что для меня есть еще место и смысл в новой жизни?
- Конечно есть, я не то хотел сказать – Кирилл Сергеевич протянул вперед руки желая обнять друга, как вдруг почувствовал, что-то постороннее на своей груди. Он расстегнул больничную пижаму и увидел в районе сердца послеоперационный био-пластырь.
- Как…и я тоже? – спросил он совершенно без эмоций.

Родион Аркадьевич тяжело вздохнул.
- Прости меня, если сможешь, но я не мог поступить иначе. Не мог я тебя потерять… Тогда бы я точно потерял смысл дальнейшей жизни… Только с тобой вместе, мы сможем дать ей новый толчок.

Кирилл Сергеевич с удивлением смотрел, как его друг возбужденно говорил о том, что жизнь заканчивается лишь с последней мыслью и что еще ничего не потеряно. О том, что странным образом, он изменился за это время и что должен ему о многом рассказать. Что когда он принимал решение, то еще не знал, что Елена Викторовна подверглась принудительной пересадке и что он не мог, лишить ее любимого человека.

Кирилл Сергеевич почувствовал, как удивительным образом, страстно звучащие слова его друга развеяли отчаяние. В них было что-то новое для самого Родиона, что-то такое, чего Кирилл Сергеевич никогда от него не слышал за всю жизнью. Его друг говорил о надежде и возрождении, о вере до последнего вздоха, слова для него совершенно чуждые, но звучащие будто от чистого сердца, от живого сердца, страстно и утвердительно. Когда он закончил и успокоившись сел на стул, Кирилл Сергеевич спросил:
- А как Лена, ты говорил с ней?
- Когда она узнала, что у тебя случился приступ и пришлось сделать операцию, то впала в немоту. Она чувствует себя виноватой, за то, что произошло и с ней и с тобой. Впрочем как и ты. Я привез ей хорошие лекарства для снятия пост-операционного синдрома и  депрессии, думаю вам лучше сейчас не видеться.
- Но почему?
- Доверься мне Кира, должно пройти время, может месяц, психологическая травма и чувство вины затянутся и вы вновь будете вместе, а я обещаю, что сделаю все для того, чтобы Елена Викторовна поправилась.
Кирилл Сергеевич встал с кровати и обнял друга.
- Домой?
- Домой.


Рецензии