Разговоры о былом...

    
     Бабушка моя не дожила до восьмидесяти шести лет один месяц.
 Ушла она тихо, от старости, в день всех трудящихся - первого мая.
 Жизнь её была тяжелейшей.

 Последнее время она обессилела и лежала день и ночь в своём уголке
 спальни не ведая уже, день или ночь...
 Умная и очень сильная духовно, она стала беззащитной, как младенец.
 С потерей физических сил образовались провалы в памяти и стал слабеть
 разум, он, как будто, впал в спячку.

 Порой бабушка не узнавала дочь свою, мою маму, с которой жили вместе,
 и только благодарила её: - Спасибо тебе, добрая душа, что ухаживаешь
 за мной, не бросила... У меня ведь все сыновья на войне погибли...

 Это было и правдой, и нет. Погибло пятеро сыновей во время войны и
 старшая дочь умерла, сердце.., в свои двадцать пять успела много
 пережить вместе с родителями. Но самый старший и один из средних
 сыновья остались, слава Богу, живыми. А мама моя была самым младшим
 ребёнком, её бабушка родила в свои сорок пять лет, перед самой ссылкой.
 Для неё огромным горем и потрясением была потеря сыновей, всех, одного
 за другим сразу, и этот шок всё вытеснил из её памяти на старости.

    Но иногда она, как бы воротясь из своего забытья, оживлялась,
 чувствовала себя совершенно адекватно, разговаривала с дочерью о
 текущих делах. Даже частенько просила посидеть с  ней, поговорить...
 - Лежу тут, одна-одинёшенька, четыре стены да потолок...

 Она с необычайной ясностью и подробностями начинала вспоминать дни и
 события из своей юности, когда была ещё барышней, любимой дочерью и
 сестрой в большой и не бедной казачьей семье. Описывала, какие дары
 привозил отец из Харбина: ридикюли, платки, обувь, отрезы ткани на
 наряды. Как переодевалась по нескольку раз на дню, а соседки, которых
 достаток был пониже, одна другой сообщали: - Видала?! ...Еленка-то
 Ивана Сергеича чо-та с утюгом по улице-та хлещетца... (Это на сельском
 забайкальском наречии означало - бегает без дела...) А за утюг принимали
 дамскую сумочку.

    Вспоминала бабушка свою молодость, и глаза становились снова ясными,
 жгуче-чёрными и глубокими. Она преображалась, словно проживала вновь
 те далёкие мгновения, ещё из начала двадцатого столетия.

 Она не хотела вспоминать о годах горя и утрат: о раннем вдовстве и о
 смерти новорожденных сыновей, о ссылке и всех мытарствах тех лет...
 О голоде, унижениях, которые она вынесла, достойная казачья дочь и жена.
 Об ужасе при получении серого казённого листочка бумаги с печатями, на
 котором сухо извещалось, что её сын, такой-то..., пал в бою, сражении
 там-то... И какая сразу пустота и горячая тьма захлёстывали сердце...

    И бывало, в своих рассказах-воспоминаниях она обращалась с вопросом
 или за поддержкой к маме, ожидая от неё услышать ответ, разрешающий её
 сомнения, верно ли ей помнится... Но, по естественным причинам, (мама
 ведь ещё не родилась в то время!) она никак не могла ответить бабушке
 положительно. Тут у неё, бабы моей, негодование превращалось прямо в
 обиду...
 - Ну как же ты не помнишь-то?! ...такая молодая... Я вон уж до чего
 стала старая, а всё помню...!

 На этом обычно очередные посиделки и разговоры по душам завершались.
 Мама шла по делам, а баба отворачивалась, и вскоре начинало из её
 уголка доноситься негромкое похрапывание. Может, видела в своём сне
 продолжение экскурса в далёкую молодость... Кто же знает?!

              22.11.2016г.