Нянечка

Когда я, будучи совсем ребёнком, ходил ещё в детский сад, в нём работала весьма необычная нянечка. Во-первых, что сразу бросалось в глаза, она была инопланетным монстром, и это, особенно по началу, весьма нас настораживало и даже пугало. На её бледном теле с тонкими голубыми прожилками абсолютно не было волос, и лишь по нижней части подбородка змеилась чёрная жесткая щетина, гневно подёргивающаяся в те минуты, когда одному из её воспитанников удавалось её разозлить. Глаза у неё были выпуклые, влажные и никогда не закрывались полностью, а лишь прикрывались пухленьким полупрозрачным веком до середины, что позволяло ей приглядывать за нами круглосуточно. Костей у неё, кажется, и вовсе не было. Странным было и то, что взрослые её абсолютно не боялись, а, наоборот, всегда были с ней приветливы, улыбались и вежливо называли Агатой Владимировной. Мы же, её воспитанники, называли свою нянечку настоящим именем – Шкваа, и лишь иногда, при взрослых, мы пытались выговорить поддельное её имя, но, как правило, ничего у нас из этого не выходило.

Так как няню Шкваа привели нам взрослые, и при этом сами её совсем не боялись, то и мы, дети, тоже восприняли её чуждость как что-то само собой разумеющееся. В таком нежном возрасте гораздо легче переносишь как свою, так и чужую чью-то непохожесть. Да что там говорить – даже чужой, отличный от своего пол не приводил нас ещё в замешательство, и я отлично помню, что у меня были две подруги-девочки, которые тогда в моём сердце занимали место лучших товарищей по играм. Инопланетность нашей нянечки стала для нас не большей новостью, чем если бы она была, например, американкой, анорексичкой, гомосексуалисткой или мусульманкой. Мы быстро привыкли к тому, что она общается с нами странными и какими-то шипящими звуками, от которых в голове появляются картинки, и даже научились находить в этом некоторое удовольствие. Шкваа могла успокоить любого ребёнка в считанные секунды, что весьма помогало её работе, особенно во время тихого часа. Кушала она тоже не как обычные люди, а исключительно человечину, о чём не преминула рассказать нам в первый же день нашего с ней знакомства. Правда, нужно ей было совсем немного, к тому же она, по каким-то своим неясным причинам, предпочитала поедать исключительно твёрдые части человеческого тела – кости, зубы, волосы и, конечно же, ногти, которые она любила особенно сильно. Каждый день, перед началом тихого часа, мы по одному подходили к ней, протягивали вперёд свои руки с растопыренными пальчиками, и она, если замечала ногти, отросшие достаточно сильно, наклонялась и быстрым движением их откусывала, причём так ровно, что наши родители вскоре совсем перестали стричь нам ногти дома и полностью переложили эти обязанности на плечи «Агаты Владимировны», которая этим обстоятельством была весьма довольна. Во время же самого тихого часа она бесшумно скользила на своих коротких ножках между нашими постельками и, останавливаясь поочерёдно рядом с каждой, тихонько приподнимала одеяльца, оглядывая наши ноги. Ноготки с наших ног она откусывала настолько аккуратно, что редкий ребёнок просыпался от влажной щекотки, и тогда, увидев, склонившуюся над его ногами Шкваа, он вновь засыпал безмятежным сном.

Именно Шкваа научила меня и других детей основам гигиены. Ногти у нас всегда были чистыми, не только на руках, но и на ногах, что, конечно же, было гораздо сложнее. Она сама нас расчёсывала, поминутно поднося расчёску к своему лицу и с аппетитом втягивая застрявшие в ней волосы. Когда же у того или у другого ребёнка начинал болеть или качаться зуб, она отводила его к шкафу, торжественно сажала к себе на колени и, оттянув ему губу мягкими белыми пальцами, наклонялась, вытянув губы, к его лицу. То ли на ощупь, то ли на вкус – но она всегда и с первого раза находила проблемный зуб и, обвив его тонким и длинным своим языком, не спеша и без боли вытягивала его из десны, после чего с громким хрустом разгрызала, словно какой-нибудь леденец. Лишившийся зуба ребёнок в тот день всегда получал дополнительную порцию киселя и вообще бывал всячески обласкан нашей воспитательницей. Мы все настолько привыкли к такому способу удаления зубов, что для каждого из нас, в своё время, настоящим шоком обернулись первые визиты к школьным стоматологам. Бесцеремонность женщин со стальными инструментами в руках и марлевыми повязками на лицах так меня испугала, что ещё долго я, как и другие ребята, продолжал заглядывать к нашей нянечке – благо детский сад был прямо через дорогу от школы.

По выходным, в свободное от основных своих занятий время, Шкваа надевала длинный серый плащ и ходила по нашему микрорайону, расклеивая объявления. Объявления были самыми разными, там были и «куплю волосы», и «эпиляция интимных зон», и даже «помощь при родах». Гуляя с родителями, я не раз замечал ее высокую фигуру, и, указав на неё пальцем, пытался привлечь родительское внимание. Но они всегда говорили мне, что то, что нашей нянечке не хватает денег и ей приходится вкалывать на двух работах – весьма грустно, и я должен всяческими способами ей угождать, потому что она – божий человек. Я, естественно, соглашался с ними, но, в отличие от них, прекрасно понимал, что не хватало ей совсем даже и не денег.

Лишь одно воспоминание, связанное со Шкваа, я не могу назвать приятным – да и то лишь уже с высоты прожитых мною лет. Однажды, во время того, как наша няня избавляла очередного ребёнка от излишка ногтей на правой ноге, её застал за этим делом Павел Витальевич, наш охранник. В это время шёл уже тихий час, но лишь самое его начало – многие дети ещё не спали, включая и Ирочку, девочку, которую «обкусывала» Шкваа. Павел Витальевич вначале было замер, но потом вдруг рассмеялся, и, покручивая в руках дубинку, которую он по непонятным никому причинам всегда носил с собой, подошёл к Ирочкиной кровати. Шкваа, выпрямившись, и сложив на животе длинные свои руки, стояла тут же.

- Вот значит как, Агата Владимировна, - сказал ей Павел Витальевич, улыбаясь. – Вот уж не думал, что и вы тоже… но ведь надо же быть осторожнее, - он посмотрел на Ирочку и причмокнул губами, но не как Шкваа, а как-то противнее. – Она ведь даже и не спит. Хотя и в этом своя же прелесть, да. Ну чего, закрывай глазки, - обратился он к Ирочке. – А мы с няней Агатой тебя немного осмотрим, хорошо?

Ирочка с готовностью кивнула и закрыла глаза. Павел Витальевич, повернувшись, посмотрел на Шкваа с хитрым понимающим видом.

- Вы, Агата Владимировна, я смотрю, польше с той стороны любите, да? Ну что ж, у всех свои… Я тогда, с вашего позволения, пожалуй тогда с этой лучше…

И с этими словами он, спустив с Ирочки одеяло, наклонился, взявшись одной рукой за её волосы, а другой стал ощупывать её тело, как будто бы что-то искал.

- Я обычно, знаете ли, когда их в туалет вожу… - шептал он. – А тут, понимаете, если уж и вы, Агата Владимировна, в ту же сторону… то можно ведь и прямо здесь, если вы не против… Ирочка-то точно не против, не в первой, да и что я, признаться, делаю-то? Только глажу и целую, вам ли не понять…

Шкваа некоторое время вращала головой, переводя взгляд с Ирочки на него и обратно, а затем вдруг обошла кровать и, остановившись над ним, будто бы выпустила воздух из ноздрей, да только никаких ноздрей у неё и не было. Вздрогнув, Павел Витальевич бросил на неё взгляд, да так и застыл, с лежащими на Ирочке руками. Лицо его страшно побледнело, а рот широко раскрылся. Затем он закричал и, вскочив на ноги, схватился за дубинку, да только Шкваа была тут как тут, и, обмотав длинные руки вокруг его шеи, утянула Павла Витальевича вниз. Мне стало жутко интересно, чем же это закончится – я лежал на соседней с Ирочкой кровати, но, перегнувшись через край, я увидел только ноги Павла Владимировича, бьющиеся об пол, да и те вскоре скрылись под моей кроватью. Я было,посмотрел в другую сторону – кровать-то была не такая большая, чтобы скрыть под собой даже одного взрослого человека, не говоря уже про инопланетного монстра, но в тот же момент длинный мягкий палец нашей няни появился откуда-то снизу и властно уложил мою голову на подушку. Меня сразу же стало клонить в сон, с которым я было попытался бороться, да только почти сразу же проиграл. Но и сквозь этот сон мне было слышно, как возится снизу Шкваа, и как она чем-то хрустит, будто бы разгрызая большие-пребольшие леденцы. А на завтра мы узнали, что к Павлу Витальевичу приезжала ночью брошенная им когда-то давно жена, и он уехал обратно во Владимир. Нянечка наша взяла отгул на четыре дня, мотивируя это варикозом, а затем вернулась, и вскоре уже всё шло по-прежнему. Через год я поступил в школу, а ещё через три Шкваа внезапно пропала из нашего города. Говорили, что ей предложили место медсестры то ли в детском санатории, то ли в каком-то оздоровительном лагере, но точно никто ничего не знал.

А жена к Павлу Витальевичу и правда приехала, но много позже. Узнав, что он куда-то пропал, она совсем даже и не расстроилась, а только рассказала, что, оказывается, в детском саду ему работать совсем-совсем нельзя, и даже рядом с детским садом – тоже. Ей пообещали, что если его найдут, то сразу же уволят, и она, успокоившись, уехала обратно во Владимир. Насколько я знаю, до сих пор его так и не нашли.

А за ногтями своими я и до сих пор слежу очень внимательно. Мало ли я вдруг встречу Шкваа на улице, а у меня под ногтями грязь, или упаси бог чернила?

И чем же, в таком случае, мне придётся её угощать?