Рыжая

       Думаю, многим приходилось по той или иной причине менять местожительство. Вот и нам с женой, когда сын вырос и заявил о самостоятельности, пришлось разменять нашу трехкомнатную квартиру и переехать в меньшую на верхнем этаже пятиэтажки. Нам тогда было по пятьдесят, никаких особенных болезней у нас еще не было, и лестницу мы одолевали довольно легко.
       На площадке, кроме нашей квартиры, было еще две: справа в большой трехкомнатной жила простая рабочая семья с двумя детьми, с ними у нас установились хорошие отношения, и при случае мы помогали друг другу по-соседски; а прямо, как подняться, была дверь в однокомнатную квартиру. За этой квартирой значилась довольно мрачная история – несколько лет назад  повесилась проживавшая тут одинокая женщина. Причиной, по мнению старожилов, была неразделенная любовь.
       Теперь в квартире обосновалась семейная пара с ребенком. Хозяина, полноватого, с редеющей курчавой головой, лет сорока примерно, звали Анатолий. С лица его никогда не сходил румянец, а когда он поднимался по лестнице, были слышны его тяжелые шаги и хриплое дыхание.
       С женой его мы познакомились в первый же день, вернее, в первую минуту, как приехали и открыли дверь. Она вышла на площадку и представилась: « Я Александра, можно просто Шура! Давайте помогу», и, не дожидаясь ответа, принялась затаскивать наши пожитки.  На первый взгляд ей  было не больше тридцати: приветливое лицо, светло-зеленые глаза  под длинными рыжими ресницами, и волосы тоже  рыжие, как мех у зимней лисицы.
       Из приоткрытой двери квартиры выглянул худенький мальчуган лет пяти, босой и в одних трусах, с кудряшками на голове, тоже рыжеватый, в мать. « Федька!» - сказала она, заталкивая его обратно в комнату.
       Вообще, говорила она непрерывно: уже в первый день мы все узнали о жителях подъезда: кто как живет, с кем надо обязательно подружиться, а с кем поостеречься. Выяснилось, что муж её творческий человек – скульптор, очень её любит, не то, что первый супруг и, не приведи Господь, свекровь – мать первого. Замуж она вышла в восемнадцать лет,  сразу после окончания школы, и от первого брака у неё была дочь, которая теперь заканчивала восьмой класс. Дочь жила с отцом, и здесь  появлялась редко. Как мы поняли, первый муж Шуры был то ли врач, то ли провизор, и по натуре, по нынешним понятиям, «ботаник». Характером они не сошлись: Шура обладала горячим темпераментом, любила компанию, веселые шутки и опасные приключения. Только нашла ли она все это теперь с Анатолием?
        Она была далеко не глупой, чувствовалось, что прежде много читала, память имела цепкую, знала массу практических советов и рецептов и делилась ими при каждом удобном случае. Узнав, что жена моя математик и работает в школе, попросила позаниматься с дочкой. Занятия продолжались  целый месяц , и были довольно успешны.  Девочка, кстати, внешне была очень похожа на мать,  но тихая и скромная.

                ***
        Вскоре мы убедились, что жизнь у наших соседей насыщенна событиями, отзвуки  которых проникали и к нам. Вечером, когда Анатолий возвращался с работы, Шура обязательно выставляла  поллитровку, а то  и две  - Анатолий иногда приходил не один. Деньги у них появлялись эпизодически, но зато сразу много, а когда заканчивались, Шура занимала у соседей, и у нас тоже. Отдавала все честно. 
        Вечерняя трапеза у них порой заканчивалась ссорой или даже тумаками. Федька визжал от страха, а Шура выбегала на лестницу и пережидала, пока муж угомонится. А еще позже к нам доносились  звуки иного рода – жалобный скрип диванных пружин, вздохи и стоны. С перерывами это продолжалось часа два.  Как-то раз утром она постучалась к нам – за спичками. Жене доложила по секрету: «Толька мой свои мужские дела не закончил, сказал, вернется скоро. За бутылкой надо  сбегать». Глаза её лучились плохо скрываемой гордостью, никакой обиды из-за побоев.
        Мне было интересно, что же такое ваял Анатолий? Шура, которую я спрашивал, похоже, и сама плохо представляла. Скорее всего, он занимался монументальными сооружениями типа мемориалов в местах воинских захоронений. Обычно это стандартная бетонная или кирпичная стенка с фамилиями погибших и отлитая из цемента копия солдата с автоматом.Не бог весть какая скульптура. 
       Иногда к нему приходили рабочие – простые каменщики, и он с ними расплачивался. Рабочие были  то  ли из молдаван, то ли из цыган. Дела эти, по-видимому, были не совсем чистые, и где–то на третьем году нашего соседства, Анатолий исчез. Шура сказала, что он скрывается от цыган, которым должен. А какое-то время спустя его наши мертвым за городом в лесу - выходит, расплатился собственной жизнью. Шуру вызывали на опознание. Было-то это в сумбурные девяностые.
       Траур Шура носить не стала, и пошла искать работу. За неимением какой-либо специальности, она устроилась продавщицей на рынке. Федора ей удалось поместить в дом для детей с отклонениями в развитии – был, к счастью, такой неподалеку.

                ***
       Ну, кто не знает, что представляет собой наш рынок: все  места на нем арендованы азербайджанцами, товар они закупают мелким оптом на городской базе, за прилавками стоят молодые женщины, приехавшие из депрессивных областей, реже местные. Товар у них тот же, что и в супермаркетах, но умело уложенный и регулярно освежаемый из пульверизатора. Многие упорно верят, что если на рынке – значит натуральное и без нитратов. Сколько власти ни пытаются обязать рыночную торговлю пробивать чеки и вообще вести строгий учет деньгам, ничего из этого не получается – наш рынок остается, по сути, восточным базаром.
       Заработок на рынке у Шуры был небольшой, зато она всегда могла  принести домой кошелку овощей и фруктов, слегка подпорченных и снятых хозяином с прилавка. Я не замечал, чтобы она сильно переживала. Только мужской ласки ей явно не хватало. Вечерами она чаще стала заходить к нам - делилась с женой: вот  Сергей с третьего этажа вчера облапил её на лестнице, а в среду Наташкин муж так на неё посмотрел, как будто раздевал. Не сомневаюсь, что жене Сергея она рассказывала что-то подобное про меня. По дому она расхаживала в легком халатике, который как бы невзначай то и дело распахивался – соблазнительная чертовка!
        Не мудрено, что очень скоро завелся у неё любовник – охранник с рынка, офицер в отставке, афганец,  подтянутый, с приятным голосом. Он пел и аккомпанировал себе на гитаре. Шура всем в доме про него рассказала. Он семейный, двое детей, живет в ближнем пригороде, а звать, кажется, Павлом.
        Вначале он появлялся не каждый день и всего на несколько часов – торопился домой, а она старалась: готовила ужин, вино или водку ставила на стол, чистоё белье стелила.
        И вот на наших глазах развернулась такая вполне обыкновенная драма …        Павел стал появляться каждый день, и каждый день выпивка. Потом он уже оставался на ночь, а к концу первого года  окончательно бросил семью, без водки уже не мог обходиться. Внешне тоже сильно изменился: заросшее щетиной лицо, под глазами мешки,  мятая заношенная одежда. Наконец, как и следовало ожидать, – потеря работы. Для Шуры он теперь не опора, а ноша. Она и сама в зависимости у зеленого змия.

                ***
       Прошел еще один год. Шура похудела и стала выглядеть как потрепанная, но все еще похотливая мартовская кошка. Таких прежде называли «дешёвка». Павел то исчезал, то вновь появлялся в подъезде. Случалось его видеть сидящим на лестнице чуть ниже нашей площадки. Зайти в квартиру он не решался, хотя с некоторых пор дверь не закрывалась, так как  все замки были сломаны.   
      - Навязался на мою шею! - говорила Шура, затаскивая его в квартиру.
      С собой Шура стала приводить каких-то подозрительных типов. Они приносили  выпивку  и закуски, Павла тоже приглашали к столу – он быстро отключался после первой же  стопки и не реагировал на то, что происходило. Обычно через пару часов посетители уходили.
      Но однажды у неё  появился приличный человек – кавказец, молодой, лет тридцати пяти. Мандарины привёз в двух больших чемоданах. Целый месяц жил, а перед отъездом пришел с друзьями, устроил застолье. Потом они пели все вместе красивые кавказские песни, и где-то среди ночи пошли его провожать, и Шура с ними.   
       Утром мы проснулись от запаха гари. Я в прихожую вышел, а там запах еще явственней. Открыл наружную дверь – площадка вся в дыму. Шурина дверь как всегда не заперта и только прикрыта, и дым валит со всех щелей. Такое бывало, когда забывали газ выключить и снять сковородку или кастрюли. Я дверь приоткрыл, позвал:
     - Шура, Шура! – никакого ответа. Только в комнате у неё как полыхнет! Какая там сковородка – настоящий пожар.Я скорее звонить «01». В нашей квартире тоже уже дыма полно. Чтобы не задохнуться, мы с женой открыли окна, а я сумку взял и стал туда запихивать, что нужно и что не нужно. Жена тоже выглянула на площадку. Шурина дверь уже была вся объята пламенем.
      Спасибо пожарным, спасли нас  – быстро приехали, моментом развернули рукава, высадили целиком оконную раму и горящую мебель на улицу покидали. Потом приехала и «Скорая» - оказывается в квартире нашли   Павла, вернее то, что от него осталось: на полу он лежал на матрасе, возможно, и не почувствовал как сначала задохнулся, а потом огнем его опалило – весь черный.  Это со слов соседа – я не захотел участвовать в опознании. «Скорую» отпустили и вызвали труповозку.  Два здоровых мужика положили Павла на грязное одеяло и поволокли вниз. Слышно было как его голова стучит по ступеням.
       Прибывший следователь опросил нас и соседей, составил протокол и опечатал дверь, которую вызванные рабочие наспех забили досками.
Говорят, что Шура появилась только в конце дня, пьяная, ничего не соображала. Посмотрела на забитую дверь и ушла куда-то. Потом она появлялась еще несколько раз, одетая в какую-то рвань и в резиновых сапогах на голые ноги. А когда началась зима, она и вовсе пропала, то ли к  бомжам пристроилась, то ли и вовсе «с концами».
        Тут как раз объявили, что дом будут вот-вот сносить. И как-то днем раздался звонок. Смотрю, на площадке стоит девушка – точь-в-точь помолодевшая Шура. А это дочка её – Люда – наследница квартиры. О чем-то с женой она поговорила и ушла. По сносу и ей и Федору полагалась жилплощадь в новом доме. И это хорошо, потому как восстановить старую им все равно  не под силу, да и зачем – квартира-то явно проклятая.