Конь в шарфе

Сценарий для короткометражки (драма)

Середина лета. Еще прохладное утро, но воздух уже золотой, солнце льется сквозь ели. Болото, усыпанное черничными кочками. Старуха лет 85, сморщенная до последней седой ниточки на слегка плешивой макушке. Приподымается с корточек, оглядывается по сторонам, зовет кого-то: «Никита! Никитка, Никуша!» Мальчик 12 лет за ее спиной, худой и тщедушный, упрямо молчит и отзывается только, когда бабуля переходит на ультразвук.

Никита (неохотно):
Ну что ты кричишь, я же рядом

Старуха (оглядывается, всплескивает руками, высвобождает шею из-под шарфика с надписью ЦСКА)
Шуткуешь, Никуш?... На болоте-то зябко! Хочешь, вон шарф…


Никита (ухмыльнувшись):
Вообще-то, ба, шарф мой. И я не Никуша, а Ник.

Старуха (ссыпая ягоды из кружки в бидон):
Ну, прости, бегом же, бегом собирались… (смотрит на его сине-красный шарф) У тебя же их два…

Никита (раздраженно):
Все равно чужое нельзя (через паузу, досыпая в бидон остатки ягод)
Ну все, хватит тебе на продажу. Пойдем. Я устал.

Старуха (завязывая веревку с бидоном на полной талии):
Не только мне. Тебе тоже. И приодеться на вырост, и денежек… На что жить-то в городе, в общежитии будешь?

Проваливаясь в мох, ползут к тропке. Старуха, кусая сорванную травинку, продолжает:
Вон видишь, Николай Петрович, сам член союза художников, и тебя приметил, в школу позвал, в люди обещал вывести.

Никита (сердито):
А я, может, не в художку хочу, а в Питер, в спортивную, как Аршавин.

Старуха:
Вот не будет меня скоро – делай, что хочешь, хоть в Африку беги. 

Выходят на опушку. Садятся, чтобы отдохнуть и вытряхнуть сор из сапог. Старуха ищет что-то глазами, находит куст, извлекает из-под него пару-тройку кирпичей, разводит огонь. Мальчик ломает ветки и подкидывает. Достает из рюкзака несколько картошин, чтобы закопать их в пепел. 

Старуха (разворачивает копченого леща, отделяя шкурку от мяса):
-Лещик-то мировецкий! С моими подружками не пропадешь, завсегда угостят. Ты в случае чего к мастерице Гале прилепляйся. Тебе до взрослости-то уж недолго, лет пять, а Гале семьдесят три всего-то, еще молода, поможет!

Никита (передразнивая голос бабушки)
Ага, и Николай Петрович пока жив, обещал. Он у нас на фабрике лучший художник! Достала уже, ба!

Старуха (не обращая внимания)
А денежки, что финны нам с тобою за ягоды дают, я в банк положила. Все документы с книжкой в шифоньере, в синей коробке такой… ну ты знаешь.

Никита вынимает печеную картошку, обжигаясь, роняет ее. Старуха спешит полить ему на руки из бутылки, извлекая из кармана платок, чтобы вытер руки. Принимаются есть, аккуратно отделяя шкурку леща от мяса, выедая сердцевину из картошин. Оборачиваются на пьяный зов:

Старший парень:
Эй, «кони», привет! Смотри-ка, клюшка старая хипует!

Трое парней, явно нетрезвые, совершенно им не знакомые, подкатывают к ним с гоготом и улюлюканьем. Старший, в спартаковским шарфе, повязанном на голове вместо банданы, на вид лет двадцати, выдирает у Никиты боковину леща и мажет ею подростка по лицу.

Старший парень (громко, напоказ чавкая и причмокивая, промычал):
- Ну ничо, суки, в следующий раз вы нам продуете! (обернувшись к старухе) – И эта вырядилась! (схватил ее за шарф у самого горла) За кого болеем, бабуль, а? За «Спартак» или «коней»? Говори, падла! Иначе щенка твоего так в рыло хрястну, что станет он удобрением… ха-ха!

Старуха (громко)
Сейчас милицию вызову!

Старший парень:
- Давай! Нах твоя милиция меня не догонит. У меня вот там папашкина машина, а папашка – бааальшой человек! (тряхнул ее со всей силы) Что у тебя там? Ягоды (пнул бидон, тот  рассыпался) Небось финникам продаешь, спекулянтка паршивая! И яблоками торгуешь, и луком, сволочь! А ну, гони, бабка, деньги! (вынул нож)

Старуха (испуганно, бормоча невпопад)
Да какие яблочки! Недород нынче. Нет у меня денег, нет. Отвезу ягоды, вот и будут тогда деньги, тогда все берите, мне разве жалко, пожалуйста, мне не жалко.

Вдруг Никита рванулся к обидчику, запрыгнул как петух ему на спину и вонзился зубами в мочку уха. Тот взревел как раненый зверь, попытался скинуть Ника, но мальчик вцепился в него всеми конечностями. Двое других из банды подскочили, отшвырнули Никиту на землю и замахнулись ногами. Вдруг старуха громко ойкнула, издала хрип, побелела, закатила глаза и повалилась на землю замертво, с каким-то окончательным стуком.

Старший парень (застыл над ее внуком, подошел к старушке, ткнул ее ногой в бок):

Сдохла твоя бабка, закапывай! – сплюнул под ноги, кивнул подельникам:
- Атас! По машинам!

Шайка рванула к старой иномарке в стороне. Ник упал старухе на грудь, обнял все ее кости, беззвучно зарыдал, содрогаясь всем телом, иногда подвывая, со стоном. Залил слезами ее кофту, тупо уставившись на сухую желтую кожу щеки. Целовал, гладил родную старуху, попытался взять ее на руки, чтобы унести с проклятого места, упал обессиленный рядом, головой на живот. Умолк. Услышал урчанье мотора, увидел пыльный хвост отъезжающей машины и бессильно потряс кулаком вослед:

Никита: Уроды! Урррою!

Старуха (заплакала, открыла глаза, улыбнувшись внуку сквозь слезы, выдохнула):

Господи! Слава Богу, уехали! Спасибо, Господи, ты меня надоумил. Умерла и все тут! Что им дохлую-то старуху потрошить! Им живой страх нужен, чтоб в руках трепыхался!

Кряхтя поднялась, прибрала на груди кофту, злополучный шарф скомкала, спрятала в карман, принялась собирать ягоды обратно в бидон.

Никита (держался-держался и вдруг разрыдался):
Я же говорил, ба, говорил тебе не надевать этот чертов шарф!

Старуха (подошла к нему, прижала голову к себе, поглаживая ее, успокаивала внука):
Не буду, не буду больше, Никитушка. Прости дуру старую, ну прости!

Увидела вдруг проезжающий мимо фургон, отчаянно начала махать. Машина остановилась – открыли двери. Мальчик восторженно, как на воскресшую, смотрел на бабушку, потом заторопился с жадной дрожью подсадить, угодить ей своей быстротой. Сели в фургон и уехали.

Ночью дома Никита встал посмотреть, жива ли его бабуля, и наткнулся случайно в темноте на бидон с черникой. Тот, падая, зазвенел.

Старуха (на звон пробормотала сквозь хрупкий сон):
Жива я, жива, спи, Никуша, я притворялась.