Победителей не судят

Я поссорился с Мишкой. Это было невыносимо. Я маялся и не находил себе места. И повод-то был пустячный, но я в запале крикнул, что руки ему не подам и теперь должен был держать слово. Держать слово было сложно, ведь я его простил давно, да он и не особо-то виноват был – мы лезли на дерево, и я застолбил самую высокую ветку, но забраться на нее не смог, там бы дотянуться рукой до сучка, ухватиться и подтянуться, но я до сучка не доставал, как ни старался, а он своими длиннющими рельсами достал и влез на мою ветку. Я потребовал, чтоб он слез, а он сказал, что раз я взобраться не могу, а он смог, то и ветка, выходит, что его. И еще и припечатал фразой – победителей не судят. А это я ему и рассказал. Я смотрел историческую передачу про блистательный штурм турецкой крепости Туртукай Суворовым. Штурм получился на редкость удачным и очень значительным с точки зрения истории. Но Суворов предпринял штурм вопреки приказу главнокомандующего, и Суворова хотели за это судить, а Екатерина II вступилась за него, мол, победителей не судят. Мне очень понравилась эта фраза и то, что Мишка использовал ее против меня – простить не мог. Я так и сказал ему, что если он сейчас же не слезет, то я ему, значит, ни в жизнь руки не подам. А он только гримасу скорчил и вдобавок язык показал. И я смертельно обиделся. То есть мне это тогда казалось, что смертельно, а спустя два мучительных дня я понял, что простить Мишкину оплошность вполне могу. Но прощения он не просил, как же его прощать-то? И я маялся дома. Я изо всех сил убеждал себя, что мне весело и без Мишки, но это было не так. Есть, конечно, еще Костик с Андрюшкой, Аленка, конечно же, не в счет, но я понял, что с ними мне весело только вместе с Мишкой.
В первый день-то было еще ничего, я все представлял, как Мишка придет просить прощения, и я его великодушно прощу, как и подобает будущему пионеру. Я представлял это все раз сто или тысячу. Иногда Мишка плакал, иногда становился на колени и бил челом, но в конце концов я его всегда прощал и мы уходили вместе в закат. Но Мишка не шел. И на второй день стало окончательно ясно, что и не придет. И как быть со всем моим нерастраченным великодушием?
За два дня я чуть не помер, честное слово. И решил, что надо выйти во двор хоть к Костику, хоть к Андрюшке. Да что там, и Аленка бы сгодилась. Она хоть и девчонка, но как товарищ – хоть куда. Я наспех оделся, вышел на улицу и сразу скис. У дальней лавки, что под липами были все: и Костик, и Андрюшка, и Аленка, и Мишка. Они обступили лавку и, наклонившись, рассматривали что-то. Мне страх, как хотелось тоже посмотреть, но как мне подойти, если Мишка тоже там? Я начал описывать круги вокруг лавки, сначала по большой дуге, но постепенно сокращая радиус. Я искоса поглядывал на ребят, а они меня и не думали замечать, все обсуждали что-то и тыкали в лавку. Я все глаза сломал, а так и разглядел, что у них там. Но тут Мишка поднял голову и посмотрел прямо на меня. Я думал, он рассердится, а он улыбнулся и сказал:
- Дениска, ну, слава богу, где тебя черти носят? У тебя твой перочинный ножик с собой?
Еще бы, мы же с ним давно условились, что во двор выходим только с оружием, он – с рогаткой, я – с ножиком, мне его дядя Харитон подарил. Когда ему вручили именной кортик, ему перочинный без надобности стал.
- Выручай, Дениска, беда! – сказала Аленка, жалобно посмотрела на меня и показала на лавку.
Ребята расступились, и я увидел, что на лавке сидит голубь, запутавшийся в какой-то веревке.
И тут я простил Мишку, хоть он и не просил прощения. Я достал ножик и мы начали операцию  по спасению. И провозились довольно долго, так как голубь трепыхался и все норовил улететь, а мы боялись его поранить и действовали очень осторожно, а оттого – медленно. Когда мы закончили и спасенный нами голубь взлетел на ветку липы, было уже почти темно и теперь дома всем нам обязательно влетит. Мы засобирались, жалуясь дуг другу, какой у кого за неделю залет и кому влетит сильнее. Но Мишка поднял руку вверх и сказал:
- Сегодня не влетит, мы жизнь спасли. А победителей не судят.