Дороги нашей юности вели в влксм

   Публикация будет редактироваться.Буду благодарен за дополнения,замечания.


          В соавторстве с Бландовым Владимиром.



               Дороги нашей юности вели в ВЛКСМ.               
                или
             Как мы с Бландовым вступали в комсомол.
 
               

                Глава первая
                Наше детское время.

         

    На нас, «детях войны», родившихся в 1941-1945 годах  прошлого тысячелетия, время  оставило свою печать Великой Отечественной войны. Вот её-то мы, как предназначенный судьбою  крест, и пронесли по своей жизни. С самого рождения на своей шкуре испытали голод и холод, послевоенную разруху, нищету деревень и непролазную грязь нашего российского бездорожья. Родились мы в эпоху величия В.И Сталина, а жить и соображать начали  во времена его низвержения со всех пьедесталов. Первые лет десять–пятнадцать нашей жизни рядом с нами ещё жили и передвигались, кто на костылях, кто на самодельных деревянных  культяпках или   колясочках, безногие, безрукие, изувеченные войной настоящие герои. Они покидали сей  мир тихо, без всяких особых почестей, салютов и траурных лент, но в нашей  памяти проросли навсегда.
  Когда нам исполнилось по 9-10 лет, наравне со старшими, 30-х годов рождения, впряглись в тяжеленный и бесплатный колхозный труд: пахали, сеяли, косили, землю рыли. Но и пасмурным днем мы пытались разглядеть зарю восходящего солнца над нами. На наших глазах постепенно поднимались из руин вологодские деревни и села, началось строительство Череповецкого металлургического гиганта. Правда, в то же время, хлебородные ржаные, пшеничные и картофельные поля, по затее «нового кормчего» СССР Никиты Сергеевича Хрущева, засевались бесполезной для наших северных краев кукурузой, которой всю весну лакомились грачи и вороны. Но в то же время, тысячи комсомольцев со всей страны уехали на освоение целинных и залежных земель, чтобы накормить нас досыта хлебом
     К 1960 году в нашей чаромской округе началась электрификация деревень,   появилось радиовещание.
«Вдоль деревни от избы до избы,
Зашагали торопливые столбы.
Загудели, заиграли провода,
Мы такого не видали никогда;
Нам такое не встречалось и во сне,
Чтобы солнце загоралось на сосне,
Чтобы радость подружилась с мужиком,
Чтоб у каждого - звезда под потолком…»
    Из радиоприемников к нам доносились московские новости ТАСС про то, как осенью 1956 года в Будапеште наши танки задавили восстание, которое поднять против  социалистического лагеря венгров надоумили американцы. Как известные советские писатели на весь крещеный и некрещеный мир изгалялись с высоких трибун над писателем  Борисом  Пастернаком. Услышали по радио и про Солженицына, но оставались не допущенными к его «Матрёнину двору и «Одному дню Ивана Денисовича».
    К тому времени семья и школа, а также воспитание при колхозных дворах, трудом и кнутом, а изредка, по великим праздникам, конфетой с пряником, формировали   наше мировоззрение.
    Постепенно, с натугой, но «жить стало лучше, жить стало веселее».  В нашей Чаромской сельповской столовой на столах появился бесплатный  хлеб. Купи стакан чаю за одну копейку и ешь бутерброды с горчицей вдоволь.
     У нашего поколения стали появляться зиловские велосипеды «Прогресс». Их нам покупали родители на последние рубли, боясь потерять эти копейки  в ходе объявленной Хрущевым денежной реформы в 1961 году.
     В колхозах, после того как реорганизовали МТС (машинно-тракторные станции),  колесные трактора ХТЗ  (хрен товарищ заведешь)  начали заменять автомашинами и тракторами ДТ-54.
   На клич  Хрущева "Догнать и перегнать Америку по...", брошенный в советских рабочих и колхозников, народ сразу же откликнулся озорной частушкой:
«Мы Америку догнали
 по удоям молока,
 а по мясу приотстали —
член сломался у быка».
   Вот в такую историческую пору мы учились выживать на своей земле, несмотря на все тяготы  и недостаток сладкого для души и живота, в отличие от московских шестидесятников, родившихся во времена сталинских гулагов, и отогретых «хрущевской оттепелью».
   В своих деревнях мы как могли вникали в политическую струю жизни, а, раз "нам песня строить и жить помогает", на гулянках под гармошки напевали тезисы:

"Не шуми, широко поле,
Спелою пшеницею,
Мы читаем всем колхозом
Повесть Солженицына".

   Мало кому из моих сверстников в смутные горбачевско-ельцинские времена могла взбрести подлая мыслишка «свалить из этой страны» в поисках заграничного рая, разве что самым отвязанным проходимцам-отморозкам.
   Хотя диссиденты не сами по себе заводятся, их порождают в «манежах» и шикарных столичных квартирах вожди всех мастей: диктаторы и волюнтаристы.
  Однако, в сухом остатке оставалось наше «совковое» большинство, плодами  трудов которого и по сей день продолжают пользоваться разнообразные захребетники государства российского.
   Мы же в ту пору сами выбирали свою дорогу жизни. И время у нас было всё же хорошее, и черемуха в наши вёсны так же цвела.
  Прошлое надо помнить, но не жить цепляясь за него.
   В 1959 году, аккурат в самый разгул хрущёвских преобразований, когда моим товарищам и мне пришло время вступать в ряды ВЛКСМ, территорию нашего Пришекснинского района присоединили  к Чёбсарскому району.
    До поселка Чёбсара  от поселка Шексна и обратно   можно было доехать на поезде, который следовал рано утром, а обратно, поздно вечером.  Другой путь от Чаромского в Чёбсару, протяженностью более 20 километров, проходил по лесной дороге- «протяжнику».  Трактора и машины по этой дороге ходили редко и  только  зимой или в сухой летний период.


                Глава вторая

    Воспоминания Бландова Владимира о его дороге в комсомол.
 
 В декабре 1959 года в комсомольской организации  Чаромской средней школы нас, учеников 8-го класса, приняли в ряды Ленинского комсомола, но чтобы получить комсомольские билеты, всем следовало ещё пройти процедуру утверждения в райкоме ВЛКСМ, который находился в поселке Чёбсара. От нашей деревни Красново до Чебсары  по зимней дороге- «протяжнику» было 20 километров. Вся группа, 10 или 12 новоявленных комсомольцев, вместе с секретарем комсомольской организации, фамилии его уже не помню, рано утром  от школы до пос. Шексна уехали на автомашине, а дальше пригородным поездом до Чёбсары. Там их устроили на ночлег в Доме крестьянина, а на следующий день приказали явиться в райком.  Мы с Алексеем Цветковым, проживавшим в деревне Астралиха, решили идти пешком. А то, как же, мы же теперь комсомольцы и  трудностей в  пути не побоимся.
    Это был понедельник 14 декабря 1959 года.
С Алексеем, как договорились, я встретился в половине двенадцатого дня в деревне Лодыгино и, не зная дороги, пошли в сторону пос. Чёбсары через деревни: Фомушино, Березуги и Беспутово.
В деревне Беспутово мы  в раздумьях остановились на  развилке  двух хорошо накатанных дорог. Я предложил Алексею: - Давай спросим? А он мне сказал, что  с кем-то летом год назад ходил до Новой Деревни (Малышино - её старое название) и надо идти по левой дороге. Этим он меня и убедил.  Из деревни  Беспутово  мы вышли во втором часу дня.  Рассчитывая, оставшиеся до Чёбсары 12 километров пути, пройти  примерно за два часа. Там сфотографироваться на комсомольские билеты, поужинать в столовой и расположиться  на ночлег  со своими одноклассниками.
Одно дело  планировать, а совсем другое, как говорится: было ровно на бумаге, да забыли про овраги.
Дорога шла всё лесом, поворотом за поворот. Берёзы, осины прямые, высоченные, до 20 метров. Сучья только на самых вершинах. Ёлки тоже не меньше, только сучьев больше. День стоял пасмурный, деревья в инее, красота необыкновенная. На деревьях, то тут, то там  сидело много тетеревов, рядом с дорогой взлетали куропатки. Но что казалось удивительным,  нам в путине встречались ни люди, ни машины, ни трактора. За два часа этого пути я успел подробно рассказать Алексею содержание  двух серий кинофильма «ЧП», а между тем до Новой деревни так и дошли. Дорога становилась всё хуже и хуже. Мы стали задумываться над тем, что идем не туда. Вдруг впереди и справа услышали  стук колес и гудки паровозов. Через полчаса дошли до трактора ДТ-54, который провалился в большой омут Баскова ручья, впадающего в реку Масляная. Эти подробности о водоёме мы узнали позже, от лесника Иванова Ильи Ивановича, после нашего возвращения в деревню.   Из-подо  льда торчала только одна фара  и немного капота и верхняя часть кабины трактора.

 Мы прошли ещё немного вперед, но дорога стала совсем пропадать, и мы вынуждены были вернуться к утонувшему  трактору. Время было около трех часов дня, темнело. Постояли, подумали куда идти. Если назад, ещё столько же времени потеряем, а если вперед, то куда придём?  Потом увидели, что от трактора в сторону железной дороги идет еле видимая занесённая снегом тропка. Мы не пошли, а побежали по этой тропинке, надеясь, что она нас выведет к железной дороге. Алексей даже залезал на высокое дерево, чтобы осмотреться, но ничего кроме леса вокруг  не увидел. Где-то минут через 30-40 нашего бега и быстрой ходьбы , мы вышли на конную дорогу. Примерно через километр дорога стала расширяться, появились следы тракторов и автомашин, но стало уже совсем темно. Прошли ещё километра два, нам встретился местный лесник на лошади, запряженной в  сани. Мы расспросили его о том, куда ведет эта дорога и далеко ли до Чебсары. Однако, сначала он допросил нас: кто мы, откуда  и куда и  как  сюда попали. Когда всё разузнал,  очень удивился  и сказал, что идем мы правильно, что  до Новой деревни около 2-х километров, а до Чёбсары – 8 км. Было уже пять часов вечера.
     Алексей с собой имел горбушку черного хлеба, а у меня оказалось несколько кусочков сахара. Этим припасами мы  немного подкрепились, но голод всё равно утолить не могли. Не доходя до деревни с полкилометра, встретили женщину, которая собирала с обочины дороги сено, свалившееся с саней у  перевозчиков. В те времена все поляны в лесу выкашивались, а зимой  сено из стогов вывозили к фермам на тракторах, автомашинах и на лошадях. Мы  спросили у тётки, далеко ли до поворота на Чебсару. Она  попросила нас помочь ей дотащить её чунки с сеном (самодельные санки в деревенском доме) до отворотки в деревню. Помогли мы женщине докатить её санки, повернули  на чёбсарскую дорогу, а идти дальше,  вроде бы уже и сил нет.
     Я вышел из дома в одиннадцать, а  часы показывали почти 18, а впереди ещё лежал путь в шесть километров по ночному лесу.  Самочувствие Алексея  тоже находилось на нуле. Бредем  еле-еле, вдруг видим впереди из леса метрах в 200 от нас выезжает машина. Мы рванулись вперед из последних сил, рассчитывая, что нас хоть немного подвезут, но мы не добежали метров 40, как машина с дровами выехала на дорогу и уехала в сторону Чебсары.  Так и потащились мы дальше. Кое-как дошли до вокзала в Чёбсаре. Зашли в станционный буфет, а там очередища за пивом. А мы есть хотим, нам не до пива, времени семь часов вечера, считай уже ночь. Нашли столовую выпили по 2 стакана чаю с хлебом и вновь вернулись на вокзал. Там и заночевали, сидя на деревянных диванах, притулившись головами, друг у друга на плече. Утром попили чаю в буфете и отправились искать райком комсомола. Он в то время находился на первом этаже в двухэтажном здании.  Там встретили своих комсомольцев. Они отдохнувшие, сфотографировались ещё накануне, устав подучили.  Всех нас приняли в ряды ВЛКСМ, у кого были фотографии, им билеты сразу вручили. Мы с Алексеем сфотографировались только после  утверждения нас  на заседании райкома. Закончив наши комсомольские дела, мы с Алексеем начали обратное движение в сторону дома. Около столовой,  (раньше называлась «чайная») увидели автомашину газ-51 из нашего колхоза «Дружина». Обрадовались. Дождались шофёра  Диму Вересова.  Он с кем-то из колхозников привозил  льнотресту на льнозавод.  Мы забрались в кузов и через сорок минут были уже на Лодыгине, а я в 2 часа дня  пришел домой голодный как волк, уставший, но довольный, что меня приняли в комсомол.  Вот такой  путь  нам с Алексеем пришлось пройти до райкома комсомола.
     Сколько  километров намотали ради того чтобы нас утвердили членами ВЛКСМ, одному Богу известно.
Вот так вот, и Бог, и комсомол, «в одном флаконе» оказались в лексиконе правоверного комсомольца Бландова.
 По моим  прикидкам в тот понедельник  14 декабря 1959 года прошли за восемь часов больше 45 км.
    Через неделю мы опять с Алексеем поехали на лыжах получать билеты, вышли рано утром. Дорогу к тому времени замело и машины уже не ходили, но мы хорошо запомнили наш путь и больше не блудились по лесу.   В этот раз мы управились за один день. Единственное, что не помню,  кто тогда был секретарем райкома комсомола и секретарем школьной организации.



               
                Глава третья

                Мой путь в комсомол

Когда мой школьный товарищ Володя Бландов  вместе с Алексеем Цветковым,  без компаса и  карты местности, наугад выбирали дорогу к Чёбсарскому райкому ВЛКСМ,  вряд ли у них  промелькнуло в  памяти, что 14 декабря стал исторически значимым днем в истории России. В этот день, 1825 года, на Сенатской площади Петербурга началось и жестоко было подавлено восстание декабристов.
    О том, что Бландова и ещё часть учеников нашего  класса  в декабре 1959 года приняли в комсомол, я знал и спокойно  продолжал гулять сам по себе мимо рядов комсомола.
     21 декабря 1959 года мне исполнилось пятнадцать лет и, если не считать разных  мелких прегрешений в школе и за её пределами, то, как я сам себя оценивал, вполне был пригодным кандидатом  для ВЛКСМ.
На этом отрезке своего жизненного пути я уже кое-что знал  о славных делах комсомола. Павку Корчагина из книги Николая Островского «Как закалялась сталь», Александра Матросова, Зою Космодемьянскую и всех молодогвардейцев я искренне уважал, полностью разделяя их убеждения и  стремления бороться за правое дело.
С самого раннего детства во мне жила затаённая мечта стать не просто военным, а военным моряком. Спал и видел себя капитаном боевого корабля.
Наступил 1960 год, год 15-й годовщины Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.
    Как-то  февральским  днем меня, бегущего сломя голову по школьному коридору, схватив за воротник толстовки, остановил секретарь комсомольской организации Гуляев Юрий, ученик 10 класса.  Я  резко вырвался, взъерошившись, с вызовом по-деревенски рявкнул на него: - "Чево хапаешь, чё  тибе надо?"  Он засмеялся и миролюбиво сказал: - Саша, пойдем, поговорим. Дело есть.
    Вот так я узнал, что меня тоже решили принять в комсомол. Мне Гуляев дал  Устав ВЛКСМ и велел его выучить и подготовиться к собранию. Завертелась комсомольская карусель. О чём только меня на собрании не спрашивали. Отвечал, как умел. При ответах на непонятные вопросы изворачивался как уж под вилами.
Особенно трудным для меня был  вопрос о принципах демократического централизма.
 Мне было не очень понятно как это принцип подчинения меньшинства большинству  не противоречит  принципу подчинения нижестоящего органа вышестоящему, тогда как нижестоящих больше, чем вышестоящих.
Гуляев,  возвышаясь надо мной за секретарским столом и глядя на меня выпученным глазами  из-за графина с водой,  навечно развеял мои сомнения. Он командирским голосом  доходчиво разъяснил мне, что мое дело выучить эти принципы, не рассусоливать, а то не видать мне будет в райкоме  комсомольского билета как своих ушей.
Короче, на собрании приняли меня в ряды ВЛКСМ, якобы, пока условно, до утверждения в Чёбсарском райкоме  комсомола.
    Через несколько дней мне Юра Гуляев велел явиться в райком 18 марта к 11 часам дня.
    На мой вопрос: -А как мне доехать до Чёбсары?
    Он мне на это ответил: - Можешь на лыжах, а если  хочешь, то добирайся пешком?
От моей деревни Назарово до Чёбсары, не считая заворотов-поворотов, по зимней лесной дороге  было больше 20-ти километров.  Я, конечно, мог бы через село Чаромское, потом на попутной машине, если такая случится, добраться до станции Шексна. Затем на поезде «Колхозник», который ранним утром ходил по маршруту Череповец-Вологда, доехать до Чёбсары.
Однако, взвесив своим умишком эти варианты, я сам себе сказал: - Нет Жгутов, мы  с тобой пойдём прямым путем.
  С утра пораньше, 18 марта 1960года,  я собрался в путь: поел вареной картошки, выпил большой бокал сладкого чаю, надел белую рубашку, толстовку, штаны из «чёртовой» кожи, фуфайку и валенки с калошами.   Солнце только-только начинало подниматься над лесом, когда я встал на лыжи и начал свой маршрут до поселка Чёбсара. Утро было морозное,  на подтаявшем накануне снегу  за ночь образовался крепкий наст.  Смазанные лыжи легко скользили по насту. Бежать было легко, но только по целине, а не по плохо накатанной дороге. Картины окружающей природы радовали душу, поднимали настроение. По сторонам дороги  березовый лес весь  серебрился густым инеем, снег на полях, под  яркими солнечными лучами, искрился всеми цветами радуги. Часа за два с небольшим я проехал через деревни, в которых раньше мне уже приходилось бывать:  Родино, Астралиху, Лодыгино, Фомушино. Когда проезжал через деревни Родино и Астралиху во всех домах уже топились печи.  Дым из всех труб поднимался высоко белыми столбами. На поле, совсем недалеко от дороги, с утра пораньше уже мышковала рыжая красавица лиса.
   Это утро и очень красивые виды родной природы  запали в моей памяти. Спустя годы, находясь вдали от родной деревни, я часто видел их в своих снах.  Оставшиеся километры пути через деревню Беспутово, Новую деревню-Малышино  я тоже пробежал на лыжах.  А вот за околицей Новой деревни мне пришлось лыжи снять, так как наст, подтаявший под солнцем, стал проваливаться подо мной. Вот так, как партизан из лесу с лыжами наперевес, пропотевший до последней нитки, около одиннадцати часов дня я заявился в райком комсомола.
  На входе в райком  меня остановил какой-то  начинающий вожак райкомовских комсомолок.
- Ты, паренёк, куда это собрался на лыжах?- спросил сурово он меня.
- В комсомол вступать. Мне велено к одиннадцати явиться в райком.
Он звонко, на весь райком, заржал как  не подкованный жеребчик, а потом и говорит мне: - Ты чего, так с лыжами  и  на заседание завалишься? Иди вон в ту кандейку поставь пока. Здесь не утащат, - и указал мне рукой на какую-то кладовку с голиками-вениками и другой хозяйственной рухлядью,-  Здесь тебе райком, а не твоя деревня.
Я обиделся и огрызнулся:  - Чтоб ты знал, в моей деревне  ворота отродясь никто не припирает ни днем, ни ночью.
Он прекратил этот пустопорожний разговор, но по-командирски распорядился: - Вот тут посиди пока, подготовься. Когда время подойдет мы тебя вызовем. Как серпом по ... резанули слова..."Мы вызовем".
 Ладно,думаю: - Вызовите так зайду. Для того и приехал за двадцать вёрст.
    Вызвали  меня в кабинет около полудня.  За большим столом, покрытым красным  полотном, со стоящим на нем  графином и парой стаканов, сидели трое или четверо насупленных молодых людей. От вида графина с водой у меня сразу пересохло во рту, захотелось попить.
    Заседание вела девушка в тёмно-вишнёвом платье. Она с серьезным видом расспросила меня кто я и откуда,а потом начала задавать вопросы о заслугах комсомола, о количестве орденов и их названиях.  Всё знал и ответил, но тут, опять вмешался  этот мой "коридорный знакомец":
- А вот скажите нам, товарищ Жгутов, какими принципами руководствуется в работе ВЛКСМ?
Я вспомнил напутствие Гуляева не разглагольствовать много о том, чего не понимаю, и ответил:
- Это вы имеете в виду принципы демократического централизма, что ли?   
- А коль поняли вопрос, тогда расскажите нам, как  их понимаете?
 -А я понимаю так, что демократический централизм, это  основа построения работы  ВЛКСМ  как  коммунистической организации.  Эти принципы  требуют  от комсомольцев соблюдать  дисциплину.
Далее  ещё сказал что-то про  подчиненность между меньшинством и большинством отчетность одних перед другими.
  Этот инструктор, видимо не зная толком суть  всей  абракадабры этих принципов, хотел ещё  о чём–то спросить меня, но секретарь остановила его рвение и
 сказала:- Хватит. С ним всё ясно. А у меня спросила:- Сегодня какой день?
Я ответил: - Сегодня? Пятница, 18 марта, а чего?
Она засмеялась и спрашивает меня: - А ты хоть знаешь, что сегодня День Парижской коммуны?
- Я не знал, что сегодня такой день. С  утра мне недосуг было оторвать вчерашний листок с календаря. Помню, что в моем календаре, кажется, отмечен такой день, сам читал.
Тогда она начала уточнять, знаю ли я, что это за дата такая важная?
- Тут  до меня дошло, и я ответил, что  в этот день французы революцию сделали. Там у них герой ещё был, Гаврошем его звали, но враги рабочего класса застрелили парня.
Секретарь от души рассмеялась: - Так-то ты, товарищ Жгутов, правильно ответил, но с Гаврошем опростоволосился. Гаврош раньше жил, а погиб лет за десять до Парижской Коммуны.  А ты, где о нем прочитал?
 Я ей ответил, что книгу Гюго «Отверженные» год назад прочитал.

    После того как секретарь объявила, что я принят в ряды ВЛКСМ, она предложила мне сходить сфотографироваться и принести квитанцию. Когда я отдавал ей квитанцию на фотографии, она сказала: - Я поздравляю тебя,товарищ Жгутов,- и, по-доброму смеясь, добавила: - А сейчас,«Гаврош», поезжай домой. Твой комсомольский билет мы  в школу направим,а секретарь комсомольской организации вручит его тебе на собрании.


             


                Глава четвертая
                Разговор со старушкой в лесной деревушке.

   
     После того как секретарь объявила, что я принят в ряды ВЛКСМ, она предложила мне сходить сфотографироваться и принести квитанцию. Когда я отдавал ей квитанцию на фотографии, она сказала: — Я поздравляю тебя, товарищ Жгутов,- и, видимо,  вспомнив мой ответ на вопрос о Парижской коммуне и мою ошибку при ответе на него,  по-доброму смеясь, добавила: - а сейчас, «Гаврош», поезжай домой. Твой комсомольский билет мы  в школу направим, а секретарь комсомольской организации вручит его тебе в торжественной обстановке. Моё настроение от этих слов главной комсомолки района у меня подпрыгнуло, на душе стало сразу легко и весело. Может быть поэтому я запомнил её облик на всю жизнь.
    Примерно в два часа дня я с лыжами притащился на вокзал. Буфет был закрыт. Правда в углу стоял бачок с водой, а рядом, прикрепленная  цепочкой  к бачку, алюминиевая кружка. Очень хотелось пить. Первую кружку воды я выпил залпом, а вторую  мелкими глотками. В моём мозгу всё еще занозой свербили слова комсомольского активиста о том, что у них в Чёбсарском райкоме не крадут.Глядя на бак с водой и кружку на цепи, я с улыбкой  вспомнил частушку :
    «Как у нас-то в СССР
     честными являются.
     Даже кружки для питья
     Цепями прикрепляются».
И,не солоно хлебавши, направил свои стопы в сторону лесной дороги  к родному дому. К этому времени на улице очень потеплело, дорогу развезло до луж.
    Полагаю, что в этот день "Крабы" (так в народе называли комсомольских работников) в райкоме, так же как и я, не подозревали ещё, что  в Москве во всю  начиналась «хрущевская оттепель».
     А в Чёбсаре день стоял по-весеннему теплый. В лесу на все лады зачирикали птички. На лыжах ехать стало невозможно, но и тащить их на горбу было прискорбно. На дороге я подобрал обрывок старой веревки длиной метра три. Расплел её на три части. Одним куском веревки  крепко перевязал лыжи с палками, а из двух других кусков  сделал лямки  и закрепил их на лыжах. Таким образом пристроил лыжи за спину и пошёл дальше.
   Около трех часов дня я добрел до Новой деревни. Выйдя на опушку леса, на крыльце крайнего дома увидел старушку, которая, прикрыв ладонью глаза от слепящего солнца, пристально вглядывалась в мою сторону. Поравнявшись с  её домом, поздоровался с бабушкой. Она тут же спросила, будто я односельчанин, не видел ли в Чёбсаре её внука Ваську?  Я ответил, что может быть и видел, но в лицо–то его не знаю.
 Тогда она, своим деревенским говором, нажимая на вологодское «о», заговорила со мной, как будто знала меня всю жизнь: - Вот ведь,корминечь, вчерась ишо пирогов-то  натворила, а  с утра уж и напекла всяких-разных. С самого обеда тутатко сижу на крылечке и жду ево, а он всё не идёт, а ведь сулился на выходные приехать.  Он у нас, вмисте с маткой евонной, в Череповче на металурге роботает.
 Я тогда бабушке объяснил, что сегодня пятница, а не выходной.
Она заохала, заахала:
- Вот вить, дура- то какая старая, совсем из ума уж выживать стала, не лешего не бардую, всё Бог смерти не даёт.
 Да, ты, заходи в избу-то, заходи, цайку попьем вмисте  коли так. Откуды правишься-то, корминечь?
    Мы зашли в избу. От аромата пирогов закружилась голова, я остро почувствовал голод.
     Весь пол в избе  был застелен половиками, одну треть избы занимала русская печь, вдоль стен стояли широкие лавки, в красном углу на божнице ютилось несколько старых  икон в медных окладах, а на стенах, как семейная  летопись, висели рамки с фотографиями разных лет. Пока бабушка Фёкла, вытащив из загнеты ( место в печке, куда загребают ещё не потухшие угли) большой чугунок с водой, заваривала чай и нарезала пироги, я присев на край лавки у дверей, принялся разглядывать  фотографии. На одной были изображены бравые мужчины в военной форме  времен первой империалистической войны с Германией, с другой, групповой фотографии, на меня смотрели красноармейцы в будённовках,на некоторых фотокарточках на фоне деревенской природы были женщины с мужьями и детьми.  По  фотографиям  во всех деревенских  домах легко читалась не только вся родословная отдельного дома, но и история всего  двадцатого века, огненным смерчем опалившем каждую русскую семью.
Пока бабушка Фёкла поила меня крепким  грузинским чаем и угощала  пирогами, всё время живо интересовалась тем, что происходит в наших деревнях, в районе и стране. Отвечая на её вопросы, мне показалось, что я  перед ней  сдаю ещё один экзамен на комсомольскую зрелость свою.
    Старушка Фёкла,родившаяся в 1886 году и прожившая свой век в дремучей лесной деревеньке, оказалась политически подкованней некоторых райкомовских инструкторов  Она  возмущалась, что Америка везде лезет и всех «изобидить норовит». Люди-то на земле только мира хотят, война им не пошто не надобна.
 - Вон, глико, парень, они и во Ветнаму энту сунулись, а топерятко, я слыхала от городских-то, и Кубу треплют, но там у них, на острове-то том, молодец умной появился. Вроде как  Федька или Филька Кастров, его зовут-то. Хоть фамилия у ево и никудышная, но удалой видать мужик.  Погоди, ужо дас он этим мериканцам мутку.
   Я поправил бабулю, сказав ей, что правильно имя кубинского революционера Фидель Кастро.
  -Вот-вот, эдак его и кличут. Запамятовала я. С чужих слов слыхала-то.  У нас ведь нету ни радива, ни света. С коптилками, да лампами карасиновыми живем, ежели карасин есть, а нет, так с лучиной. Эвона в углу светцы установлены.
   Я-то вот переживаю всё за вас молоденьких, как бы вы-то опеть в новую переделеку не попали, а то у нас для большово-то  начальства наши солдатики всё вримя в любую дыру затычка. Вишь, в деревнях-то, одне старухи горбатые, молодняку-то вовсе нету. Моево-то Ваську вот-вот хотят в армию забрать, наверно, летом и забриют, касатика. Всё вот и ревлю  об нём, о Ваське-то своём. Мы- то ладно, отжили своё, отмаялись, а вам –то жить, да жить бы надо. Спаси вас, Господь, безбожников.
 На этом мы с бабулей и распрощались.  Увидев, что я поглядываю в окно, она ласково  напутствовала  меня:
- Ну, коли так, то сдоблейся благословясь, Шура, и правься до дому. Вон, глико, с гнилой стороны как заооболачивать начало, наверно к вечеру опеть снегу навалит.   
До дома  оставался ещё нелёгкий и  далёкий путь. Где-то за деревней Фомушино меня нагнал гусеничный трактор  с санями, на которых сидело человек восемь сиземских колхозниц. Тракторист махнул мне рукой, дав понять, чтобы запрыгнул на сани. Трактор был из колхоза «Путь Ленина».  Дорога- «зимник от Сизьмы до Чёбсары  зимой всегда была наезжена. На тракторных санях я доехал до деревни Шелухино. Начался сильный снегопад. До дому мне оставалось пройти километра три с половиной через деревню Ворново (сейчас на картах она обозначена как Вороново). Тропинку к нашей деревне Назарово к этому времени занесло сырыми хлопьями снега. Идти пришлось в темноте и по полному бездорожью. Пока я дошел до своей деревни, фуфайка на мне вся промокла насквозь, валенки стали подобны гирям на ногах. Домой  я пришел   около восьми часов вечера или около того. Мать  уже устала меня ждать. Она думала, что я или заблудился в пути или где-то попросился на ночлег. Я так измотался в дороге, шагая по колено в снегу, да ещё и с лыжами на горбу, что есть уже не хотел. Выпил только бокал  теплого ячменного кофе с сахаром, закусил черным хлебом и пошел спать. Только моя голова коснулась подушки, как я провалился в глубокий  сон.

                Глава пятая
                Комсомол- молодость нашей жизни.


   Утром  проснулся, когда по радио заиграла «Пионерская зорька».
   Срывая листок календаря увидел на нем  изображение женщины с красным флагом и надписью "18 марта День Парижской Коммуны". Эта дата осталась в моей памяти отметиной, как картинка на календарном листке.
   Начиналась моя комсомольская юность.
   Через неделю секретарь комсомольской организации Гуляев Юра принародно вручил мне на школьной линейке комсомольский билет. Какое он напутствие, как проповедь, мне прочитал, я точно уже  не помню. Он что-то  говорил про учёбу и дисциплину, которую я должен укреплять и не устраивать драки на переменах.  В ответном слове я вполне мог сказать, что укреплять дисциплину буду и драки тоже.
               
   После нашего с Владимиром Бландовым вступления  в ряды ВЛКМС мы быстро начали взрослеть.
   Не прошло и двух лет после моего разговора с жительницей лесного края мудрой бабушкой Феклой,  как вокруг « Острова зари багровой» разразился Карибский кризис, во время которого оставался один маленький шажок до Третьей мировой войны.  Вьетнам с новой силой  заполыхал от напалма американских  бомб. Как знать,может вполне могло статься, что в избе Феклы в Новой деревне появились армейские фотокарточки её внука Василия на фоне кубинского или вьетнамского пейзажа.
    Секретарем  вновь образованного Чёбсарского райкома ВЛКСМ, которая принимала нас с Бландовым в комсомол,была Шкарина Галина Васильевна.
 13 декабря 1962 году  Чёбсарский район упразднили и его территория отошла к Вологодскому и Череповецкому районам. Секретаря Шкарину, как я недавно узнал от бывшего комсомольского работника и секретаря Шекснинского райкома КПСС Смирнова Юрия Алесеевича, перевели на  работу в Вологодский обком ВЛКСМ.
В те годы в СССР, особенно в Москве и Ленинграде, началась «хрущевская оттепель», которая через несколько лет обернулась новыми "заморозками".
    На своем жизненном веку  нам пришлось жить, работать и «хлебнуть полным мозгом всякого варева с политического застолья» при И.В. Сталине, Н.С. Хрущёве,Л.И. Брежневе, Ю.В. Андропове, К.У. Черненко М.С. Горбачёве,  Б.Н.Ельцине, дважды при В.В. Путине, а в промежутках, между сроками президентства Путина, и при Д.А. Медведеве.
   Сколько бы лет не прошло, но наше комсомольское время, в которое мы формировали свой стержень  своего внутреннего «Я», будет жить в нас до последнего часа.
   В эпоху застоя и горбачёвского разгула, когда в комсомол стали записывать гуртом,всех поголовно, некоторые "комсомольцы", да и перевёртыши от КПСС начали демонстративные сожжения своих билетов.
   Не понимали они,что сжигают свои мосты в прожитую ими жизнь. Это предательство;- и даже ни СССР,ни комсомола, а самих себя.
   Пусть Бог будет судьёй их безумству.
   А для нас с Бландовым Володей,для секретаря Чёбсарского райкома ВЛКСМ Шкариной Галины Васильевны и миллионов комсомольцев СССР,говоря словами поэта Евгения Германовича Крысина:
 «…Комсомол – не только юность,
Он и дальше был со мною -
Это жизнь мне улыбнулась,
Наградив такой судьбой…»
  Так написал он на сайте Стихи.Ру в стихотворении «О комсомоле»

 

   Послесловие к сборнику «Наше комсомольское время»

             Комсомольская свадьба.

     Казалось бы, что хотел рассказать о нашем комсомольском времени,рассказал.
 Так-то оно всё вроде бы и так,но что-то не так.
И после публикации этого сборника на Прозе.ру у  меня оставалось ощущение  какой-то не завершенности  рассказа.  Что же не так?  Продолжая  размышлять,я  нашёл ответ.
  Шкарина Галина Васильевна?
« ..Когда ты чего-нибудь хочешь,вся Вселенная будет способствовать тому,чтобы желание твое сбылось…»,писал знаменитый Пауло Коэльо.
    Сегодня для всех нас Интернет стал вселенской информационной сетью. Она-то мне и помогла в моих поисках ответа на свой же вопрос.
Как только я набрал в поисковом поле компьютера  «Шкарина Галина Васильевна. Вологодский обком ВЛКСМ»,мне тут же открылась страница:
 
«Вологодское областное отделение КПРФ | Историк...
kprf35.com›Окт›istorik-patriot-kommunist
«Кстати супруга Сергея Николаевича (Цветкова) Галина Васильевна Шкарина в это время работала в Вологодском обкоме ВЛКСМ. ... Цветков Сергей Николаевич с 1981 г. на протяжении 10 лет являлся лектором Вологодского обкома партии….»
Вот так вот,всё быстро и просто открывается в наше время, если имеешь желание.

    Это оказалась статья-интервью Владимира Романова  «Комсомольская свадьба»,   в газете «Красный Север» ( №172 (27 198) / СРЕДА, 18 сентября 2013) об известном в Вологодской области Цветкове Сергее Николаевиче,в которой он рассказал о своей жизни и о том,как судьба свела с его суженой Шкариной Галиной Васильевной.
В процессе беседы с корреспондентом, Цветков рассказал о себе,«… я родился в 1936 году в Чебсаре. Незадолго до войны семья переехала в деревню Панькино. Отец работал конюхом, мать –дояркой. …как исполнилось 14 лет,сразу же вступил в комсомол. Я тогда учился в пятом классе. Потом,закончив школу,был призван в армию. Служил в Заполярье. Был командиром отделения взвода разведки и секретарем комсомольской ячейки. В 1958-м вернулся в Чебсару,встал на воинский учет. Через несколько дней вызвали в райком комсомола и предложили поработать в милиции, участковым...  … четыре года,что служил в милиции,я был членом бюро райкома ВЛКСМ в качестве внештатного секретаря. А в мае 1962-го пригласили в райком партии на беседу и предложили должность второго секретаря РК ВЛКСМ, но уже на освобожденной основе. Хотя практически сразу же первого секретаря райкома и, к слову, мою будущую супругу Галину Васильевну, в девичестве Шкарину, перевели на работу в обком комсомола. И я работал за двоих. Это было время строительства Волго-Балта, и шел активный набор молодежи на стройку. Комсомольская организация бдительно смотрела за тем, как ребят устроили в общежитиях, какие бытовые условия и заработную плату им предложили…
Внимание к этой стройке было огромное. Другое дело, что вторым секретарем Чебсарского райкома я был меньше года. В конце 1962-го началось укрупнение территорий, и Чебсарский район ликвидировали, разделив его земли между Вологодским и Череповецким районами. А в январе 1963 года я был избран первым секретарем ВЛКСМ Вологодского сельского района….
… С Галиной мы познакомились еще тогда, когда я работал участковым. Встречались пять лет. Неоднократно за это время хотели расписаться, но тогдашний первый секретарь райкома партии Борис Корытков нас отговаривал. Мол, потерпите еще ребята, погуляйте. Если вы сейчас поженитесь - кому-то придется покинуть бюро райкома, семейственности допустить нельзя. Так что мы поженились лишь в сентябре 1963-го, когда оба уже перебрались в Вологду. Я в то время работал в райкоме, она в обкоме ВЛКСМ, и прямой подчиненности между нами уже не было...
… После росписи в Доме культуры железнодорожников поехали в Лукьяново, в родительский дом Галины. Гостей было человек 60. Весь обком комсомола приехал нас поздравить во главе с первым секретарем Василием Кукушкиным. До сих пор помню их коллективный подарок - небольшой коврик…»

   Вот оказывается какой не выясненный вопрос дремал в моем сознании с 18 марта 1960 года:- Кто был тот  комсомольский активист, с которым я так недружественно поговорил в коридоре райкома?  Им оказался участковый милиционер,член бюро райкома ВЛКСМ Цветков Сергей Николаевич. Круг замкнулся.
   
  Теперь можно завершить наш с Бландовым Владимиром рассказ о вхождении в комсомол словами народного поэта Евгения Германовича Крысина:
  «…Мы строили жизнь для себя и детей,
в общагах ютились, дома поднимая,
но были похожи всегда на людей,
а не на хищную стаю!
Моя ностальгия по тем временам
многим теперь непонятна.
Жизнь перетёрла ценности в хлам,
но я заявляю внятно:
- Время моё, хулитель, не тронь
своими дрожащими лапами!
На нём моя – комсомольская – бронь!
Хватит!
                Полапали!»