Рождественская быль. Ой, Лыхо пришло!

     Случилось это в начале прошлого века с моей бабушкой Евдокией. Жила она тогда в наймах  в селе Шевченки на Украине.
     Зимы были  в то время суровые, а на Рождество и Крещение стояли обычно лютые морозы. Тогда, да и сейчас еще, Рождество Христово там встречали  с колядками, песнями, гостеванием, с застольем друг у друга. Молодежь, ряженная и со звездой, ходила гурьбой от хаты до хаты , славя Христа и собирая «дань» с хозяев.
       Ах, как Дусе хотелось туда, в морозную ночь к дивчатам та хлопцам. Ой, и веселая она была певунья! Да как пойдешь? Не вольна она себе, наймичка, батрачка. Хоть и добрые хозяева, а всё ж не родные тато  с мамой. Уехали  они гулять до родычив  в соседнее село, а хату на неё, на Дусю оставили, крепко наказав никуда со двора не уходить. А то, неровен час, набедуют  им колядники в рождественскую ночь.
      Не посмела дивчина ослушаться. Вот и сидела дома, сама Рождество встречала. Помолилась на образа, свечку от лампадки засветила, на стол поставила, веселее в хате стало. Села да пригорюнилась, задумалась о горькой своей сиротской доле. Маму Дуся и не помнила, не знала, родив дочку, она тихо ушла, улетела душа её на небесный покой. А тато помер, когда ей только шесть исполнилось.
     Семья большая была, Старший брат Костя со своей семьей в хате батькиной зажил, остальные кто - куда подались долю искать. Афанасий и Дуся - самые младшие- с братом поначалу остались. Дуся детей стала нянчить, а  Фаня по хозяйству помогал.
    Брат Костя их жалел, не обижал, только он дома-то редко бывал. Дети больше с невесткой оставались. А у той одно на уме: два рта лишних кормить надо. Всего им терпеть приходилось, а от брата всё же скрывали. Хоть и маленькие были, понимали, что не хорошо в семье братовой будет, если жалиться  на невестку станут.
    Только, как подросли, да Дусю однажды чуть конями невзначай у родных ворот не затоптали, да еще и невестка сгоряча прибила, когда Кости дома не было, терпение и кончилось. Отлежалась девочка, окрепла, да и ушли они с Афанасием из родного дома, ставшего чужим,  доли искать по хуторам да селам. А их и не держал никто…
     Так Евдокия у этих людей и оказалась. Добрые хозяева её жалели, родителей её помнили и девочку не обижали, только и любви ни от кого не видала Дуся, да и не ждала, работой платила.
      Афанасий теперь уже в городе жил, работал там, учился. Слава Богу, и за то, что сестрицу любимую не забывал, навещал иногда с подарками.
     Так сидела Дуся, за столом, подперев щеку ладошкой, мечтала о встрече с братом, да краем уха прислушивалась к далёкому пению и молодому смеху на улице.
     Вдруг кто-то легонько постучал по стеклу в оконце и позвал:
     - Ду - у - ся!
Дивчина радостно встрепенулась и прильнула к замороженному стеклу:
     - Кто? Кто там? В голове вихрем пронеслись догадки: подружки пошутковать пришли, братик ли приехал?  - Ну, кто, кто ж там? Чего молчите?- звонко спрашивала она и ждала, кто отзовётся.
Ответа не было.
     Дуся вздохнула, видно почудилось, и села опять к свечке да печке поближе. Только умостилась, как опять - тихий стук в окошко и протяжный, какой-то знакомый, казалось, голос позвал:
      - Ду-у-ся! Ду - ся!
 - Вы чого шуткуете ! А ну видгукайтэсь : кто там?! А то не выйду!- закричала дивчина и умолкла, прижавшись к стеклу. Тишина.
      А стёклышки в виконцях  в украинских хатах вставлены маленькие и так зимой обмерзают - ничего не разглядеть, только и видно: светло сияют инеем - значить день, а, как потемнели узоры на окнах - ночь пришла.
      Дуся, чуть не плакала. Ишь, шутить вздумали над бедной дивчиной, знают, что гулять не пойдёт, так еще и насмехаются. Ну, подождите же, попробуйте еще постучать!
      Но за окнами было тихо. Ушли, решила девушка и совсем уже успокоилась, вздохнула, даже и с сожалением.
     И тут опять тот же стук, и голос гукнув - позвал  ее:
       - Дуся! Ду-у-ся!
Дивчина подхватилась, быстро сунула босые ноги в валенки и, как была, в легком платьице, выскочила в сени и тут же  за порог. У двери и у окон никого не было.
     - Ну, погодите, не спрячетесь!- Дуся кинулась от хаты к дороге.
Нигде никого не было, только смачно  хрустел снег под ногами. Пустынный шлях  освещала полная луна в бледно-зеленом  гало .
     - На сильный мороз,- машинально подумалось Дусе, и тут она опомнилась…
      Страх охватил дивчину сразу всю, да так, что она замерла прямо посреди дороги, не в силах оглянуться или сделать еще хоть одно движение. Она вдруг поняла, что и хруста чужих шагов не чула … 
       «Бо  их и не было вовсе»,- пронеслось у неё в голове, и тут же вихрем закружились все образы из страшных рассказов про Лыхо на девичьих вечорницах, да вспомнилось  прабабушкино предостережение: никому не открывать ночью под Рождество, если не отзовется, а спросить, к худу или добру пришло…
        Мурашки побежали по спине, и холод, холод охватил, сковал девичье тело в легком платьице ночью на зимней дороге…
      Назад! Домой! Беги! - стучало в висках, а ноги не могли от страха двинуться с места. Тело не слушалось, чужое, схваченное потусторонним жутким страхом, замерзающее. Поздно, поздно, ах, лышенько ! Лыхо … 
     Ветер завыл, подхватил подол, закружил метелью, забаюкал, и стало вдруг тепло и тихо. Нежное материнское лицо склонилось над Дусей, и тихая колыбельная  песенка наполнила её сердце покоем и счастьем.
      Мама баюкала ее и пела, а потом заплакала и тёплые материнские слезы срывались с ресниц и таяли на холодных Дусиных щеках, пока не наполнили её всю любовью и жизнью. Мамино лицо растворялось, исчезало, Дуся потянулась к нему вся, прильнуть, и не нашла. Тогда она сама тихо и горько заплакала:
    - Мама! Мама! Так вот, ты, какая у меня! Не уходи! - и открыла глаза.
     Она лежала, почему-то, на лежанке в соседской хате. На лице таял горячий снег и стекал по шее на рушник, которым прикрывала её грудь, растирая снегом лицо, титка  Марфа, хозяйка хаты. А хозяин еще растирал другим мокрым рушником и массировал её руки и ноги.
    Ну вот, Слава Богу! Ну и напугала ж ты нас, дивчина! - заулыбались хозяева, и принялись поить её горячим чаем с малиной и молоком. 
     - Скажи спасибо коням,- як бы не они,- целовалась бы ты зараз  со своею мамою на небе,- пробасил дядько Тарас, улыбаясь в сивые усы. Он приходился кумом её покойному отцу и сейчас радовался, что спас дочку умершего кума от лютой смерти.
     -Ну, Дуся, не зря тебя мама в рубашке родила, хоть и сиротой растешь, а Бог, видно, хранит тебя! И как это ты ночью раздетая на дороге оказалась? - удивлялись хозяева.
      Они возвращались из гостей с соседнего села. Мело, от стужи  и теплые тулупы уже не спасали. Хотелось быстрее домой, а тут, на беду, кони встали посреди дороги - и никуда! Дядько Тарас слез с возка и пошел-таки посмотреть, чего скотине надо. Глядь, а прямо под копытами кто-то лежит, уже и снегом замело…
     То-то удивления было, когда в хату внесли да разглядели, что дивчина Дусей оказалась. Слава Богу, отогрели, жива!- радовались соседи.
     Дуся даже не заболела той зимой, как обычно с нею бывало. Когда ей каждый раз хозяева шили смертное платье, а она выкарабкивалась, к весеннему теплу выздоравливала, и летом было ей, сироте убогой, в чём ходить - обновка, страданием оплаченная.
      Мама сохранила, радовалась дивчина и пела о ридной матусе  печальную.